А переписывается Радзинским — с ироничной ухмылкой, архивной пылью на манжетах и ощущением, что вы только что подслушали разговор Наполеона с судьбой в курилке Вечности. Слова, сказанные когда-то вполголоса. Поступки, совершённые «между прочим». Тайны, которые историки аккуратно прячут под ковёр с надписью «не подтверждено источниками». Всё это — его любимый материал. Тайна этого вечера, как и положено у маэстро, скрыта. Но будьте уверены: лица будут знакомые. Очень знакомые. Настолько, что вам станет неловко — будто вы читали о них в учебнике, а они, оказывается, жили, страдали и врали куда изящнее. И вот тут появляется Радзинский. Человек, который умеет сделать паузу длиннее, чем брак Генриха VIII, и напряжённее, чем дуэль Пушкина. Его фирменная «чеширская» улыбка — это когда вы уже смеётесь, но ещё не поняли, над чем именно. Интонации — узнаваемые, как запах старых архивов и дорогого табака. Паузы — выверенные с точностью швейцарских часов, которые, конечно же, тоже когда-то принадл