— Лен, ты чего такая кислая?
Катя присела рядом на диван, держа в руках бокал с соком. За столом шумели дети, Славик что-то рассказывал тёще, размахивая вилкой с куском торта.
— Да нормально всё, — Лена отвела взгляд. — Просто устала. На работе завал сегодня был.
Катя усмехнулась, поправила прядь волос.
— Слушай, я с тобой уже какой день хочу поговорить. Насчёт папиного дома.
— Говори, что там?
Катя придвинулась ближе, понизила голос, хотя в общем гуле их всё равно никто не слышал.
— Ну смотри, мы со Славиком подумали. Вам с Игорем этот дом зачем? Вы вдвоём, у вас квартира есть. А у нас трое детей в съёмной двушке, сама видишь, как живём. Мы бы туда переехали — детям свежий воздух, участок, места много.
Лена молчала, глядя на племянницу, которая задувала свечи на торте. Шесть лет. Старшая из трёх.
— Вам по сути этот дом и не нужен, — продолжала Катя. — Ну зачем вам этот балласт? Там ремонта непочатый край, крыша течёт, забор покосился. Одни расходы.
«А на что вы ремонт делать будете?» — мелькнуло в голове у Лены. Славик третий месяц без работы, Катя никогда не работала. Но она промолчала.
— Мама тоже считает, что это разумно, — добавила Катя и улыбнулась. — Мы не просим подарить, просто уступи свою часть. Потом разберёмся, жизнь длинная. Глядишь, и мы тебе поможем.
Лена кивнула, хотя внутри что-то сжалось. Катя похлопала её по колену и упорхнула к детям.
По дороге домой Игорь вёл машину молча, поглядывая на жену. Она смотрела в окно на фонари, которые мелькали жёлтыми пятнами.
— Что случилось? — спросил он наконец.
— Катя хочет, чтобы я отказалась от доли в папином доме.
— В смысле — отказалась?
— В прямом. Говорит, им нужнее. Трое детей, съёмная квартира. А у нас с тобой всё есть.
Игорь хмыкнул.
— Всё есть? Это она про нашу однушку в ипотеке?
Лена не ответила. За окном потянулись спальные районы, одинаковые коробки домов.
— И ты что сказала?
— Ничего. Там дети, торт, не место было.
Игорь покачал головой, но промолчал. Он знал, что сейчас лучше не давить.
На следующий день позвонила мать.
— Доченька, Катя мне рассказала, что вы поговорили. Ты подумала?
Лена переложила телефон к другому уху, продолжая заполнять таблицу на работе. Цифры расплывались перед глазами.
— Мам, там нечего думать. Дом на двоих, я имею право на половину.
— Право, право, — голос матери стал резче. — Ты всё о правах. А о семье подумать? У Кати трое детей, они в съёмной двушке ютятся. А вы с Игорем вдвоём в своей квартире, зачем вам ещё и дом?
— Наша квартира до сих пор в ипотеке, мам. Мы за неё десять лет платим.
— Ну и что? Платите, значит скоро выплатите. А у Кати даже этого нет.
Лена закрыла глаза, потёрла переносицу.
— Мам, я ухаживала за папой последние полгода. Каждые выходные к нему ездила, в больницу возила, лекарства покупала. А Катя была у него два раза за весь год.
— Ой, начинается, — мать вздохнула. — Ты же старшая, должна понимать. И потом, у Кати дети маленькие, она не могла мотаться туда-сюда. А ты свободная.
Свободная. Это слово кольнуло где-то внутри.
— Будь благоразумной, — продолжала мать. — Уступи сестре. Потом и она тебе поможет, жизнь длинная, всякое бывает.
Лена вспомнила, как в детстве ей покупали вещи на вырост — «поносишь, потом Кате перейдёт». А Кате всегда новое, красивое, с бирками. Как в десять лет она катала коляску с орущей сестрой по двору, пока мать «немного отдохнёт». Отдых растягивался на часы, а Лена пропускала мультики, дни рождения подружек, просто детство. «Ты же старшая, — говорила мать, — должна понимать». Как просила велосипед три года подряд, а потом Кате купили сразу — розовый, с корзинкой. «Тебе уже не так интересно, а ей в самый раз». Как её куклу отдали младшей сестре «поиграть», и та осталась у Кати навсегда.
— Мам, я подумаю, — сказала Лена и нажала отбой.
Вечером она сидела на кухне, грела ладони о чашку с чаем. Игорь ужинал, поглядывая на неё.
— Мать звонила?
