Елена Викторовна стояла в очереди в кассу супермаркета «Лента», и ей хотелось растолкать всех махом. Или плакать. Или просто сесть на пол прямо здесь, между стойкой с акционным шоколадом «Алёнка» и паллетом с минеральной водой, и закрыть глаза. Но она не могла себе позволить ни того, ни другого, ни третьего. Она была женщиной пятидесяти пяти лет, главным бухгалтером небольшой, но гордой строительной фирмы, женой, матерью взрослого сына (который, слава богу, жил отдельно и своей жизнью) и хозяйкой трехкомнатной квартиры в спальном районе Петербурга. Статус обязывал держать лицо, даже когда ноги гудели, как высоковольтные провода, а впереди стояла дама с тележкой, доверху набитой дешевым майонезом и кормом для кошек.
Двадцать пятое декабря. Самое страшное время года. Время, когда вся страна в едином порыве сходила с ума, пытаясь завершить дела, которые копились годами, и купить продукты, которые в обычное время никто бы и не подумал есть в таких количествах.
Елена переминалась с ноги на ногу. В её корзинке (она принципиально не брала тележку, чтобы не набрать лишнего) сиротливо лежали: банка горошка «Бондюэль» (потому что «Глобус» — это лотерея, а рисковать оливье в её возрасте несолидно), палка сырокопченой колбасы, которую Олег любил грызть по вечерам под новости, и пакет молока. И ещё мандарины. Абхазские. Страшненькие, с зеленоватыми бочками, но пахнущие так, что душу выворачивало наизнанку воспоминаниями о детстве.
Очередь двигалась со скоростью ледника. Кассирша, грузная женщина с усталым лицом и бейджиком «Гульнара», механически пикала товары, время от времени выкрикивая: «Галя, у меня отмена!». Эта «Галя» была невидимым божеством супермаркета, вершителем судеб и повелителем штрихкодов.
Елена посмотрела на часы. Семь вечера. Дома ещё конь не валялся. Надо было запустить стирку, погладить Олегу рубашки на завтра, придумать что-то на ужин (котлеты? пельмени? господи, пусть будут пельмени, сил нет) и, главное, свести годовой баланс в голове.
Телефон в сумке завибрировал. Настойчиво, требовательно. Мелодия — «Имперский марш» из «Звездных войн». Елена поставила её на свекровь три года назад, после памятного скандала из-за «неправильно» поклеенных обоев на даче, и с тех пор ни разу не пожалела. Это был не просто рингтон, это был сигнал воздушной тревоги.
Она вздохнула, достала трубку. На экране светилось: «Галина Петровна».
— Алло, Галина Петровна, добрый вечер, — Елена старалась говорить ровно, хотя внутренний голос уже кричал: «Беги, Лена, беги!».
— Леночка, здравствуй! — Голос свекрови был бодр, свеж и полон энтузиазма, который обычно не предвещал ничего хорошего. У Галины Петровны было удивительное свойство: чем хуже шли дела у окружающих, тем энергичнее становилась она. Энергетический вампир с пенсионным удостоверением. — Ты где? Небось, в магазине толкаешься?
— В магазине, Галина Петровна. Продукты покупаю.
— Вот и молодец! Вот и умница! — Свекровь сделала паузу, театральную, значительную. — Ты там бери побольше, Леночка. Побольше бери.
Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не хороший такой, новогодний холодок, а могильный.
— Зачем побольше? Нам с Олегом много не надо. Мы думали скромно...
— Ой, да брось ты эти глупости! Скромно они думали! — перебила Галина Петровна, и в её голосе зазвенели стальные нотки, которыми можно было резать стекло. — Какой Новый год — скромно? Это же семейный праздник! Традиция! Скрепа, как сейчас говорят по телевизору! В общем, слушай меня внимательно. Мы тут с Ирочкой — (Ирочка, золовка, младшая сестра Олега, вечная страдалица и принцесса на горошине в одном флаконе) — посоветовались и решили.
Сердце Елены пропустило удар. Фраза «мы посоветовались и решили» в исполнении клана мужа обычно означала финансовые потери, нервный срыв или необходимость ехать копать картошку в дождь за сто километров.
— Что решили? — осторожно спросила Елена, продвигая ногой корзинку вперед.
— Новый год будем встречать у тебя! — выпалила свекровь радостно. — У тебя квартира большая, трешка, евроремонт свежий, красота! У Ирочки, сама знаешь, этот вечный ремонт, пыль столбом, дышать нечем, у детей аллергия начнется. А у меня... ну что у меня? Двушка-хрущевка, теснота, да и кошка моя, Муська, опять окатилась, запах стоит — хоть святых выноси. А у вас простор! Центр цивилизации!
