Галине недавно исполнилось пятьдесят семь, и она уже четвертый месяц ночевала на Казанском вокзале, в закутке между газетным киоском и камерами хранения, где не так дуло и где охранник Виталик, сам когда-то помотавшийся по жизни, не гнал ее, а иногда даже приносил чай в пластиковом стаканчике.
Тело привыкло.
Это удивительное свойство немолодого женского тела - приспосабливаться. Спина, которая первые недели не давала уснуть на жестком пластике сидений, притерпелась. Ноги, гудевшие от целодневного хождения, научились отдыхать в странных позах. Только руки выдавали - красные, с набухшими венами, руки женщины, которая тридцать лет чистила овощи, месила тесто, перебирала крупу.
Кафе называлось «Уголок».
Когда-то они открыли его вместе с братом Игорем в девяносто третьем, на деньги, вырученные от продажи дедовой дачи в Малаховке. Вернее, открыла она, а Игорь - Игорь был при ней, младший брат, на семь лет моложе, которого она выкормила, вынянчила, пока мать стояла у станка в две смены, а отец пил и буянил.
Игорь вырос другим - легкий, веселый, с ямочками на щеках, умевший нравиться людям. Галина определила его на переговоры и закупки, а сама встала к плите.
Двадцать лет она приходила в кафе к пяти утра. Принимала продукты, проверяла накладные, запускала тесто на пирожки. К восьми подтягивались девочки - сначала одни, потом другие, третьи, она всех помнила по именам, - и начинался день.
Борщ по четвергам, солянка по пятницам, каждый день пирожки с капустой, с мясом, с яйцом и луком. Она знала своих клиентов - инженеров из НИИ напротив, старушек из соседних домов, студентов, забегавших на чай с плюшками. Это была ее жизнь, вся целиком, и она никогда не думала, что жизнь может быть другой.
Полтора года назад позвонили из больницы.
Мать упала в магазине, перелом шейки бедра, в ее возрасте - приговор. Галина забрала мать к себе - в однушку на Соколе, которую мать получила от завода и в которой Галина прожила всю жизнь. Квартира так и осталась оформлена на мать, все собирались переписать, да руки не доходили. Вторая квартира, материнская двушка на Войковской, пока пустовала. Игорь сказал: занимайся мамой, я все возьму на себя.
Она поверила.
Полгода мать прожила у Галины и у нее начались осложнения. Галина научилась всему - менять памперсы, ставить уколы, переворачивать так, чтобы не было пролежней. По ночам они разговаривали. Мать вспоминала отца - не пьяного, а молодого, каким он был, когда ухаживал за ней в пятьдесят восьмом году. Вспоминала своих родителей, эвакуацию, голод, потом победу.
Галина слушала и думала: вот оно, то, ради чего живешь. Не кафе, не деньги - а вот это, мамины руки на одеяле, ее голос в темноте.
Игорь приезжал по воскресеньям. Привозил фрукты, сидел полчаса, поглядывая на часы. Галина видела, что ему тяжело, что он не выносит запаха болезни, вида человеческой немощи.
Она не осуждала. Люди разные.
Мать умерла в апреле, тихо, во сне. Галина сама ее обмыла, одела в заранее приготовленное платье. На похоронах народу было немного - подруги матери сами уже плохо ходили. Игорь приехал с женой, постоял у гроба, сказал речь. Потом отвез Галину домой, обнял на прощание: держись, сестренка, увидимся на неделе.
Они не увиделись.
На следующий день Галина поехала в кафе - впервые за все это время. На месте «Уголка» работала шаурмичная. Молодой парень в засаленном фартуке посмотрел на нее равнодушно: да, купил несколько месяцев назад у хозяина, у Игоря Дмитриевича, вот документы. Галина смотрела на бумаги и не понимала: внизу стояла ее подпись, но она этой подписи не ставила.
