Анна и Елена переглянулись. Картина прояснялась.
— А болела ли тётя Галина в марте? — спросила Маша. — В больнице лежала?
— В марте? — удивилась Мария Тихоновна. — Да что вы! В марте она картошку сажала, огород копала. Здоровенькая была, только жаловалась иногда на давление.
— А в больницу?
— Да она и не ездила никуда последние годы. Врача из села приглашала, если что.
— А когда умерла?
— В августе, двадцать седьмого. Сердце. Быстро, не мучилась. Утром ещё в огороде работала, а к вечеру…
Значит, второе завещание составлено за две недели до смерти. Именно тогда, когда, по словам Геннадия, тётя «пришла в сознание и решила исправить ошибку».
— А приезжал ли Геннадий ещё раз? — продолжала расспросы Маша.
— Не видела. Хотя… На похоронах появился. Венок дорогой принёс, речь говорил, какой он племянник заботливый. А народ между собой шептался: «Где же ты раньше-то был?»
На обратном пути Маша была задумчива.
— Мам, здесь что-то нечисто. Тётя здоровая была, а справки из больницы есть. Завещание появилось именно после того разговора с Геннадием. И всё так удобно сложилось.
— Но что мы можем сделать? У нас нет денег на адвокатов. А у него связи, возможности…
— Мам, не сдавайся раньше времени! Давай сначала всё проверим. Я в понедельник съезжу в больницу, поговорю с врачами. А ты попроси у нотариуса копии всех документов. По закону она обязана предоставить.
Но когда в понедельник Елена пришла к Валентине Игоревне, то встретила холодный приём.
— Документы изучены. Геннадий Фёдорович прав, второе завещание действительно. Первое признаётся недействительным. Извините.
— А можно посмотреть на эти справки?
— Зачем вам? — нотариус явно нервничала. — Всё проверено, заверено печатями. Не тратьте время впустую.
Выходя из нотариальной конторы, Елена чувствовала себя так, словно её обманули, обворовали. Но обворовали не деньгами. Украли надежду, украли веру в справедливость. А где-то в глубине души крепло другое чувство — упрямство. То самое, что передалось ей от покойного мужа. Андрей никогда не сдавался перед трудностями. И она не сдастся. Дом тёти Галины должен достаться тем, кто его заслуживает, а не тем, кто появляется только когда чует выгоду.
Объявление в газете «Ищите справедливости? Поможем!» казалось насмешкой над её положением. Елена сидела в приемной адвокатской конторы уже второй час, листая потрёпанный журнал и украдкой подсчитывая деньги в кошельке. Последние сбережения — тридцать тысяч рублей, отложенные на ремонт в квартире. Теперь они могли понадобиться на совсем другое.
— Дмитриева Елена Дмитриевна! — окликнула секретарша. — Михаил Петрович вас ждёт.
Адвокат оказался молодым, уверенным в себе человеком в дорогом костюме. Выслушал историю про завещание, покачивая головой и что-то записывая в блокнот.
— Дело сложное, — заключил он. — Придётся проводить почерковедческую экспертизу, медицинскую, работать с архивами больницы. Плюс судебные заседания… Под сто пятьдесят тысяч выйдет, не меньше.
У Елены потемнело в глазах.
— А если… по частям? Я могу по десять тысяч в месяц…
— Извините, но у нас предоплата. Пятьдесят процентов вперед, остальное — по ходу дела. Таковы правила.
Следующие три конторы дали примерно такие же расценки. В одной даже честно сказали:
— А вы против кого идёте? Озёрский? Так это же замглавы района! Да у него связей по всей области! Вам лучше смириться, дорогая.
К вечеру Елена брела домой с ощущением полной безнадёжности. Справедливость, оказывается, имеет цену. Весьма высокую цену.
— Ну как? — встретила её Маша. — Нашла адвоката?
— Нашла. Сто пятьдесят тысяч хотят. А у некоторых и все двести.
Маша примолкла. Она знала семейный бюджет лучше матери, вела домашнюю отчётность, экономила на всём, чтобы оплачивать своё образование.
— Мам, а может, я сама попробую? Курс судебного права проходим, практику в конторе наберусь…
— Доченька, это не учебное дело. Тут профессионалы нужны. А у твоего Геннадия наверняка дорогие юристы.
На следующий день в поликлинику пришёл участковый. Владимир Семёнович, давний знакомый, выглядел смущённым.
— Лена, поступила жалоба в Минздрав. Анонимная. Пишут, что ты лекарства на дом разносишь, с пациентами неэтично себя ведёшь. Полная ерунда, конечно, но проверка будет.
Елена опустилась на стул. Началось. Геннадий показывает зубы.
— А что мне делать?
— Да ничего особенного. Ты же честно работаешь. Только будь осторожнее. Времена сейчас такие, на каждого найдётся управа.
Вечером позвонила подруга Тамара, медсестра из районной больницы.