Елена застыла. Дама с майонезом впереди обернулась, почувствовав, видимо, как аура сзади стоящей женщины почернела.
— Галина Петровна, — медленно, проговаривая каждый слог, начала Елена. — У нас не «простор». У нас обычная квартира, за которую мы, кстати, еще ипотеку платим. И мы планировали...
— Да что вы там планировали! — снова перебила свекровь. — Сидеть сычами перед телевизором? Скука смертная! А так — семья, веселье, тосты! Значит, так. Готовь стол. Нас будет тринадцать человек.
— Сколько?! — Елена чуть не выронила телефон. Число прозвучало как приговор трибунала.
— Тринадцать, Леночка. Ну, считай сама. Я, Ирочка с мужем — это трое. Их дети — трое, оболтусы, конечно, но куда деваться. Тетка Нина из Сызрани приезжает! Представляешь, сюрприз какой! С внучкой! Это еще двое. Кум Ирочкин с женой напросились, ну неудобно отказывать, люди хорошие, с баяном придут. И еще племянник мой троюродный, Вадик, он в городе проездом, в армии служит, в увольнительную отпустили. Ну и вы с Олегом. Тринадцать! Чертова дюжина, ха-ха! Но мы люди не суеверные.
В голове у Елены включился калькулятор. Она профессионально, с точностью до копейки, начала прикидывать смету. Тринадцать человек. Это не просто «посидеть». Это промышленный масштаб.
— Галина Петровна, — голос Елены стал твердым, как засохшая горбушка. — А кто все это будет оплачивать? И готовить? Я работаю до тридцатого. У меня отчетный период. Я прихожу домой в восемь вечера мертвая.
— Ой, ну не прибедняйся! — отмахнулась свекровь. — Ты у нас баба конь, все вынесешь. А насчет денег... Ну, мы с собой что-нибудь принесем. Ира обещала салат сделать. Крабовый. А я соленья свои открою, огурчики, помидорчики. Тетка Нина рыбу везет, леща вяленого. Так что закуска будет! А основное — ну, это уж ты, хозяйка, должна расстараться. Утку там запеки, мясо по-французски, холодец обязательно — Олег его любит, ты же знаешь. И торт. Наполеон. Только домашний, Лена, не вздумай покупать эту химию в коробках, перед людьми стыдно будет.
— Галина Петровна, утка на тринадцать человек — это три утки. Это пять тысяч рублей минимум. Мясо, алкоголь, фрукты, соки детям... Это тысяч сорок-пятьдесят. У нас нет лишних денег сейчас. Мы кредит за машину закрываем.
В трубке повисла тишина. Тяжелая, осуждающая.
— Лена, — голос свекрови стал ледяным. — Ты что, деньги считаешь? Для родни? Для семьи? Тетка Нина тебя десять лет не видела! Она тебя на руках качала, когда ты еще... а, нет, это Олега она качала. Но неважно! Как тебе не стыдно? Мы к вам со всей душой, а ты — калькулятором щелкаешь? Я думала, ты мудрее стала с годами. А ты все та же... куркулиха.
— Я не куркулиха, я реалист, — огрызнулась Елена, чувствуя, как начинают дрожать руки. — И я не нанималась кормить орду родственников, которых я вижу раз в пятилетку.
— Орду... — прошептала свекровь с таким ужасом, будто Елена только что призналась в сатанизме. — Ты назвала семью мужа ордой? Всё, я бросаю трубку. Я сейчас позвоню Олегу. Пусть он послушает, как его жена ненавидит его мать и сестру.
Гудки. Короткие, злые.
Елена опустила руку с телефоном. Очередь продвинулась на полметра.
— Женщина, вы проходите или тут жить останетесь? — гаркнула Гульнара с кассы.
Елена молча выложила на ленту горошек и молоко. Колбасу отложила.
— А колбасу не будете? — удивилась кассирша.
— Не буду, — отрезала Елена. — Экономить будем. На уток копим.
Выйдя из магазина, она вдохнула морозный петербургский воздух. Пахло выхлопными газами, снегом и чужой радостью. Где-то вдалеке мигали гирлянды. Люди тащили елки. А Елена тащила на своих плечах груз предстоящего апокалипсиса.
Она знала, что сейчас произойдет. Сейчас Галина Петровна позвонит Олегу. И начнет плакать. Не громко, навзрыд, а тихо, жалобно, так, чтобы у сына сердце разорвалось. Она скажет, что Лена её оскорбила. Что Лена назвала их нищебродами и нахлебниками. Что Лена не пускает родную мать на порог.
А Олег... Олег — хороший мужик. Добрый, рукастый, не пьет, деньги в дом несет. Но перед мамой он превращается в желе. В пятилетнего мальчика в шортиках, который разбил вазу и боится ремня.