Потом она узнала: через два месяца после того, как она ушла ухаживать за матерью, Игорь закрыл кафе на ремонт. Уволил девочек, вывез оборудование. Ремонта на самом деле никакого не было - было запрещенное заведение.
Она позвонила Игорю. Телефон не отвечал.
Поехала к нему домой - там жили чужие люди, купившие квартиру несколько месяцев назад.
Поехала в квартиру матери - ту, что пустовала, пока мать болела. На двери стоял чужой замок. Женщина в цветастом халате кричала через дверь: мы купили! у нас документы! я полицию вызову!
Потом Галина вернулась к себе - а там тоже сменили замки. Сосед объяснил: приходили люди, сказали - новые хозяева.
Галина вышла во двор и села на скамейку. Был конец апреля, на клумбах пробивались цветы. Она сидела и смотрела на цветы, пока не стемнело. Потом встала и пошла в метро - больше было некуда.
Следующие несколько месяцев слились в одно. Полиция, прокуратура, очереди, бумаги, равнодушные лица. Нужны деньги на адвоката, на экспертизу подписи, на все. Денег не было - сбережения кончились за время болезни матери.
Знакомые отвечали уклончиво, не перезванивали. Сослуживицы из кафе, которых она когда-то брала на работу, устраивала их детей в садик, давала в долг - разводили руками: сами еле сводим концы, ты же понимаешь. Она понимала.
В приют не пошла. Там надо рассказывать свою историю, а от этой истории ее тошнило.
Вокзал оказался проще. Там никто ничего не спрашивал.
В тот день она стояла возле ресторана «Старый двор» - не потому что хотела есть, а потому что оттуда пахло так, как когда-то пахло из ее кафе. Пожилая женщина у входа вдруг побледнела и начала оседать. Галина подхватила ее, усадила на ступеньки, расстегнула пуговицы на пальто, нащупала пульс - частый, нитевидный. Вызвала скорую, объясняла диспетчеру адрес, держала женщину за руку, говорила: дышите, смотрите на меня, скоро приедут.
Выбежала дочь, хозяйка ресторана - высокая, темноволосая, лет сорока. Плакала, кричала, металась. Потом, когда скорая увезла мать, вернулась к Галине, которая все еще стояла у входа: я вам так благодарна, возьмите, пожалуйста. В руке были деньги.
Галина покачала головой и сказала: мне бы работу.
Женщину звали Марина. Она посмотрела внимательно - на одежду, на руки, на лицо - и ничего не спросила. Ответила: приходите завтра к восьми, посудомойкой, шестьдесят тысяч.
Галина пришла.
Кухня была хорошая - просторная, светлая, с немецким оборудованием. Галина мыла посуду и наблюдала.
Тело помнило все: вот так держать тарелку, так ставить в сушку, так поворачиваться, чтобы не мешать повару. К концу первой недели спина перестала болеть, руки вспомнили привычную работу. Она мыла посуду и продолжала внимательно за всем наблюдать.
Повар готовил салат. Галина замерла. Заправка - оливковое масло, лимон, каперсы и щепотка сахара. Она же сама придумала эту заправку пятнадцать лет назад, когда экспериментировала.
А потом увидела: контейнеры подписаны точно так, как она подписывала у себя в кафе. Потом обнаружилась и система хранения, ее система. Потом увидела, как поставщик привез овощи, и это был Рафик, с которым она работала столько лет.
Рафик посмотрел на нее, узнал - она видела, как дрогнуло его лицо - и отвел глаза. Ничего не сказал. Люди боятся чужой беды - она уже это знала.
Вечером, после смены, она осторожно расспросила су-шефа. Тот рассказал охотно, что хозяйка около года назад купила у какого-то мужика готовый ресторанный консалтинг. Рецептуры, систему, контакты проверенных поставщиков. Заплатила хорошие деньги, зато сразу подняла свой уровень.
- Как звали мужика, знаете?
- Игорь Дмитриевич. Фамилию, увы, не помню.
