Фотографии показывали Геннадия возле дома тёти Галины. На одной он стоял у калитки с мрачным лицом. На другой — жестикулировал, явно что-то доказывая. На третьей — садился в машину, лицо злое, недовольное.
— Эти снимки сделала Мария Тихоновна? — спросил Борис Романович.
— Да, она рассказывала. Фотоаппарат у неё старый, но работает. Говорила, что что-то ей не понравилось в поведении Геннадия, вот и сфотографировала.
— Отлично. Теперь у нас есть доказательство того, что Геннадий был у тёти незадолго до её смерти. А его поведение на снимках говорит само за себя.
В конце письма была ещё одна важная строка:
— А ещё, Леночка, знай — участок наш гораздо больше, чем в документах написано. Двадцать пять соток, а не восемнадцать. Межевание старое, неточное. Геннадий об этом знает, сам когда-то помогал мерить. Береги землю, она теперь дорогая очень.
— Двадцать пять соток! — воскликнула Маша. — Да это же ещё больше денег!
— И ещё один мотив для Геннадия, — добавил Борис Романович. — Теперь понятно, почему он так активно борется.
В письме была приписка, сделанная другими чернилами, видимо, позже:
— «Если что случится со мной внезапно, знайте — завещание я составляла только один раз, в феврале. Больше к нотариусу не ездила и ездить не собираюсь. Пусть дом достанется тем, кто его заслужил своей добротой».
Елена аккуратно сложила письмо. В груди разливалось тепло, словно тётя Галина протянула руку помощи из другого мира.
— Спасибо тебе, тётенька, — прошептала она. — Спасибо за всё.
Борис Романович тщательно упаковал находки в отдельный конверт.
— Завтра отправим на экспертизы. Почерковедческую, техническую экспертизу давности чернил. А пока никому не говорим о находке. Пусть Геннадий думает, что у нас ничего нет.
На обратном пути они заехали к Марии Тихоновне. Старушка встретила их с облегчением.
— Ну что, нашли что-нибудь?
— Нашли, — улыбнулась Елена. — Вера Семёновна нас не подвела.
— А я и знала! Умная была, предусмотрительная. Всегда говорила: «Маша, от дурных людей документы прятать надо. А то придут — всё переврут».
— Мария Тихоновна, а вы не боитесь, что Геннадий ещё вернётся? — спросила она.
— А что мне бояться? Жизнь прожила, внука воспитала. Если теперь за правду не постою — когда же постою? Нет, девочки, не отступлю. Вера Семёновна бы меня не простила.
Через несколько дней Борис Романович сообщил результаты экспертиз.
— Письмо подлинное, написано рукой Веры Семёновны Озёрской. Чернила давностью около четырёх месяцев — как раз после того визита Геннадия. А медицинские справки подтверждают её полную дееспособность вплоть до самой смерти.
— А что с завещанием Геннадия?
— Тут интереснее. Почерковедческая экспертиза показала — подпись подделана. Кто-то очень хорошо имитировал почерк Веры Семёновны, но есть характерные отличия в нажиме, в написании отдельных букв.
— А техническая экспертиза?
— Чернила на втором завещании свежие, не старше двух месяцев. То есть документ изготовлен уже после смерти Веры Семёновны.
Елена почувствовала, как камень спадает с сердца. Правда была на их стороне. Тётя Галина не зря прятала документы — она знала, с кем имеет дело.
— Что дальше? — спросила она.
— Дальше готовимся к суду, — решительно сказал Борис Романович. — У нас теперь есть все доказательства. Подлинное завещание, письмо, медицинские справки, показания свидетелей, результаты экспертиз… Геннадию будет трудно выкрутиться.
— А если он попытается запугать ещё кого-то?
— Попытается, обязательно. Но мы готовы. Все ключевые свидетели под защитой. Документы в надёжном месте. А главное — правда на нашей стороне.
В ту ночь Елене приснилась тётя Галина. Стояла в своём дворе, улыбалась, махала рукой. И говорила: «Не бойся, Леночка. Всё будет хорошо. Дом найдёт своих хозяев».
Проснувшись, Елена впервые за долгое время почувствовала уверенность. Тётя Галина позаботилась о них даже после смерти. Теперь их очередь была позаботиться о её наследии.