Елена села в свою старенькую «Тойоту», бросила пакет на пассажирское сиденье и положила голову на руль.
Тринадцать человек. Тринадцать, мать их, человек.
Квартира у них действительно была неплохая. Трешка в доме 2000-х годов постройки, кухня двенадцать метров — мечта любой хозяйки. Они выплачивали её десять лет, отказывая себе в отпуске на море, в новой шубе, в нормальной машине. Ремонт делали сами, по выходным. Елена сама шпатлевала стены, пока Олег клал ламинат. Каждый уголок был вылизан, выстрадан.
И теперь туда ворвется этот табор. Ирочкины дети — два пацана-близнеца по восемь лет и девочка пяти лет. Это не дети, это термиты. В прошлый раз, когда они были в гостях (всего на час!), они умудрились разрисовать маркером обои в коридоре и уронить плазму. Ира тогда только развела руками: «Ну это же дети, Лена! Они познают мир! А ты сразу кричать. Оттирается же». Не оттерлось. Пришлось переклеивать.
Тетка Нина. Женщина-гром. Простая, как хозяйственное мыло, и такая же едкая. Любительница учить жизни. «Лена, а че ты такая худая? Мужик на кости не бросается». «Лена, а че детей больше не рожаешь? Один сын — не сын». «Лена, а че у вас шторы такие маркие?».
И Вадик. Племянник. Елена видела его один раз на фото. Лицо, не обезображенное интеллектом, зато с печатью армейской удали.
— Господи, дай мне сил, — прошептала Елена, поворачивая ключ зажигания. — Или дай мне автомат. Хотя нет, автомат — это статья. Лучше сил.
Дома её встретил Олег. Он сидел на кухне перед нетронутой чашкой чая и выглядел как побитая собака. Взгляд виноватый, плечи опущены. На столе лежал телефон экраном вниз.
— Звонила? — спросила Елена, снимая пальто и вешая его на вешалку. Она нарочито громко стучала каблуками, демонстрируя боевой настрой.
— Звонила, — вздохнул Олег. — Лен, ну ты чего... Мама плачет. Давление поднялось. Корвалол пила.
— А у меня давление не поднялось? — Елена прошла на кухню, швырнула пакет с молоком на стол. Пакет гулко шлепнулся. — Олег, ты слышал условия? Тринадцать человек! За наш счет! С твоей мамой во главе!
— Лен, ну почему за наш счет? — Олег попытался сделать голос мягким, умиротворяющим. — Они же привезут... соленья.
— Соленья! — Елена рассмеялась, и этот смех был страшным. — Олег, ты огурцами тринадцать человек накормишь? Под водку? Им же мясо нужно! Рыба! Салаты! Торт! Ты знаешь, сколько стоит килограмм хорошего сливочного масла для крема? А икра? Или мы будем имитацией кормить, из водорослей? Чтобы тетка Нина потом всем в Сызрани рассказала, что у «городских» икра пластмассовая?
— Ну, Лен... Ну можно же бюджетно. Курицу вместо утки. Картошки побольше. Винегрет.
— Олег, — Елена села напротив мужа и посмотрела ему в глаза. — Дело не только в деньгах. Хотя и в них тоже. Дело в том, что я хочу отдохнуть. Я пахала весь год. У меня проверки, налоговая, два увольнения в отделе. Я хочу лежать тридцать первого числа в ванной с пеной, а потом есть бутерброд и смотреть «Иронию судьбы». Я не хочу стоять у мартена двое суток. Я не хочу мыть горы посуды первого января. Я не хочу слушать бредни твоей тетки и следить, чтобы твои племянники не разнесли квартиру.
Олег молчал. Он крутил в руках пустую чашку.
— Но мы не можем отказать, — наконец выдавил он. — Это же мама. Она уже всем рассказала. Тетке Нине билеты взяли. Вадику увольнительную подписали под наш адрес. Если мы откажем... это позор. Родня проклянет.
— Пусть проклинает! — рявкнула Елена. — Мне плевать на их мнение! Они нам хоть рубль дали на эту квартиру? Хоть раз помогли, когда ты в больнице лежал с язвой? Твоя мама тогда сказала: «Сами виноваты, кормишь мужа сухомяткой». А Ира? Хоть раз спросила, как у нас дела, без просьбы занять денег?
— Лен, не начинай. Это семья. Другой не будет.
Елена поняла, что проиграла этот раунд. Олег не сможет сказать «нет». Кишка тонка. Он будет страдать, мучиться, занимать деньги у коллег, но маму не обидит. Это вшито в подкорку. Советское воспитание: «Сам погибай, а товарища выручай», даже если товарищ — наглый паразит.
— Хорошо, — сказала Елена тихо. — Хорошо, Олег. Они приедут.