Галина досидела до конца смены. Вымыла последние кастрюли. Сняла фартук, повесила в шкафчик. Вышла на задний двор, села на перевернутый ящик и просидела там час, пока не замерзла.
Значит, он продал все. Не только помещение и квартиры - но и ее саму. Ее рецепты, ее систему, ее тридцать лет труда. Продал как вещь.
Марина сама ее вызвала через неделю. Посадила напротив, налила чаю - хорошего, с бергамотом и завела разговор:
- Вы не посудомойка. Вы смотрите на кухню как хозяйка. Рассказывайте, что с вами приключилось..
И Галина рассказала. Спокойно, без слез и лишних эмоций.
Марина слушала молча. Потом достала папку - договор на покупку «консалтингового пакета». Внизу стояла подпись: Игорь Дмитриевич Горелов.
Горелов - ее фамилия. Их общая фамилия.
Марина сказала медленно:
- Я все покупала законно. У меня все документы в порядке. Но я понимаю теперь, что к чему.
- Конечно,это не ваша вина, - кивнула Галина.
Марина помолчала. Потом сказала: нотариус, который заверял продажу квартир, - я про него слышала. Его сейчас трясут по другим делам. Он может дать показания.
Адвоката нашла тоже Марина - своего, которому доверяла. Он взялся за дело, связался со следователем. Нотариус действительно сотрудничал со следствием, подтвердил, что заверял поддельные документы за деньги.
Галина не хотела идти к брату. Но адвокат сказал, что надо, что без этого никак.
Адрес дал следователь и Галина поехала одна.
Игорь жил в съемной комнате на окраине, в хрущевке с облупившейся краской на стенах. Открыл дверь - и она его не сразу узнала.
Брат располнел, обрюзг, лицо выглядело серым и нездоровым. В комнате пахло несвежим бельем и плесенью. На столе стоял ноутбук с открытой страницей онлайн-игр со ставками.
Он молчал, глядя на сестру. Она тоже молчала. Потом тихо спросила: зачем?
Он заговорил - сбивчиво, путано. Долги. Казалось, еще немного и отыграется. Хотел вернуть. Думал, временно. Не хотел ее расстраивать, пока мама болела.
Она смотрела на него и пыталась найти в этом опухшем лице мальчика, которого когда-то носила на руках. Мальчика, который плакал, когда отец бил мать. Мальчика, которому она покупала первый костюм на выпускной.
Не нашла.
Встала, молча вышла и захлопнула за собой дверь. Он что-то кричал вслед, но она уже спускалась по лестнице, держась за перила, потому что ноги плохо слушались.
***
Суд был через девять месяцев. Игорь получил три года условно - сотрудничал со следствием, раскаивался, первая судимость, положительные характеристики. Деньги Галина не получила: все, что он выручил от продаж, было проиграно. Квартиры вернуть не удалось - покупатели были признаны добросовестными приобретателями, а денег на выкуп у Галины не было.
Марина предложила ей должность управляющей.
- Это не благотворительность, - предупредила она. - Мне и правда нужен человек, который понимает, как устроена кухня. Вы знаете это лучше меня.
Галина согласилась.
Квартиру она сняла в том же районе - однушку на первом этаже, с окнами во двор. Окна выходили на гаражи и мусорные баки, но ей было все равно. Главное - свой угол, свой ключ в кармане, своя дверь, которую можно закрыть.
С братом она больше не виделась. Не из мести - просто нечего было сказать. Однажды, через год, столкнулась с ним на улице - он шел навстречу, увидел ее, остановился. Она прошла мимо не замедляя шага. Не из гордости, не из обиды. Просто он стал для нее чужим человеком - как тот армянин в шаурмичной, как женщина в цветастом халате, как любой случайный прохожий.
Счастлива ли она? Галина не знала. Но по утрам она просыпалась в своей постели, варила кофе на своей плите, шла на работу, которую знала и любила. По вечерам сидела у окна, и смотрела, как зажигаются огни в домах напротив.⬇️ ЧИТАТЬ НОВОЕ ⬇️