— Лена, странное дело. У нас сегодня люди приходили, карточки больных просматривали. Из прокуратуры, говорят. Про Озёрскую Веру Семёновну спрашивали. А я же помню эту бабушку. Добрая была учительница.
— И что говорили?
— А ничего. Только карточку забрали. Но я успела посмотреть. Никакого инсульта в марте у неё не было. Последний раз лежала в январе. Давление было повышенное. А в марте — здоровенькая была.
Значит, справки подделаны. Но как это доказать, если документы уже изъяты?
— Борис Романович Журавлёв, — представился мужчина средних лет в скромном сером костюме. — Слышал про ваше дело от коллег.
Елена настороженно посмотрела на него. После недели отказов она перестала верить в чудеса.
— Адвокатские услуги недешевы, — начала она. — У меня нет таких денег.
— А я и не прошу, — спокойно ответил Борис Романович. — Хочу помочь бесплатно.
— Бесплатно? — Елена не поверила своим ушам. — Но почему?
Борис Романович помолчал, глядя в окно. Лицо его было усталым, но спокойным.
— Понимаете, год назад умерла моя жена. Рак. Долго болела, мучилась. Я тогда денег не считал. Лучшие клиники, лучшие врачи. Потратил на лечение больше миллиона. И что? Всё равно её не стало. — Он повернулся к Елене. — После похорон остался один в большом доме. Деньги есть, а счастья нет. И понял — не в деньгах дело. Теперь беру только те дела, которые считаю справедливыми. А ваше дело — именно такое.
В голосе его не было показной жалости или снисходительности. Просто человек, прошедший через горе, понимал другого горюющего человека.
— Но дело сложное. Против нас очень влиятельный человек…
— А мне есть что терять? — грустно улыбнулся Борис Романович. — Репутация у меня уже есть. Семьи нет. Остались только принципы. И если их не защищать…
Через неделю началась серьёзная работа. Борис Романович оказался адвокатом опытным и дотошным. Изучал каждую бумажку, звонил в архивы, разыскивал свидетелей.
— Первым делом нужно восстановить медицинскую карточку вашей тёти, — объяснял он. — В больнице должны остаться дубликаты записей. Участковый врач ведёт свой журнал. Плюс аптека — если тётя покупала лекарства, будут рецепты с датами.
Маша взяла академический отпуск и полностью погрузилась в расследование. Ездила по архивам, разговаривала с врачами, изучала земельные документы.
— Мам, смотри, что я нашла! — принесла она домой папку бумаг. — Планы развития района. Угадай, что собираются строить в Озёрках?
— Не знаю. Что?
— Коттеджный посёлок премиум-класса! Участок тёти Галины попадает прямо в центр планируемой застройки. Двадцать соток у озера — это минимум два миллиона рублей стоимость!
Теперь всё становилось понятно. Геннадий узнал о планах застройки заранее, через свои связи в администрации. Поэтому и навестил тётку летом, поэтому так активно боролся за наследство.
— А кто главный инвестор проекта? — спросила Елена.
— Строительная компания «Премьер». Учредители… — Маша полистала документы. — О! Среди учредителей — жена Геннадия Озёрского. Маленький мир, правда?
Борис Романович внимательно изучил найденные материалы.
— Отличная работа. Теперь у нас есть мотив. Остались доказательства подделки завещания.
Но с доказательствами было сложнее. Медицинскую карточку действительно изъяли. Участковый врач, старый доктор Рыбкин, боялся говорить. На пенсии, внуков растить помогал, связываться с начальством не хотел.
— Понимаете, — объяснял он Борису Романовичу, — я карточки веду аккуратно, всё записываю. В марте Вера Семёновна ко мне не обращалась. Здоровенькая была. Но если начну показания давать, меня в подстрекательстве обвинят.
— А если мы гарантируем вашу безопасность?
— Какую безопасность? Озёрский всю администрацию знает. Мне ещё пенсию оформлять…
Тупик. Свидетели боятся, документы исчезли, против них работает целая машина коррупции.
В поликлинике тоже становилось неспокойно. Главврач Пётр Николаевич вызвал Елену к себе.
— Лена, понимаю твоё положение. Сам в подобной ситуации был. Но проверки из области идут одна за другой. Вчера инспектор приезжал, твою работу проверял. Придирается к каждой справке…
— И что вы хотите сказать?
— Ничего не хочу. Просто предупреждаю — держись крепче. А может, правда, стоит помириться с этим Геннадием? Нервы дороже.
Но когда вечером Елена рассказала дочери о разговоре с главврачом, Маша только сильнее сжала губы.
— Мам, они нас пугают! Значит, боятся. Значит, знают, что не правы.
— А вдруг мы правда не выиграем? Потеряю работу, тебя отчислят…
— Мама! — Маша взяла мать за руки. — Папа бы так поступил? Отступил перед первыми трудностями?
Елена вспомнила Андрея — упрямого, честного, никогда не сдававшегося. Когда их молодой семье не хватало денег на квартиру, он работал на двух работах, но взятку не взял. Когда начальник требовал закрыть глаза на нарушения, Андрей писал жалобы выше.