Олег поднял голову, в глазах засветилась надежда.
— Правда? Ты согласна? Ленка, ты у меня золото! Я знал, что ты поймешь!
— Я согласна, — повторила Елена, и в её глазах блеснул недобрый огонек, которого радостный Олег не заметил. — Но у меня есть условия.
— Какие? Любые! Я помогу! Я картошку почищу! Я в магазин схожу!
— Во-первых, — начала Елена, загибая палец. — Бюджет — пополам. Ты звонишь Ире и говоришь, что с них — десять тысяч рублей. С тетки Нины — пять. С кума — алкоголь полностью на всех.
— Лен, ну как я скажу... У Иры ремонт...
— Мне плевать на её ремонт! У нас ипотека. Либо они скидываются, либо будут жрать пустую картошку. Я серьезно, Олег. Я не куплю ни грамма лишнего на свои деньги.
— Ладно... попробую намекнуть, — промямлил Олег.
— Не намекнуть, а сказать. Ртом. Второе. Готовка. Я делаю «Шубу» и запекаю мясо. Всё. Остальное — нарезки, салаты, бутерброды — делаешь ты и твоя мама. Она же приедет пораньше? Вот пусть встает к станку.
— Мама старенькая, у нее ноги...
— У меня тоже ноги. И спина. Третье. Уборка после гостей. Я не мою ни одной тарелки. Ни одной вилки. Всё моешь ты. Или Ира. Или кто угодно, но не я.
— Договорились! — с облегчением выдохнул Олег. Ему казалось, что гроза миновала. Он думал, что Лена просто «выпускает пар», а потом, как всегда, всё сделает сама, идеально и вкусно. Ведь она всегда так делала.
Елена встала и пошла в спальню переодеваться. Она знала, что Олег ничего не скажет Ире про деньги. Постесняется. Знала, что свекровь приедет и сядет на диван с фразой: «Ох, давление, Леночка, дай водички», и к плите не подойдет. Знала, что первого января она найдет Олега спящим лицом в салате, а кухню — превращенной в руины Помпеи.
Но у неё уже начал зарождаться План. Пока еще смутный, неясный, но уже греющий душу.
На следующий день Елена пришла на работу и первым делом открыла эксель. Не рабочий файл, а новый. Она назвала его «Операция "Ы"».
В первой колонке она написала: «Список гостей». Во второй: «Потенциальный ущерб». В третьей: «Методы нейтрализации».
«Тетка Нина. Угроза: пьяные песни, бестактные вопросы. Метод: посадить рядом с кумом, у которого баян. Пусть перекрикивают друг друга».
«Ирочкины дети. Угроза: разрушение квартиры. Метод: ?». Тут Елена задумалась. Запереть их в кладовке нельзя — ювенальная юстиция. Дать планшеты? Разобьют.
И тут её взгляд упал на рекламный баннер в интернете: «Дешевые наборы для юного химика! Сделай слайм своими руками! Грязно, но весело!».
Елена усмехнулась. Грязно. Это ключевое слово. Если купить им три набора с блестками и клеем... и «случайно» предложить играть в комнате, где будут сложены шубы гостей... Нет, это слишком жестоко. Хотя...
Двадцать восьмое декабря прошло в нервной переписке. Олег в семейном чате в Вотсапе (куда Елену добавили насильно и откуда она не могла выйти под страхом смертной обиды) робко написал:
«Мам, Ир, может, по продуктам распределимся? Лене тяжело одной».
Ответ прилетел мгновенно от Иры:
«Олежек, ну ты чего! Мы же гости! Мы везем подарки! Я детям сказала вам рисунки нарисовать! Это же дороже денег! А продукты... ну купите там курицу, колбаски, чего там надо-то? Не разоритесь, чай не бедные, на иномарках ездите».
Свекровь добавила смайлик с поцелуем и текст:
«Сынок, не позорься. Мужчина должен быть щедрым. Леночка все организует, она у тебя умница, из топора кашу сварит».
Елена читала это, сидя в офисе, и чувствовала, как внутри неё закипает холодная ярость. «Из топора, значит...» — подумала она. — «Ну хорошо, Галина Петровна. Будет вам каша из топора. И компот из мухоморов».
Она взяла телефон и набрала номер своей давней подруги, Маринки, которая работала риелтором и знала всё о съеме жилья, клопах и неадекватных квартирантах.
— Маринка, привет. Слушай, у тебя нет знакомых... специфических?
— Каких именно? — Маринка жевала что-то в трубку. — Бандитов? Коллекторов? Или стриптизеров?
— Хуже. Мне нужен актер. Или просто человек без комплексов. Который может сыграть... скажем так, дальнего родственника из мест не столь отдаленных. Или просто очень, очень неприятного типа.