Правда восторжествует. Обязательно восторжествует.
## Глава 5. Судебная битва
Здание районного суда встретило их промозглым январским утром и гулким эхом шагов по мраморному полу. Елена сжимала в руках папку с документами так крепко, что костяшки пальцев побелели. Рядом шла Маша, бледная, но решительная. Борис Романович в строгом костюме выглядел спокойно и уверенно — опытный адвокат, прошедший через десятки подобных сражений.
— Помните главное, — тихо говорил он, поднимаясь по ступеням. — Говорите только правду. Не позволяйте себя запугать. И что бы ни происходило — держитесь с достоинством.
У входа в зал заседаний их ждала неприятная встреча. Геннадий стоял в окружении трёх адвокатов в дорогих костюмах, громко обсуждая что-то на юридическом жаргоне. Увидев Елену, он презрительно усмехнулся.
— О, вот и наши наследники пожаловали. Надеюсь, вы уже приготовили деньги на возмещение моих судебных расходов?
Елена опустила глаза, но Маша шагнула вперёд.
— А вы — деньги на компенсацию морального вреда? За клевету и подделку документов?
— Молодая особа, вам лучше помолчать, — холодно ответил один из адвокатов Геннадия. — А то после суда придётся отвечать за оскорбление.
— Довольно, — спокойно вмешался Борис Романович. — В зале суда выясним, кто здесь прав.
Зал заседаний оказался небольшим: рядов шесть скамеек, возвышение судьи, место для секретаря. На скамьях для публики уже сидели несколько человек: Мария Тихоновна в лучшем платье и платке, доктор Рыбкин, которого всё-таки удалось уговорить дать показания, и ещё несколько жителей Озёрок.
— Встать, суд идёт! — объявил секретарь.
Судья Петров, мужчина лет шестидесяти с седой бородкой, выглядел усталым и скептичным. Сколько подобных дел прошло через его кабинет за долгие годы службы? Сколько семейных драм, жадности и обид?
— Дело по иску Озёрского Геннадия Фёдоровича к Дмитриевой Елене Дмитриевне о признании завещания недействительным, — монотонно зачитал он. — Истец считает себя законным наследником, ответчица возражает против иска.
Первым слово получил адвокат Геннадия, московский юрист с манерами столичного сноба.
— Уважаемый суд, дело предельно ясно. Вера Семёновна Озёрская в последние месяцы жизни страдала от серьёзного заболевания, что подтверждается медицинскими справками. В состоянии болезни она составила завещание в пользу дальней родственницы, с которой практически не общалась. Позже, придя в сознание, исправила эту ошибку, оставив имущество законному наследнику — племяннику.
Он выложил на стол стопку документов. — Вот справки из больницы о том, что завещательница проходила лечение по поводу нарушений мозгового кровообращения. Вот заключение о её ограниченной дееспособности. И вот завещание от четырнадцатого марта, составленное в здравом уме и твердой памяти.
Судья внимательно изучил документы. Лицо его ничего не выражало — многолетняя судейская практика выработала каменное спокойствие.
— Ответчица, ваши возражения?
Елена встала, чувствуя, как дрожат ноги. Все эти месяцы она готовилась к этому моменту, а теперь от волнения забыла половину речи.
— Я… Мы считаем, что второе завещание поддельное. Тётя Галина была здорова, когда составляла первое завещание. А в марте она вообще не могла…
— Говорите громче, — прервал судья. — И по существу.
Борис Романович тронул её за рукав, подбодряя взглядом.
— Уважаемый суд, — продолжила Елена увереннее, — двадцать лет я поддерживала связь с Верой Семёновной. Присылала подарки, навещала. А господин Озёрский появился только, когда узнал о ценности участка. Тётя Галина сама предупреждала о его планах.
— Это голословное утверждение, — фыркнул московский адвокат. — Никаких доказательств.
— Доказательства у нас есть, — спокойно сказал Борис Романович, поднимаясь. — И весьма убедительные.
Он подошёл к столу суда, положил несколько папок.
— Первое. Результат независимой почерковедческой экспертизы. Подпись на втором завещании выполнена не рукой Веры Семёновны Озёрской. Сходство есть, но техника письма, нажим, микрохарактеристики букв — всё указывает на подделку.