— Угу. Тоже считает, что я должна уступить.
— А ты?
Лена помолчала. В голове крутились обрывки разговоров, голос матери, улыбка Кати. «Вам этот дом не нужен». «Ты же старшая». «Будь благоразумной».
Вспомнилось другое. Ей двенадцать, они с папой сажают яблоню в углу участка. Он говорит: «Вот вырастет — будешь своим детям яблоки рвать». Она смеётся, измазанная землёй, счастливая. Катя сидит дома, ей скучно возиться в грязи.
Потом — ей двадцать пять, родители разводятся. Мать плачет на кухне, называет отца предателем. Катя перестаёт с ним общаться, поддерживает мать. Лена продолжает ездить к отцу, хотя мать смотрит с укором.
И последние полгода. Больничные коридоры, капельницы, бессонные ночи на старом диване в его доме. Запах лекарств и яблочного варенья, которое он любил. Катя приехала дважды — на полчаса, с тортом и виноватой улыбкой.
— Я не знаю, — тихо сказала Лена. — Я правда не знаю, что делать.
Игорь отложил вилку, потянулся через стол, накрыл её руку своей.
— Ты ничего никому не должна. Это твоё право, и ты можешь им воспользоваться.
— Они не поймут.
— Может, и не поймут. Но это не значит, что ты должна отдавать своё.
На следующий день Лена встретилась со Светой в кафе возле работы. Подруга слушала молча, помешивая остывший латте.
— И что ты решила? — спросила она, когда Лена замолчала.
— Не знаю. Они все так уверены, что я должна уступить. Может, правда должна?
Света отставила чашку.
— Лен, а когда Катя тебе в последний раз помогла? Хоть в чём-нибудь?
Лена открыла рот и закрыла. Попыталась вспомнить. Не смогла.
— Они вообще знают, сколько вы на ЭКО потратили?
— Нет.
— Почти миллион, Лен. Почти миллион, и ни одной беременности. И они считают, что тебе легко живётся, потому что детей нет?
Лена молчала. Слова подруги падали как камни, точные и тяжёлые.
— Ты двенадцать лет в ипотеке, — продолжала Света. — Ты отца хоронила, пока Катя тортики возила. И теперь ты должна ещё и дом отдать?
— Они не поймут.
— Может, и не поймут. Но это не их дело — понимать. Это твоё право.
Лена допила остывший кофе, глядя в окно. За стеклом шёл мелкий дождь, люди спешили мимо с зонтами.
— Я съезжу туда, — сказала она наконец. — В дом. Хочу посмотреть на всё своими глазами.
Света кивнула.
— Правильно. Только не торопись с решениями. И не давай себя продавить.
В субботу Лена поехала в папин дом. Одна. Игорь предлагал составить компанию, но ей нужно было побыть там одной.
Калитка скрипнула, как всегда. Участок зарос — некому было косить траву всё лето. Дом смотрел тёмными окнами, будто ждал.
Внутри пахло пылью и чем-то забытым, сладковатым. Лена прошла по комнатам, касаясь стен, мебели, занавесок. На кухне стояла его чашка — щербатая, с выцветшим рисунком. Она сама подарила её отцу лет пятнадцать назад, ещё студенткой.
В шкафу нашла его свитер — серый, вытянутый на локтях. Прижала к лицу. Пахло им. Табаком и яблоками.
Вышла в сад. Яблоня в углу участка вытянулась, разрослась. Та самая, которую они сажали вместе, когда ей было двенадцать. Под деревом ещё лежали гнилые яблоки — никто не собирал в этом году.
На веранде, в ящике со старыми бумагами, Лена нашла тетрадку. Отцовский почерк, кривоватый, знакомый. Расчёты: сколько стоит перекрыть крышу, заменить окна, обновить проводку. Он копил. Планировал. Не успел.
Она сидела на крыльце, пока не стемнело. Этот дом был не просто имуществом. Это была её история с отцом. История, которую Катя никогда не разделяла.
Домой вернулась поздно, уставшая, но со странным чувством ясности. Игорь не расспрашивал — только подогрел ужин и обнял молча. Ночью Лена долго не могла уснуть, смотрела в потолок и думала о тетрадке с отцовскими расчётами.
В воскресенье мать приехала без предупреждения. Позвонила в домофон, сказала: «Я рядом была, решила заглянуть». Лена знала, что это неправда — мать жила на другом конце города.
Сели на кухне, Лена заварила чай. Мать оглядывала квартиру, поджимала губы.