— Лена, ты кого убить собралась? — поперхнулась Маринка.
— Я хочу спасти свой Новый год. И проучить родню. Они ко мне едут. Тринадцать человек.
— О-о-о... — протянула Маринка понимающе. — Соболезную. Родня — это святое, но иногда хочется стать сиротой. Слушай, есть у меня один кадр. Клиент мой бывший. Дядя Витя. Колоритный мужик. Он квартиру продавал, потому что ему «духи предков велели». Он не сумасшедший, просто... увлеченный. Выглядит как старый рокер, пахнет пачули и перегаром, разговаривает цитатами из Блаватской и матом. За бутылку хорошего коньяка и закуску он тебе хоть черта сыграет.
— Дядя Витя... — Елена покатала имя на языке. — А он сможет прийти тридцать первого числа и сказать, что он... мой дядя из Магадана? Который только что откинулся? И которому негде жить?
— Ленка, ты гений! — захохотала Маринка. — Он сможет! Он еще и с собой своих «духов» притащит. Только учти, он может увлечься.
— Пусть увлекается. Главное, чтобы свекровь и тетка Нина почувствовали себя... неуютно. Очень неуютно.
— Заметано. Пиши адрес. Я его проинструктирую.
Елена положила трубку и впервые за три дня улыбнулась по-настоящему злодейской улыбкой.
Тринадцать человек, говорите? Ну что ж, будет вам четырнадцатый. Незваный гость, который хуже татарина.
Вечером дома Елена была подозрительно спокойна. Она даже напевала под нос, нарезая овощи для «Шубы» (она все-таки решила сделать этот чертов салат, чтобы усыпить бдительность).
Олег ходил вокруг неё кругами, пытаясь угадать подвох, но не находил его.
— Лен, ты не сердишься?
— Нет, дорогой. Я смирилась. Семья — это главное.
— Вот умница! Я знал! Мама будет так рада!
«Она будет не просто рада, она будет в восторге», — думала Елена, аккуратно укладывая слой селедки. — «Такого Нового года у неё еще не было».
Тридцатого декабря началось Великое Переселение Народов. Первой, как разведчик, прибыла свекровь. Она позвонила в дверь в два часа дня, когда Елена на работе отпрашивалась у начальника пораньше.
Олег был дома (взял отгул, чтобы «помогать»).
Звонок от мужа:
— Лена! Мама приехала! С ней Муська!
— Какая Муська? — не поняла Елена.
— Кошка! Она ее привезла! Сказала, что не смогла оставить одну, та скучает и орет. И котят привезла! В корзинке! Троих! Сказала, раздадим гостям как подарки!
Елена остановилась посреди коридора офиса. Кошка. И три котенка. В её квартире с кожаным диваном.
— Олег, — тихо сказала она. — Скажи мне, что ты шутишь.
— Нет, Лен! Они уже на кухне! Муська шипит на наш холодильник! Мама говорит, что ей надо лоток поставить в туалете. А у нас там места нет!
— Поставь лоток в спальне. На нашей кровати, — посоветовала Елена. — Всё, я еду.
Она вылетела из офиса, забыв попрощаться с коллегами. В машине она включила радио. Играла песня «Праздник к нам приходит».
— Приходит, — прорычала Елена, вдавливая педаль газа. — Еще как приходит.
Когда она вошла в квартиру, в нос ударил запах валерьянки и чего-то кислого. В коридоре стояли сумки, пакеты, какие-то узлы. На вешалке висела шуба свекрови из искусственного чебурашки, занимая половину места.
Из кухни доносился голос Галины Петровны:
— ...ну кто так режет, Олег? Кто так режет? Кубики должны быть мелкие, как горошек! А ты настрогал булыжников! Переделывай!
Елена глубоко вдохнула, натянула на лицо дежурную улыбку и вошла на кухню.
— Здрасьте, мама! С наступающим!
Галина Петровна сидела за столом, держа на руках пушистое трехцветное чудовище. Чудовище смотрело на Елену с ненавистью. На полу в коробке из-под обуви пищали три комочка.
— О, явилась! — вместо приветствия сказала свекровь. — А мы тут воюем. Олег совсем безрукий стал. Это ты его разбаловала. У нас дома он картошку чистил как бог, а тут — половину в очистки срезает.
— Галина Петровна, — Елена посмотрела на кошку. — А животные... это обязательно было? У меня аллергия может быть.
— Не выдумывай! Какая аллергия в пятьдесят лет? Это все от нервов. Муська чистая, блох я вывела. А котята — это счастье в дом. Примета такая.
Елена посмотрела на Олега. Тот стоял у раковины с ножом и виновато моргал.
— Лена, мама говорит, надо еще майонеза. Ведро. И хлеба. И шпроты мы забыли.