Судья взял заключение экспертизы, внимательно прочитал.
— Экспертиза проводилась в Московском институте судебной экспертизы. Заслуженные специалисты, — кивнул он с одобрением.
— Второе, — продолжил Борис Романович. — Медицинское заключение о состоянии здоровья завещательницы. В марте месяца Вера Семёновна действительно перенесла микроинсульт. Но случилось это не в начале месяца, как утверждает истец, а двадцать второго числа. То есть через неделю после даты составления спорного завещания.
— Объясните подробнее, — нахмурился судья.
— По документам истца получается, что Вера Семёновна составила завещание четырнадцатого марта, будучи в здравом уме после перенесённого инсульта. Но по медицинским записям участкового врача инсульт случился двадцать второго марта. Как она могла оправиться от болезни за неделю до её начала?
В зале заседаний повисла тишина. Адвокаты Геннадия что-то горячо шептались между собой. Сам Геннадий побледнел.
— И третье, — Борис Романович достал конверт с письмом. — Предсмертное послание Веры Семёновны, найденное в её доме. Здесь она прямо предупреждает о планах племянника оспорить завещание и просит защитить её волю.
Судья взял письмо, долго читал. Потом посмотрел на Геннадия строгим взглядом.
— Истец, это письмо написано рукой вашей тётки?
Геннадий молчал, сжав губы.
— Отвечайте на вопрос суда.
— Я… Возможно. Но это ничего не доказывает, — выдавил он наконец. — Больные люди всякое пишут.
— Но согласно вашим же документам, в тот период тётка была здорова и дееспособна, — напомнил судья. — Иначе как же она могла составить второе завещание?
Геннадий окончательно запутался в собственных показаниях. Адвокаты пытались его поправить, но было поздно.
— Вызывается свидетель Мария Тихоновна Садовская, — объявил судья.
Пожилая соседка поднялась с трудом, прошла к месту для дачи показаний. Руки у неё дрожали, но голос звучал твёрдо.
— Скажите, что вам известно о взаимоотношениях Веры Семёновны с племянником Геннадием? — спросил Борис Романович.
— Много лет не приезжал вовсе. А летом прошлого года явился, стал дом продавать уговаривать. Вера Семёновна после его визита плакала, говорила: «Видно, родня только деньги чует, а сердца никакого».
— А что происходило в марте месяца?
— В марте Вера Семёновна здоровенькая была. В огороде копалась, рассаду готовила. А заболела уже ближе к концу месяца. Слегла, да больше не встала.
— Приезжал ли Геннадий в марте к тётке?
— Не видела. А уж я бы заметила — машина у него заметная.
Адвокат Геннадия попытался поколебать показания старушки, но та держалась стойко. Сорок лет жизни в деревне приучили её замечать и запоминать всё происходящее вокруг.
Следующим вызвали доктора Рыбкина. Участковый врач волновался, но говорил правду.
— Вера Семёновна последний раз обращалась ко мне в феврале — давление беспокоило. В марте была здорова. Инсульт случился двадцать второго числа, да и то лёгкий. К сожалению, на фоне возраста и другие проблемы присоединились.
— То есть четырнадцатого марта она была в здравом уме и могла подписывать документы?
— Безусловно.
— А могла ли она подписать завещание после инсульта?
— Исключено. Правая рука не работала, речь нарушена была. Да и сознание временами спутанное.
Положение адвокатов Геннадия становилось всё хуже. Но решающий удар нанесла неожиданная свидетельница.
— К слову, вызывается Струкова Валентина Игоревна, — объявил судья.
Нотариус вошла в зал бледная, растерянная. Села на место для дачи показаний и долго молчала.
— Валентина Игоревна, — мягко сказал судья, — напоминаю, что вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. Скажите правду — кто составлял второе завещание от четырнадцатого марта?
Длинная пауза. Нотариус комкала в руках платок, не решаясь поднять глаза.
— Я… Я не могу…
— Валентина Игоревна, — вмешался Борис Романович, — у нас есть результаты технической экспертизы чернил. Завещание составлено не раньше сентября прошлого года. То есть уже после смерти Веры Семёновны.
— Это… Это неправда! — вскочил Геннадий. — Я сам видел, как тётка подписывала!