— Не отступил бы, — тихо сказала она.
— Вот и мы не отступим. У нас есть правда. У нас есть Борис Романович. И рано или поздно справедливость победит.
В эту ночь Елена впервые за много дней спала спокойно. Да, впереди была трудная борьба. Да, против них работали влиятельные люди. Но они не одиноки. И главное — они правы. А правда, как учила тётя Галина, рано или поздно всплывает на поверхность, как масло в молоке.
Мария Тихоновна стояла у своего забора, бледная как полотно, и смотрела вслед удалявшейся чёрной машине. Елена с Машей подошли как раз в тот момент, когда седан скрылся за поворотом дороги. Пожилая соседка держалась за калитку дрожащими руками.
— Мария Тихоновна, что случилось? — обеспокоенно спросила Елена. — Вы как мелом побелели.
— Приезжал он. Геннадий этот, — еле слышно прошептала старушка. — Угрожал мне. Говорит, если буду показания давать в суде, дом мой снесут. Мол, участок под дорогу отойдёт. И внука из техникума исключат — связи у него есть.
Маша достала телефон, включила диктофон.
— Расскажите всё подробно. Что именно он говорил?
— Да зачем мне это? — испугалась Мария Тихоновна. — Я старая, мне бы дожить спокойно.
— Мария Тихоновна, — мягко сказала Елена, обнимая старушку за плечи, — мы понимаем ваш страх. Но если мы сейчас отступим, он и дальше будет всех запугивать. А Вера Семёновна? Она бы хотела, чтобы правда восторжествовала.
Старушка вытерла слёзы платочком, выпрямилась.
— Вера Семёновна говорила: «Маша, не бойся правду сказать. Кто правду боится, тот сам виноват». — Она решительно кивнула. — Рассказывай, девочка, включай свою штуковину.
Мария Тихоновна подробно рассказала о визите Геннадия. Как он вышел из машины важный, надменный. Как грозил выселением и проблемами для внука. Как требовал молчать про июльский визит к тётке.
— А ещё сказал: «Старая, ты же сама не видела, что в том завещании написано. Может, тётка и правда передумала». Вот хитрец какой! Думает, меня запугает.
— А вы что ответили? — спросила Маша.
— А я ему говорю: «Молодой человек, я всю жизнь в этой деревне живу. Видела, как твоя тётка о вас, племянниках, заботилась. Письма от Лены получала, радовалась. А ты только деньги почуял, явился. Стыдно!»
— И что он?
— Разозлился, обозвал старой дурой. Сел в машину и уехал. А я думаю — не зря Вера Семёновна перед смертью что-то прятала в доме.
Елена и Маша переглянулись.
— Прятала? Что именно?
— Не знаю. Но видела, как она к иконе Казанской подходила, что-то за ней шуршало. А когда я спросила, она только головой покачала: «На всякий случай, Маша. Вдруг понадобится».
Вечером они втроём — Елена, Маша и Борис Романович — приехали в дом тёти Галины. Икона Казанской Божьей Матери висела в красном углу, старинная, в серебряном окладе. Семейная реликвия, которую, наверное, ни одно поколение хранило.
— Аккуратно, — сказал Борис Романович, помогая снять икону. — Если там что-то есть, нельзя повредить.
За иконой, в небольшом углублении в стене, обнаружился свёрток, завёрнутый в промасленную бумагу. Елена с замиранием сердца развернула его. Письмо, написанное знакомым почерком тёти Галины. Несколько медицинских справок. И фотографии — те самые, что Мария Тихоновна делала во время июльского визита Геннадия.
— Дорогая Леночка, — читала вслух Елена, — если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет на свете. А письмо это попало в твои руки неспроста…
Голос её дрожал от волнения.
— Хочу предупредить тебя о племяннике Геннадии. Летом приезжал ко мне, требовал продать дом и участок. Говорил про какую-то застройку, про большие деньги. А когда отказала, очень рассердился. Грозил, что всё равно своё получит…
— Читай дальше, мам, — попросила Маша.
— Знаю его характер с детства — жадный, завистливый. Отец его, мой двоюродный брат, тоже таким был. Боюсь, что после моей смерти Геннадий попытается оспорить завещание. Поэтому прячу эти документы — справки от доктора Рыбкина, что здоровье у меня хорошее, память ясная. Пусть знает весь свет — дом я оставляю тебе по доброй воле, за твою верность памяти дорогого Андрюши.
Борис Романович внимательно изучал медицинские справки.
— Вот это важно. Справка от участкового врача от двадцатого июля — за месяц до смерти. «Общее состояние удовлетворительное, умственные способности сохранены полностью». А вот заключение психиатра из районной больницы от первого августа. «Психических отклонений не выявлено, дееспособность сохранена».
— Значит, тётя Галина специально прошла обследование? — удивилась Маша.
— Похоже на то. Предчувствовала неприятности и заранее подготовилась. Умная женщина была.
Продолжение следует...