— Я никуда не пойду, — сказала Елена, снимая пиджак. — Я устала. Олег, это твоя мама и твои гости. Иди сам.
— Как это сам? — возмутилась свекровь. — Мужчина должен добывать мамонта, а не за майонезом бегать! А женщина — хранительница очага! Леночка, ну не вредничай. Сбегай быстренько, тут «Пятерочка» рядом. И купи еще наполнитель для кошки, а то мы свой забыли.
В этот момент в Елене что-то щелкнуло. Последний предохранитель перегорел. Она посмотрела на свекровь, на кошку, на мужа.
— Хорошо, — сказала она странным, слишком спокойным голосом. — Я схожу. За майонезом. И за наполнителем.
Она вышла из кухни, оделась, взяла сумку и вышла из квартиры.
На улице она достала телефон и набрала сообщение Маринке:
«Запускай Кракена. Пусть Дядя Витя приходит завтра к 20:00. И скажи ему, чтобы не стеснялся. Пусть будет максимально отвратительным».
Ответ пришел смайликом с дьявольскими рожками.
Елена пошла в магазин. Она купила майонез. И наполнитель. А еще она купила бутылку самой дешевой водки, банку кильки в томате и пачку сигарет «Прима» без фильтра. Это был реквизит. Для дяди Вити. Чтобы он почувствовал себя как дома.
Вернувшись, она молча поставила пакеты на стол.
— Вот, — сказала она. — Наполнитель. Майонез.
— Умница, — кивнула свекровь, не отрываясь от телевизора, который уже орал на всю кухню «Голубым огоньком». — А теперь давай, вставай к плите. Утку надо мариновать. Я свой рецепт привезла, с медом и горчицей. Записывай.
Елена молча надела фартук.
«Ничего», — думала она, втирая соль в утиную тушку. — «Ничего, Галина Петровна. Завтра вы узнаете, что такое настоящий семейный праздник. Завтра к нам приедет Папа»...
Тридцать первого декабря квартира Елены напоминала переполненный вагон метро в час пик, в который зачем-то еще и впихнули полевую кухню. Воздух можно было резать ножом — плотная субстанция из запахов жареной утки, дешевых духов тетки Нины («Красная Москва», не иначе), пота и кошачьего лотка, который, несмотря на протесты, все-таки водворился в коридоре, потому что в туалете было «занято» перманентно.
Гости прибывали партиями, как гуманитарная помощь в зону бедствия.
Сначала ввалилась тетка Нина с внучкой. Нина оказалась женщиной-горой в люрексовом платье, которое трещало по швам при каждом вздохе.
— Ой, Ленок! — заорала она с порога, обдавая Елену запахом поезда. — А ты чё такая тощая? Кожа да кости! Мужика-то чем греешь?
Следом подтянулись Ира с мужем Толиком и тремя детьми. Дети ворвались в квартиру с визгом: «А где подарки?!». Через пять минут младший уже нарисовал фломастером усы на портрете Елены и Олега, стоящем на комоде. Ира, увидев это, умилилась:
— Смотри, Лена, как похоже! Художник растет!
К восьми вечера стол был накрыт. Раздвижной советский стол-книжка, одолженный у соседей, занимал всю гостиную. Стульев не хватало, поэтому детей посадили на диван, подложив под попы диванные подушки (Елена мысленно попрощалась с обивкой).
Елена сидела на краешке табуретки, чувствуя, как от усталости гудят ноги. Она уже не была хозяйкой. Она была обслуживающим персоналом.
— Лена, хлеба нет! — командовала свекровь с места, которое обычно занимал Олег (во главе стола).
— Лена, а че утка такая сухая? Передержала, — комментировала тетка Нина, обсасывая косточку.
— Лена, дай тряпку, Мишенька компот разлил! — кричала Ира.
Олег бегал между кухней и гостиной, потный, взъерошенный, с бутылкой водки в руке.
— Ну, за встречу! — тостовал кум с баяном. — Чтоб хрен стоял и деньги были!
Галина Петровна жеманно хихикала:
— Ой, ну вы скажете тоже! Дети же!
К девяти вечера градус веселья повысился, а градус терпения Елены упал до абсолютного нуля. Тетка Нина начала петь «Ой, мороз, мороз», кум растягивал баян, а Ирочкины дети начали играть в догонялки, используя гостей как препятствия. Кошка Муська, обезумев от шума, залезла на штору и висела там, как летучая мышь, периодически издавая утробный вой.
Елена посмотрела на часы. 20:15. Дядя Витя опаздывал.
«Не придет, — с ужасом подумала она. — Запил. Забыл. Маринка обманула».
Отчаяние накрыло её с головой. Ей предстояло сидеть тут до утра. Слушать этот бред. Мыть эту посуду. Жить эту жизнь.