— Молчать! — резко остановил его судья. — Свидетель, отвечайте на вопросы.
Валентина Игоревна всхлипнула.
— Простите меня… Я не хотела… Он принуждал меня…
— Кто принуждал?
— Геннадий Фёдорович. Сказал, что если не помогу — лишусь лицензии. У него связи в области. А у меня дочь больная, деньги нужны на лечение…
В зале поднялся шум. Геннадий вскочил с места.
— Она врёт! Я ничего такого не говорил!
— Садитесь! — прикрикнул судья. — Секретарь, вызовите охрану.
— Он принёс мне готовое завещание в сентябре, — продолжала нотариус сквозь слёзы. — Сказал, что нашёл в бумагах тётки. Заставил его зарегистрировать задним числом. Угрожал, что если откажусь — найдёт способ лишить меня работы.
— А медицинские справки?
— И их он принёс. Сказал, что всё законно, просто нужно правильно оформить. Я поверила… Точнее, боялась не поверить.
Борис Романович достал диктофон.
— Ваша честь, прошу приобщить к делу аудиозапись, где Геннадий Озёрский угрожает свидетелю Садовской.
Запись прозвучала в полной тишине. Голос Геннадия — грубый и властный:
— Старая, если будешь в суде показания давать — дом твой под снос пойдет. И внука из техникума исключат. Связи у меня есть…
— Это подделка! — кричал Геннадий. — Монтаж! Провокация!
Но его уже никто не слушал. Судья стучал молотком, требуя тишины.
— Достаточно. Суд удаляется на совещание.
Через час судья вернулся с решением.
— Именем Российской Федерации. Исковые требования Озёрского Геннадия Фёдоровича не подлежат удовлетворению. Завещание от четырнадцатого марта признаётся недействительным, как составленное с нарушением закона. Наследником имущества Веры Семёновны Озёрской остаётся Дмитриева Елена Дмитриевна.
Елена почувствовала, как у неё подкашиваются ноги. Маша крепко обняла мать.
— Кроме того, — продолжал судья, — с ответчика Озёрского взыскивается в пользу истца компенсация морального вреда в размере ста тысяч рублей и судебные расходы — пятьдесят тысяч рублей. Материалы дела направляются в прокуратуру для решения вопроса о возбуждении уголовного дела по факту подделки документов.
Геннадий сидел бледный, сжав кулаки. Карьера, репутация, деньги — всё рухнуло в один момент. Адвокаты собирали бумаги, избегая смотреть на клиента.
— Поздравляю, — тихо сказал Борис Романович, пожимая руку Елене. — Справедливость восторжествовала.
На улице их ждала Мария Тихоновна. Старушка плакала от радости.
— Вера Семёновна была бы довольна, — говорила она, обнимая Елену. — Дом попал в хорошие руки. А этот проходимец получил по заслугам.
Вечером дома, за семейным ужином, Елена впервые за долгие месяцы почувствовала настоящий покой. Правда победила. Память о тёте Гале была защищена. А впереди ждала новая жизнь — с домом, садом и возможностью жить так, как давно мечталось.
— Мам, а когда переезжаем? — спросила Маша, разливая чай.
— Весной, — улыбнулась Елена. — Обязательно весной. Будем сад сажать, огород разбивать. Настоящую жизнь начинать.
А где-то в деревне Озёрки дом тёти Галины ждал своих новых хозяев. Дом, который стоял на земле, честно заработанный и честно завещанный. Дом, где должны были зазвучать детские голоса и снова закипеть настоящая семейная жизнь.
---
Черёмуха зацвела в тот день, когда Елена получила последние документы на дом. Стояла у окна нотариальной конторы, держала в руках свидетельство о праве собственности и не верила, что всё закончилось. Четыре месяца судов, экспертиз, бессонных ночей — и вот, наконец, дом тёти Галины официально стал её домом.
— Поздравляю! — улыбнулась секретарь. — И извините за все те неприятности с прежним нотариусом…
Валентина Игоревна лишена лицензии, работает теперь консультантом в юридической конторе.
— А как Геннадий Озёрский? — не удержалась от вопроса Елена.