— Однушка, а места много, — сказала она, оглядываясь. — И уютно у вас.
— Мам, ты же не про квартиру поговорить приехала.
Тамара Николаевна вздохнула, обхватила чашку ладонями.
— Лена, я насчёт дома. Ты подумала? Катя очень переживает.
— Катя переживает, что я не хочу отдать ей свою долю?
— Не отдать. Уступить. Временно. Пусть поживут, встанут на ноги.
— Мам, они никогда не встанут на ноги. Славик работает через раз, Катя не работала ни дня в жизни. Они и через десять лет будут «вставать».
Мать поджала губы.
— Ты слишком жёсткая. Они же не чужие, семья.
— А я не семья?
— Ты... — мать запнулась. — Ты без семьи, тебе проще.
Лена медленно поставила чашку на стол.
— Что значит — без семьи?
— Ну... — мать замялась. — Я не это имела в виду. Без детей, я хотела сказать. Вам с Игорем вдвоём проще.
— Проще? — Лена почувствовала, как внутри поднимается что-то горячее, тяжёлое. — Да что ты знаешь о моей семье, мама?
— Я знаю, что отец был бы рад, если бы ты помогла сестре.
— Отец? — Лена встала, отошла к окну. Руки дрожали. — Отец был бы счастлив, если бы я восстановила дом и жила там. Только я знаю, что он думал последнее время. Я с ним разговаривала. Я его в больницу возила. Я рядом была, когда он уходил. А Катя приехала два раза за год — с тортом и виноватой улыбкой.
— Лена, у неё дети маленькие...
— Хватит! — голос сорвался. — Хватит про детей! Вы думаете, мне легко? Думаете, я просто так бездетная?
Мать замерла с чашкой в руках.
— Три попытки ЭКО, мама. Три. Почти миллион рублей. Гормоны, уколы, ожидания, провалы. Одна за другой. Ты хоть представляешь, каково это — каждый раз надеяться и каждый раз терять?
— Я не знала... — прошептала мать. — Почему ты не сказала?
— А зачем? Чтобы ты опять начала про Катю? Как ей тяжело, как ей нужнее, как у неё трое, а у меня ничего? Я не хотела слышать это, когда мне и так было невыносимо.
Тишина повисла между ними, густая и неловкая.
— Лена... — мать поставила чашку, потянулась к ней.
— Нет, — Лена отступила. — Я устала быть удобной. Устала уступать. Дом — это моё. По закону, по справедливости, по памяти об отце. И я его не отдам.
Мать сидела неподвижно, глядя в чашку. Пальцы побелели на фарфоре.
— Я не знала, — повторила она тихо. — Почему ты не сказала раньше?
— А что бы изменилось, мам? — Лена устало опустилась на стул. — Ты бы посочувствовала пять минут, а потом снова начала про Катю. Как ей тяжело, как ей нужнее. Я это наизусть знаю.
— Это неправда.
— Правда. Всю жизнь так было. Кате — новое платье, мне — перешитое. Кате — велосипед, мне — подождёшь. Кате — внимание, мне — ответственность.
Мать подняла глаза, в них блеснуло что-то похожее на обиду.
— Я всегда любила вас одинаково.
— Может, и любила. Но относилась по-разному.
Тишина повисла между ними, тяжёлая и неловкая. Мать поставила чашку, поднялась.
— Ладно, я пойду. Потом поговорим, когда успокоишься.
— Я спокойна, мам. Впервые за долгое время.
Мать остановилась в дверях, обернулась.
— Но Кате всё равно тяжелее. У неё трое детей, она...
— До свидания, мама.
Дверь закрылась. Лена сидела на кухне, слушая, как стучит сердце. Руки всё ещё дрожали, но внутри было странное чувство — не пустота, а что-то похожее на освобождение. Она сказала. Наконец сказала.
Вечером Игорь нашёл её на балконе. Она стояла, закутавшись в плед, смотрела на огни города.
— Как ты? — спросил он, обнимая сзади.
— Не знаю. Странно. Легко и тяжело одновременно.
— Расскажешь?
Она рассказала всё — про мать, про её слова, про молчание после признания. Игорь слушал, не перебивая.
— Ну и что теперь делать будем? — спросил он, когда она замолчала. — Дом делить или как?
Лена помолчала, глядя на окна соседнего дома.
— Я бы выкупила Катину долю. Если она согласится.
Игорь кивнул.
— Правильно. Можно кредит взять, потихоньку отдадим. Зато дача наша будет. Настоящая, своя.
— Ты не против?
— Лен, — он развернул её к себе, посмотрел в глаза. — Это твой дом. Твоя память об отце. Я видел, какой ты оттуда вернулась. Мы справимся.
Она уткнулась ему в плечо, и слёзы, которые держала весь вечер, наконец потекли. Не горькие — облегчающие.
В понедельник Лена взяла отгул и поехала к нотариусу. Кабинет на третьем этаже старого здания, тихо гудел кондиционер, на стенах — дипломы в рамках. Женщина за столом в строгом костюме выслушала, проверила документы, объяснила порядок оформления.
Лена подписала всё, что требовалось. Рука не дрожала. Когда вышла на улицу, вдохнула холодный воздух и впервые за недели почувствовала — она сделала то, что должна была. Не из жадности, не из мести. Из права.
Вечером написала Кате: «Я оформила свою долю. Готова обсудить выкуп твоей части, если хочешь». Ответа не было три дня.
А потом Катя позвонила. Голос был резким, с надрывом.
— Ты правда это сделала? К нотариусу пошла?
— Да.
— Мы же семья, Лена! Как ты могла?
— Я предлагаю выкупить твою долю. Рыночная цена, всё честно. Подумай.
— Выкупить? — Катя задохнулась от возмущения. — Ты хочешь мне заплатить за то, что и так должно быть моим?
— Дом должен быть наш поровну, Кать. Я просто хочу твою половину. По-честному.
— Мама была права — ты эгоистка. Всегда была. Ты же знаешь, как нам тяжело! С тремя детьми в съёмной ютимся, без своего угла растут. Это же твои племянники, Лена! Родная кровь!
Гудки. Лена положила телефон на стол, посмотрела на него долго. Ждала боли, обиды. Но внутри было только спокойствие. Пусть думает что хочет.
Мать больше не звонила. Катя тоже замолчала. Тишина, которая раньше показалась бы невыносимой, теперь ощущалась как передышка.
Весна пришла рано в этом году. В конце марта снег уже сошёл, и они с Игорем поехали в дом. Катя так и не ответила на предложение о выкупе, но документы были оформлены — своя доля принадлежала Лене официально.
Дом встретил их запахом сырости и тишиной. Игорь сразу взялся за дело — открыл окна, начал выносить старые коробки. Лена мыла стёкла, и солнце постепенно заполняло комнаты.
— Эй, соседи! — раздался голос из-за забора.
Лена выглянула в окно. У калитки стояла тётя Валя — соседка, которая жила здесь, сколько Лена себя помнила. Постарела, сгорбилась, но глаза всё такие же — острые, внимательные.
— Тётя Валя! — Лена вышла на крыльцо.
— Ленка! Вот молодец, что приехала, — старушка заковыляла ближе. — Я смотрю, машина стоит, думаю — кто же это? А это ты.
— Решили порядок навести.
— Правильно, правильно. — Тётя Валя остановилась у забора, оперлась на штакетник. — Отец бы радовался. Он всё про тебя говорил, знаешь? Ленка приедет, Ленка поможет. Она у меня надёжная. Не то что... — старушка осеклась, махнула рукой. — Ну, неважно.
У Лены защипало в глазах.
— Спасибо, тёть Валь.
— Да за что спасибо? Правду говорю. Он последний год только тебя и ждал. Ты приезжала — он светлел прямо. Я видела.
Лена кивнула, не в силах говорить. Соседка потопталась ещё немного, потом заковыляла обратно.
— Заходи чай пить, как обустроишься!
Вечером они сидели на веранде. Игорь притащил откуда-то старые кресла, протёр их. Лена нашла в шкафу отцовский свитер, накинула на плечи. В руках — та самая щербатая чашка, горячий чай.
Солнце садилось за яблоней. Ветки уже набухли почками — скоро зацветёт. Первая весна без отца. Первая весна в своём доме.
— О чём думаешь? — спросил Игорь.
— О том, что папа был прав.
— В чём?
— Он говорил — вот вырастет яблоня, будешь своим детям яблоки рвать.
Игорь помолчал, взял её за руку.
— Может, ещё и будешь.
— Может.
Но даже если нет — у неё есть это. Дом, сад, память. Место, где она нужна и где её ждали. Не потому что уступила, не потому что была удобной. Просто потому что имела на это право.
Лена отпила чай и впервые за долгие годы почувствовала себя дома.
Друзья, так же делюсь своим Telegram-каналом, скоро в нем появится много полезных функций, умный помощник по кулинарии, розыгрыши и многое другое. Присоединяйтесь!