И тут раздался звонок в дверь. Длинный, настойчивый, как сирена.
В квартире повисла тишина.
— Кто это? — испуганно спросила свекровь. — Мы вроде всех собрали.
— Может, Дед Мороз? — с надеждой пискнул кто-то из детей.
Елена встала. Сердце колотилось где-то в горле.
— Я открою, — сказала она.
Она подошла к двери, выдохнула и распахнула её.
На пороге стоял Он.
Дядя Витя превзошел все ожидания. Маринка не соврала — это был шедевр деградации. На нем была засаленная майка-алкоголичка, поверх которой был накинут рваный пиджак, явно снятый с пугала. На ногах — резиновые шлепанцы на грязные шерстяные носки. Лицо украшала трехдневная щетина и свежий фингал под глазом. Амбре от него шло такое, что кошачий лоток показался бы ароматом французских лугов: смесь перегара, дешевого табака и немытого тела.
— Вечер в хату! — прохрипел Витя голосом Джигурды, простудившегося на морозе. — Часик в радость, чифирь в сладость!
Елена сделала шаг назад, пропуская «родственника».
— Проходите, дядя Витя! — громко, чтобы слышали все в комнате, сказала она. — Мы вас так ждали!
Гостиная замерла. Тринадцать пар глаз уставились на вошедшее чудовище. Тетка Нина поперхнулась огурцом. Кум перестал сжимать баян, и тот жалобно вздохнул.
— Кто это? — прошептала свекровь, хватаясь за сердце.
Елена вошла следом за Витей, сияя радушной улыбкой.
— Знакомьтесь! Это Виктор. Брат моего папы. Двоюродный. Только что... освободился. Из мест не столь отдаленных. Ему жить негде, вот, пришел к племяннице. Не выгонять же родную кровь в Новый год!
Витя окинул взглядом стол, хищно улыбнулся, показав ряд золотых (или латунных) фикс, и двинулся к столу.
— Опа-на! Поляна накрыта! Жируем, буржуи? — он подошел к Галине Петровне, которая вжалась в спинку стула. — Подвинься, мапаша. Дай босяку кости кинуть.
Свекровь, обычно не лезущая за словом в карман, молча, как под гипнозом, сползла на край стула. Витя плюхнулся на её место, широко расставив ноги.
— Ленок! — гаркнул он. — А где чифирь? Где водяра?
Елена метнулась на кухню и принесла заготовленную бутылку самой дешевой водки «Казенка» и банку кильки.
— Вот, дядь Вить, всё как ты любишь.
Витя зубами сорвал пробку, сплюнул её на ковер (Ира тихо взвизгнула) и налил себе полный граненый стакан.
— Ну, будем! За свободу! — он выпил залпом, не морщась, занюхал рукавом пиджака и полез рукой — грязной, с траурной каймой под ногтями — прямо в салатницу с оливье.
— А что ж вы не пьете? — удивился он, жуя салат и роняя майонез на скатерть. — Брезгуете? А зря. Я, может, человек тонкой душевной организации. Я, может, стихи пишу. Про зону. Хотите почитаю? «Нары, нары, мои нары, клопы кусают как комары...»
Дети смотрели на Витю с восхищением. Это было лучше, чем цирк.
— Дядя, а у тебя наколки есть? — спросил старший сын Иры.
— А то! — Витя задрал рукав, демонстрируя синюю надпись «НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ» и какой-то купол. — Хочешь, и тебе набьем? Иголка есть, чернила найдем.
Ира побледнела и прижала детей к себе.
— Мы... мы, пожалуй, пойдем, — пролепетала она. — Детям спать пора. Режим.
— Какой режим? — возмутился Витя. — Самое веселье! Ща я корешам позвоню, они тут рядом на теплотрассе греются. Подтянутся. Толян, Сиплый, Гнутый... Нормальные пацаны, только чесотка у них, но это не заразно, если не обниматься.
При слове «чесотка» тетка Нина подскочила так, будто стул под ней загорелся.
— Ой, мне же таблетки пить надо! В девять часов! А я дома забыла! — закричала она. — Галя, поехали ко мне! Или к Ире! Срочно!
Галина Петровна, которая сидела ни жива ни мертва, глядя, как Витя ковыряет вилкой в зубах, кивнула так быстро, что чуть голова не отвалилась.
— Да, да! Поехали! Леночка, мы... мы, наверное, пойдем. Тесно у вас. Да и родственник... ему отдохнуть надо. С дороги.
Началась паника, похожая на эвакуацию с «Титаника», только без оркестра. Гости хватали сумки, детей, шубы. Тетка Нина на ходу дожевывала бутерброд с икрой. Кум пытался засунуть баян в чехол, но руки тряслись.