— Условный срок получил, плюс лишили должности. Говорят, в область переехал, работает простым инженером. Жена развелась, забрала половину имущества…
На улице ждал Борис. За эти месяцы он стал не просто адвокатом, а настоящим другом семьи. Помогал не только с юридическими вопросами, но и с житейскими заботами. Когда Елена простудилась в разгар судебного процесса, именно он привозил лекарства и следил, чтобы она соблюдала постельный режим.
— Ну что, теперь официальная хозяйка? — спросил он, увидев радостное лицо.
— Официальная, — засмеялась Елена, впервые за долгое время чувствуя себя по-настоящему счастливой. — И компенсация уже поступила на счёт. Сто пятьдесят тысяч рублей. Есть на что дом привести в порядок.
— Кстати, о доме. Я тут подумал… — Борис замялся, словно подбирая слова. — У меня есть свободное время, руки растут откуда надо. Может, помочь с ремонтом? Конечно, если не возражаете…
Елена посмотрела на него внимательно. За месяцы знакомства она привыкла к его спокойной надёжности, к тому, как он умел поддержать в трудную минуту. После смерти мужа она думала, что больше никому не сможет довериться. А теперь?
— Не возражаю, — тихо ответила она. — Наоборот, буду благодарна.
Первые майские выходные они втроём — Елена, Маша и Борис — провели в Озёрках, составляя планы ремонта. Дом был крепкий, но требовал обновления. Крышу подлатать, полы перестелить, печь почистить.
— Вот здесь, в горнице, можно спальню сделать, — рассуждала Маша, меряя рулеткой комнату. — А печку отреставрировать — она же настоящая русская.
— А в сенях ванную устроим, — добавил Борис. — Воды провести, септик выкопать. Чтобы удобства городские были, а дух деревенский сохранился.
Мария Тихоновна обрадовалась новым соседям как родным. Каждый день приходила с гостинцами, советами, предложениями помощи.
— Вера Семёновна неба бы благодарила, — говорила она, глядя на кипящую работу. — Дом оживает, дышать начинает. А то пустой стоял — сердце болело.
К середине лета основной ремонт закончили. Дом преобразился — свежая краска, новые рамы, аккуратный забор. В горнице поставили кровать и шкаф, привезенные из города. На кухне засияла обновлённая печь, рядом встал современный газовый баллон. Но главное — дом наполнился жизнью. По выходным сюда приезжала вся «семья». Елена училась готовить в русской печи, Маша разбивала цветник у крыльца, Борис мастерил скамейки и починил старый колодец.
— Мам, а давай на зиму варенье наварим? — предложила Маша в один из июльских дней, — как тётя Галина делала.
В саду созревали яблоки, груши, малина. Елена достала из сундука старые рецепты, записанные рукой хозяйки дома.
— Смотри, вот тётин почерк: «Яблоки с брусникой. На три килограмма яблок, килограмм брусники, полтора килограмма сахара. Варить в три приёма, дать остыть между варками»…
Они варили варенье по старинным рецептам, пекли хлеб на закваске, сушили травы. Дом наполнялся ароматами детства — теми самыми запахами, которые делают жилище домом.
Маша тем временем писала дипломную работу по теме «Наследственные споры и их разрешение». Научный руководитель предложил ей взять за основу их собственное дело — настолько интересным и поучительным оно оказалось.
— Представляешь, мам? — рассказывала она за ужином. — Профессор говорит, что наш случай войдёт в учебники. Как пример того, что правда всегда побеждает, если за неё по-настоящему бороться.
— А что с твоей работой в юридической конторе?
— Пока продолжаю. Но Борис Романович предлагает после диплома перейти к нему помощником. Говорит, что адвокат из меня толковый получится.
Борис действительно всё чаще бывал в их доме. Сначала по делу — то документы какие привезти, то совет дать. Потом — просто так, к ужину. Елена заметила, как он смотрит на неё, как старается помочь с любой мелочью.
Однажды вечером, когда Маша уехала в город на защиту дипломной работы, они остались в доме одни. Сидели на лавочке у колодца, смотрели на звёзды.
— Елена Дмитриевна, — тихо сказал Борис, — я хотел с вами поговорить.
— О чём? — она уже догадывалась, о чём.
— После смерти жены я думал, что жизнь закончилась. Работа, дом, повседневные дела — всё словно в тумане. А познакомившись с вами… — он помолчал, подбирая слова, — понял, что жизнь может начаться заново. Даже в наши годы.
— Я не прошу сейчас ответа, — продолжил он. — Просто хочу, чтобы вы знали о моих чувствах. И если когда-нибудь…
— Борис Романович, — прервала она, поворачиваясь к нему, — а я уже знаю ответ. Эти месяцы показали мне, какой вы человек. Честный, надёжный, готовый помочь в беде. После Андрея я думала, что больше никого не полюблю. Но оказывается, сердце не умеет стареть.
Он осторожно взял её руку в свои ладони.
— Значит, попробуем?
— Не торопясь, не спеша…
— Попробуем, — улыбнулась она.
В августе Елена взяла отпуск и целый месяц провела в деревне. Утром работала в огороде, днём принимала соседей. Оказалось, что многим нужна медицинская помощь, а до райцентра добираться далеко и дорого.
— Леночка, — обратилась к ней как-то Мария Тихоновна, — а не могла бы ты тут, в деревне, медпункт организовать? А то народ мается, а до больницы не доберёшься…
Идея показалась разумной. Елена обратилась в районное управление здравоохранения и через месяц получила разрешение на ведение медицинских консультаций на дому.
— Два раза в неделю буду приезжать, — объяснила она соседям. — Давление измерить, уколы поставить, справки выписать. Конечно, за серьёзными случаями всё равно в больницу направлять буду.
Так у неё появилась ещё одна работа и возможность приносить реальную пользу людям.
Маша успешно защитила диплом на «отлично» и действительно перешла работать к Борису. Первое дело, которое они вели вместе, касалось пожилой женщины, у которой мошенники пытались отнять квартиру.
— Знаешь, мам, — говорила дочь, — наша история показала мне, как важно помогать простым людям. Богатые клиенты и сами адвокатов найдут, а вот обычным труженикам часто некуда обратиться.
— Правильно думаешь, доченька. Справедливость не должна зависеть от толщины кошелька.
К сентябрю дом в Озёрках стал настоящим семейным центром. На выходные сюда приезжали не только Елена с Машей, но и коллеги, друзья, знакомые. Борис частенько привозил своих клиентов, которым нужен был отдых после трудных судебных процессов.
— У вас здесь какая-то особая атмосфера, — говорил один из них, молодой учитель, отстоявший право на получение служебного жилья. — Словно дом дышит добротой.
— Это от прежней хозяйки, — отвечала Елена. — Тётя Галина всю жизнь людей добру учила. Дом впитал эту энергию.
Осенью Борис сделал предложение. Не в ресторане или театре, а здесь, в деревне, у того самого колодца, где когда-то впервые признался в любви.
— Елена, давайте создадим новую семью. Не для того, чтобы заменить то, что было, а чтобы построить что-то новое, своё.
— А дети?
— Маша уже взрослая, самостоятельная. Она мне как родная стала. А дом этот — наш общий теперь. Здесь место найдётся для всех.
Свадьбу сыграли тихо, в кругу близких. Венчались в старой церкви в райцентре, которую недавно восстановили. После венчания был скромный ужин в доме тёти Галины.
— Вера Семёновна была бы рада, — сказала Мария Тихоновна, поднимая бокал с самодельным вином. — Дом снова полон любви и счастья.
— За память тёти Галины, — предложил Борис.
— За то, что её последний подарок принёс нам столько радости, — добавила Маша.
— За справедливость, — сказала Елена. — За то, что правда всегда найдёт дорогу к свету.
— За новые начинания, — завершила она. — За то, что жизнь даёт нам второй шанс, когда мы этого заслуживаем.
Зимой они жили в городе, но каждые выходные ездили в деревню. Дом зимой выглядел сказочно — снежная шапка на крыше, дым из печной трубы, узоры на окнах.
— А летом я хочу переехать сюда совсем, — призналась Елена мужу в один из февральских вечеров. — На пенсию выйду, медпункт здесь открою официальный. А ты как?
— А я уже думаю о том, чтобы в райцентре адвокатскую контору открыть. Здесь людям помощь нужна не меньше, чем в областном центре.
— И я с вами, — добавила Маша. — Где-то надо и мне практику набираться.
Так за долгими зимними вечерами рождались планы новой жизни. Жизнь, которая началась с несправедливости и борьбы, но привела к настоящему семейному счастью. Дом тёти Галины принёс им больше, чем просто крышу над головой. Он дал им веру в справедливость, научил бороться за правду, подарил новую семью и новую любовь.
И где-то в углу, перед старинной иконой, горела лампадка — так же, как горела при тёте Гале. Только теперь она освещала лица новых хозяев, которые пришли сюда не случайно, а по праву сердца и совести.
Аромат яблочного пирога плыл по дому, смешиваясь с запахом дров и осенних листьев. Елена стояла у печи, следя за выпечкой, и слушала, как в горнице смеётся её новая семья. Борис читал вслух детективную историю московским племянникам — мальчишкам восьми и десяти лет, приехавшим на осенние каникулы. Маша показывала им старые фотографии из семейного альбома, рассказывая про тётю Галю и историю дома.
— А это кто такой страшный? — спросил младший, Данька, показывая пальцем на одну из фотографий.
— Это дядя Геннадий, — спокойно объяснила Маша. — Тот самый, который хотел дом отнять. Но мы его победили.
— А где он теперь?
— Геннадий работает инженером в областном центре. Жена от него ушла, квартиру продать пришлось, чтобы наш штраф заплатить. Говорят, очень изменился — стал тише, скромнее.
Борис отложил книгу.
— Знаете, ребята, иногда люди делают плохие поступки не потому, что они злые, а потому, что заблудились в жизни. Геннадий погнался за лёгкими деньгами и потерял всё самое важное.
— А что самое важное? — поинтересовался старший, Серёжа.
— Семья. Честность. Способность спокойно смотреть людям в глаза.
Елена улыбнулась, слушая этот разговор. Борис умел объяснять детям сложные вещи простыми словами. За год совместной жизни она убедилась, что он не только хороший адвокат, но и замечательный человек — добрый, терпеливый, мудрый.
В дверь постучали. Вошла Мария Тихоновна с корзинкой варенья.
— Ох, какой дух стоит! — восхитилась она. — Прямо как при Вере Семёновне. Тот же рецепт?
— Тот самый, — кивнула Елена. — По её тетрадочке пеку.
Все пропорции точно соблюдены. Он был доволен собой. Обычная медсестра, получившая письмо от нотариуса, теперь стояла на пороге своего нового дома. Того самого дома, за который пришлось выдержать жестокую битву.
Но сейчас все это казалось далеким кошмаром. Январский воздух был свеж и колок, снег хрустел под ногами, а из трубы дома в Озерках поднимался ровный столб дыма — Борис растопил печь заранее, к их приезду.
Она обернулась, чтобы взять из машины корзину с провизией, и увидела, как к их калитке подходит Мария Кузьминична, укутанная в шерстяной платок.
— Леночка, родная! Я видела, что вы приехали, вот пирог и принесла. С капустой, ты говорила, любишь.
— Мария Кузьминична, да вы бы заходили к нам! — Елена взяла тяжелый противень, и тепло от него разлилось по ее замерзшим пальцам.
— Не, не, вам устраиваться надо. Я завтра зайду, чайку попьем.
А сейчас — милости прошу в новый дом!
Дверь скрипнула уже по-новому — Борис смазал петли. В горнице пахло свежей краской, печеными яблоками и хвоей — в углу стояла небольшая, но пушистая елочка, украшенная старинными игрушками из бабушкиного сундука.
— Мам, смотри, какая красота! — Маша уже скинула пальто и в одних носках кружила по комнате, разглядывая обновленную мебель, новые занавески на окнах. — Борис Романович, вы волшебник! Вы все так здорово придумали!
Борис стоял у печи, помешивая в чугунке что-то ароматное.
— Командовала парадом ваша мама. Я лишь исполнял.
Елена поставила пирог на стол, подошла к окну. За ним расстилалось белое поле, темнел лес, а у самого горизонта виднелось небольшое озеро, скованное льдом. Ее озеро. Ее земля. Ее дом.
Она поймала на себе взгляд Бориса — теплый, спокойный. И поняла, что это не конец истории. Это самое настоящее начало.