— Рома, ты серьезно? Шесть вечера, тридцать первое число! — Оля стояла в дверях спальни, прижимая к груди мокрое кухонное полотенце. — Ты обещал, что в этом году мы будем вместе. Мальчики тебя весь день ждали, Дима даже стих выучил!
Роман, не оборачиваясь, затягивал узел дорогого галстука перед зеркалом. В воздухе стоял густой аромат его парфюма — терпкого, чужого, совсем не домашнего.
— Оля, не начинай. Это не просто гулянка, это нетворкинг. У нас слияние с «Вегой», там будут все топы. Если я не приду, проект отдадут Кольцову. Ты хочешь, чтобы мы и дальше на одну мою зарплату жили? — Он наконец повернулся, и в его глазах Оля увидела ледяное равнодушие, прикрытое маской деловой необходимости.
— Мы не живем на одну твою зарплату, я работаю в школе на полторы ставки! — выкрикнула она, чувствуя, как внутри закипает бессильная обида.
— Ой, твои копейки... — Рома пренебрежительно махнул рукой. — Всё, я поехал. Мама поможет тебе с детьми. Не делай из этого трагедию.
В прихожую, бесшумно, как тень, вплыла Анфиса Егоровна. Она была уже «при параде»: в строгом кашемировом платье и с жемчужной нитью на шее.
— Ромочка, езжай спокойно, — пропела свекровь, демонстративно поправляя сыну воротник пиджака. — Мужчина должен строить карьеру. А Оленька просто устала. Мы тут сами разберемся, по-семейному. Правда, Оля?
Дверь захлопнулась. В квартире воцарилась тишина, нарушаемая только шипением масла на сковороде и приглушенными спорами детей в детской.
Вечер превратился в затяжную пытку. Анфиса Егоровна по-хозяйски расположилась в гостиной, критически осматривая накрытый стол.
— Оля, ну кто так режет колбасу? — вздохнула она, поддевая вилкой тонкий ломтик. — Просвечивает же. В приличном доме нарезка должна быть солидной. И майонеза в оливье ты явно переложила. У Ромочки от него всегда изжога. Ах да, его же нет... Но всё равно, порядок должен быть.
Оля молча мешала салат, чувствуя, как пальцы дрожат от напряжения. Она знала эту тактику: мелкие уколы, обесценивание, мягкое, но непреклонное давление.
— Бабушка, а можно мы еще десять минут поиграем? — в кухню заглянул десятилетний Миша. За его спиной жался семилетний Дима. — У нас там финал турнира!
Анфиса Егоровна взглянула на часы с видом строгого судьи.
— Девять вечера. В это время порядочные дети уже должны быть в кроватях. Компьютер — это яд для мозга. Миша, Дима, марш чистить зубы. Никаких игр в новогоднюю ночь. Праздник — это дисциплина и уважение к старшим.
— Но папа разрешил! — пискнул младший.
— Папа на работе, а я здесь. И я лучше знаю, что вам нужно, — отрезала свекровь. — Оля, почему ты молчишь? Поддержи мой авторитет, или ты хочешь, чтобы они выросли такими же разболтанными, как твои ученики?
Оля посмотрела на сыновей. Их плечи поникли, в глазах застыли слезы разочарования. Это был их любимый праздник, который превращался в казарму.
— Идите, мальчики, — тихо сказала Оля. — Я сейчас приду вас поцеловать.
Когда дети ушли, Анфиса Егоровна удовлетворенно пригубила чай.
— Вот видишь. Твердая рука — и никакого хаоса. Кстати, Оля, я давно хотела поговорить. Рома упоминал, что ты хочешь подавать на категорию. Зачем тебе это? Сидела бы дома, занималась бы детьми нормально. Ты же видишь, Дима совсем от рук отбился, дерзит. Тебе нужно быть благодарной, что муж тебя обеспечивает.
Ближе к полуночи Оля зашла в детскую. Мальчики не спали. Они лежали под одеялами, глядя в потолок, на котором вращались огоньки гирлянды.
— Мам, а папа скоро придет? — спросил Дима. — Он обещал показать, как запускать тот большой салют.
— Не знаю, родной. Наверное, поздно.
— Он всегда уходит, когда нам весело, — глухо произнес Миша. — И бабушка всегда злая. Мам, почему ты ей никогда не отвечаешь? Она же тебя обижает. Мы видели, как ты плакала в ванной.
У Оли перехватило дыхание. Она думала, что прячется хорошо. Она думала, что сохраняет «мир в семье» ради них. А на самом деле она просто учила их терпеть несправедливость и тиранию. В этот момент, глядя на маленькие, но уже всё понимающие лица сыновей, Оля почувствовала, как внутри что-то с треском лопнуло. Это было похоже на звук бьющегося тонкого стекла.
Она вышла в гостиную. На экране телевизора мелькали праздничные огни, слышались бодрые песни. Анфиса Егоровна дремала в кресле, сложив руки на животе. На столе зазвонил телефон свекрови — она забыла его на скатерти. Пришло сообщение, и экран ярко вспыхнул. Оля невольно бросила взгляд.
«Анфиса Егоровна, спасибо за совет. Мы в загородном клубе, Рома в восторге. Передавайте привет Ольге, пусть не скучает. С Новым годом!» — сообщение было от некой Юлии, которую Оля знала как «просто коллегу».
Мир качнулся. Значит, это был не «нетворкинг». Это был спланированный побег, одобренный и срежиссированный свекровью.
— Что ты там высматриваешь? — Анфиса Егоровна резко открыла глаза, заметив Олю у телефона.
— Я смотрю на ваше предательство, — голос Оли был непривычно низким и ровным. — Вы знали, что он уехал в клуб. Вы сами это устроили.
Свекровь выпрямилась, мгновенно восстанавливая маску достоинства.
— Я просто забочусь о счастье своего сына. Ему нужна разрядка. Он мужчина, Оля. А ты превратила его жизнь в унылое болото из пеленок и своих претензий. Юлия — женщина его круга, она вдохновляет его. А ты... ты просто мать моих внуков. И то посредственная.
Оля медленно подошла к столу. Она взяла бутылку шампанского, которую Рома купил «для приличия», и с силой поставила её в центр.
— Послушайте меня внимательно, Анфиса Егоровна. Это последний раз, когда вы находитесь в этом доме в качестве хозяйки. И последний раз, когда вы указываете моим детям, как им жить.
— Что?! — Свекровь поперхнулась воздухом. — Ты забываешься! Эта квартира куплена на деньги моего сына!
— Юридически, — Оля спокойно присела напротив, — эта квартира приобретена в браке. Согласно 34-й статье Семейного кодекса РФ, всё имущество, нажитое супругами во время брака, является их совместной собственностью. Неважно, кто из нас зарабатывал больше. У меня есть право на половину этого «болота», как вы выразились. И я завтра же начну процесс раздела имущества.
— Ты не посмеешь... Рома тебя уничтожит!
— Рома слишком занят «вдохновением», чтобы заниматься судами. А я — учитель истории. Я умею работать с документами и архивами. И я знаю, что за последние три года ваш сын вывел часть средств на счета, открытые на ваше имя. Это называется сокрытие имущества, и в суде это очень некрасиво выглядит.
Анфиса Егоровна побледнела. Её холеное лицо вдруг осунулось, проявились глубокие морщины злобы и страха.
— Ты... ты змея подколодная! Мы тебя пригрели!
— Нет, — Оля встала. — Вы меня использовали как удобную прислугу. Но время вышло. Сейчас вы встанете, соберете свои вещи и вызовете такси.
— Сейчас полночь! Где я найду такси в новогоднюю ночь?! — взвизгнула свекровь.
— Это ваши трудности. Вы любите дисциплину и порядок? Вот вам новый порядок: в моем доме больше нет места людям, которые не уважают меня и моих детей.
Оля зашла в детскую.
— Миша, Дима, вставайте! Обувайтесь, берите куртки!
— Мам, куда мы? «К бабушке?» —испуганно спросил Дима.
— Нет, мальчики. Мы идем во двор. Мы будем запускать салют. Сами.
На улице падал пушистый снег. Небо расцветало тысячами огней. Соседи кричали «С Новым годом!», гремели петарды, в окнах горели елки.
Оля стояла на детской площадке, обнимая сыновей за плечи. Они смотрели, как в небо улетают огненные шары, рассыпаясь золотыми искрами. Дима прыгал от восторга, а Миша крепко сжимал руку матери.
— Мам, — тихо сказал старший, — ты сейчас такая красивая. Как супергерой.
Оля улыбнулась сквозь слезы, которые наконец-то брызнули из глаз — но это были не слезы боли. Это были слезы очищения. Она поняла одну простую, но важную вещь, которой учила своих учеников на уроках истории: ни одна империя, построенная на лжи и угнетении, не стоит долго.
Она знала, что впереди будет тяжелый развод, дележка имущества, бесконечные звонки от Ромы, который будет то угрожать, то молить о прощении. Она знала, что Анфиса Егоровна еще попьет её крови. Но главное уже случилось: она вернула себе себя.
Оля достала телефон и заблокировала номер Ромы. Затем заблокировала номер свекрови. В юридическом плане она была подкована: закон на стороне матери, а её стабильный доход и безупречная репутация в школе станут весомым аргументом в суде.
— Мам, пошли домой? — попросил Дима. — Там же оливье остался! И мы можем поиграть в приставку? Ну хоть полчасика?
— Пошли, — Оля вытерла лицо рукавом пуховика. — Сегодня можно всё. И оливье будем есть прямо из большой миски. Большой ложкой.
Они возвращались к подъезду, мимо которого как раз отъезжало желтое такси. В окне промелькнул поджатый рот Анфисы Егоровны. Оля даже не обернулась.
Впервые за много лет она чувствовала, что Новый год действительно начался. И этот год принадлежал ей. Она научилась защищать свои границы, и это было самым важным саморазвитием в её жизни. Ведь границы — это не стены, это уважение к себе, без которого невозможно научить любви детей.
Дома было тепло. Гирлянда на елке продолжала мигать, но теперь её свет казался уютным и обещающим. Оля знала: завтра она проснется в тишине, без ядовитых комментариев и вечного чувства вины. И это будет самое лучшее утро в её жизни.