— Куда же вы? — притворно расстроилась Елена, стоя в дверях. — А как же десерт? Наполеон? А горячее?
— С собой, Леночка, с собой! — крикнула свекровь, натягивая сапоги. — Мы потом... завтра... созвонимся!
Витя вышел в коридор, держа в руке хвост селедки.
— Э, фраера! Стоять! А на посошок? А песню спеть? «Владимирский централ, ветер северный...»
Это придало гостям ускорение. Дверь захлопнулась. Топот тринадцати пар ног стих где-то внизу.
В квартире наступила тишина. Звенящая, благословенная тишина.
Елена прислонилась спиной к двери и сползла на пол.
Дядя Витя (он же актер драмтеатра Виктор Павлович) аккуратно положил хвост селедки на тарелку, выпрямился, и его лицо чудесным образом преобразилось. Исчезла дебильная ухмылка, взгляд стал интеллигентным и немного усталым.
— Фух, — выдохнул он нормальным голосом. — Елена Викторовна, ну как? Не переиграл? С чесоткой, может, перебор был?
— Виктор Павлович, — прошептала Елена. — Вы гений. Я вас люблю.
Из кухни вышел Олег. Он был белый как мел.
— Лена... — голос его дрожал. — Это... это кто? Это правда твой дядя? Почему я о нем не знал?
Елена посмотрела на мужа. Потом на Виктора Павловича. Актер подмигнул ей.
— Олег, — сказала Елена, вставая. — Это Виктор Павлович. Он актер. И он только что спас нашу семью от развода.
— Актер? — Олег моргнул. — А чесотка?
— Импровизация, — скромно поклонился Виктор. — Ну, дамы и господа, моя роль сыграна. Коньячок обещанный...
— И коньячок, и икра, и утка! — Елена метнулась к столу. — Берите всё! Всё, что хотите!
Она собрала Виктору Павловичу огромный пакет еды: утку, полтазика оливье, колбасу, и, конечно, бутылку «Хеннесси», которую хранили для особого случая.
— С наступающим вас, голубушка! — Виктор галантно поцеловал Елене руку (предварительно вытерев свою салфеткой) и удалился, напевая арию Мистера Икс.
Елена закрыла дверь на замок. Потом на второй замок. И на цепочку.
Вернулась в комнату.
Стол был разгромлен. Скатерть в пятнах. В углу валялся забытый детский носок. Но в квартире было пусто. И тихо.
Олег сидел на диване и смотрел в одну точку.
— Ленка... — сказал он наконец. — Ну ты и стерва.
Елена подошла к столу, взяла бокал, плеснула себе шампанского.
— Я не стерва, Олег. Я просто очень хотела встретить Новый год с мужем. А не с табором.
Она села рядом с ним, положила голову ему на плечо.
— Ты злишься?
Олег помолчал. Потом посмотрел на следы бегства своей родни. Вспомнил, как мать командовала, как тетка Нина критиковала ремонт, как Ирины дети разрисовали портрет.
И вдруг он начал смеяться. Сначала тихо, потом громче, до слез.
— «Клопы кусают как комары»... — выдавил он сквозь смех. — Видела бы ты лицо мамы! Она чуть в обморок не упала, когда он в салат полез!
Они смеялись минут пять, до икоты, снимая напряжение последних дней.
Потом Олег обнял жену.
— Прости меня, Лен. Я тюфяк. Не смог им отказать.
— Прощаю, — легко сказала Елена. — Но посуду моешь ты.
— Договорились. Но не сегодня.
Они выключили верхний свет, оставив только гирлянду на елке. Включили телевизор. Там Женя Лукашин в сотый раз объяснял, что он пошел в баню.
На столе стояла банка настоящей икры, которую не успела сожрать тетка Нина. Две тарелки. Два бокала.
Без пяти двенадцать зазвонил телефон. На экране: «Мама Олега».
Елена и Олег переглянулись.
— Не бери, — сказал Олег твердо. — Мы заняты. Мы дезинфекцию проводим. От чесотки.
Елена сбросила звонок и выключила телефон совсем.
— С Новым годом, Олег.
— С Новым годом, Лена.
За окном начали бабахать салюты. А в квартире на улице Строителей (или любой другой улице спального района) воцарилось то самое хрупкое, выстраданное счастье, которое пахнет мандаринами, хвоей и спокойствием.
И, конечно, немного — победой. Потому что, как поняла Елена Викторовна, добро должно быть с кулаками. Или, на худой конец, с «дядей Витей» из Магадана...
***
Эксклюзивные новогодние рассказы, доступ к которым открыт только избранным. Между строк спрятаны тайные желания, неожиданные развязки и та самая магия, которой не делятся в открытую: