Собирай вещи. Быстро, — голос Дмитрия был ледяным, чужим. Он стоял в дверях с таким видом, словно я была назойливой квартиранткой, а не женой, с которой прожил десять лет.
— Дима, что происходит? — я прижала к груди трёхлетнюю Дашу, которая испуганно вцепилась в мою футболку. Семилетний Артём выглядывал из-за моей спины.
— Происходит то, что я больше не хочу этой жизни. Вечно уставшая жена, орущие дети, бардак в квартире. Я встретил женщину. Настоящую. Она умеет за собой следить, у неё карьера, а не вечное нытьё про усталость.
Слова били наотмашь. Каждое — как пощёчина.
— Дима, я устаю, потому что сижу с детьми! Ты же сам настоял, чтобы я не работала, пока они маленькие...
— Настоял? — он усмехнулся. — Ты сама схватилась за этот шанс ничего не делать. А я пахал на двух работах.
— Ничего не делать?! — голос сорвался на крик. Даша заплакала. Артём побледнел.
— У вас два часа. Забирай детей и сваливай к своей матери. Квартиру я снимал, значит, остаётся моя. Завтра приедет Лена, она будет здесь жить.
— Лена? — имя резануло слух. — Твоя коллега? Та самая, которая полгода назад устроилась в вашу компанию?
Дмитрий не ответил — просто развернулся и ушёл в комнату, демонстративно хлопнув дверью.
Я стояла, обнимая дрожащую Дашу, и не понимала, как жизнь рухнула в одну секунду. Ещё вчера мы были семьёй. Обычной, уставшей, но семьёй. А сегодня я — никто.
Телефон завибрировал. Мама. Я сбросила звонок — не могла сейчас говорить. Потом посмотрела на детей и поняла: надо действовать.
Через полтора часа мы стояли на улице с двумя сумками. Дмитрий даже не вышел попрощаться с детьми. Артём молчал, глядя в асфальт. Даша всхлипывала у меня на руках.
Я набрала номер мамы. Она жила в другом городе, в маленькой однушке. Взять нас троих надолго она не могла.
— Анечка? Что случилось? — голос мамы был встревоженным.
— Мам, Дима выгнал нас. Можем переночевать у тебя пару дней?
— Господи... Конечно, приезжайте. Только у меня тесно...
— Я знаю. Просто на пару дней, пока не найду съёмное жильё.
Найду съёмное жильё. На какие деньги? У меня на карте двенадцать тысяч. Моя последняя зарплата — трёхлетней давности.
Мы сели в автобус. Три часа тряски до маминого города. Дети задремали. А я смотрела в окно и думала об одном: как он посмел?
Телефон снова завибрировал. Неизвестный номер. Я ответила машинально.
— Анна? Это Вера Николаевна, мама Дмитрия.
Свекровь. С ней мы виделись раз в год на дне рождения Димы. Холодная, отстранённая женщина, которая всегда давала понять, что я — не ровня её сыну.
— Здравствуйте, — голос звучал глухо даже для меня самой.
— Я узнала, что произошло. Дмитрий позвонил час назад, хвастался, что наконец-то освободился от балласта.
Слёзы подступили к горлу. Балласт. Вот кем я была для него.
— Зачем вы звоните? Добить окончательно?
— Нет. Я звоню, чтобы предложить встретиться. Завтра. В два часа дня. Кафе «Прага» в центре вашего города. Приедешь одна, без детей.
— Зачем?
— Приедешь — узнаешь. Это касается твоего будущего. И будущего Дмитрия, — в голосе свекрови прозвучала странная нотка. Что-то вроде холодной ярости.
Она сбросила звонок, не дожидаясь ответа.
Я посмотрела на спящих детей и приняла решение. Завтра я поеду на эту встречу. Мне нечего терять.
Кафе «Прага» встретило приглушённым светом и запахом кофе. Я нашла Веру Николаевну за столиком у окна. Она выглядела безупречно, как всегда — строгий костюм, аккуратная укладка, холодный взгляд.
— Садись, — она кивнула на стул напротив.
Я села, сжав руки на коленях. Мама осталась с детьми. У меня был час.
— Вы хотели поговорить.
— Да. О Лене.
Это имя обожгло. Я сглотнула комок в горле.
— Что о ней?
Вера Николаевна достала из сумочки телефон, открыла какую-то фотографию и повернула экран ко мне.
На фото была та самая Лена — высокая блондинка с модельной внешностью. Рядом с ней стоял мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме.
— Это Геннадий Павлович Соколов. Владелец строительной компании, в которой работает Дмитрий. И муж Лены. Уже двадцать лет.
Мир качнулся.
— Что?
— Лена замужем. У них двое взрослых детей. Геннадий Павлович — ревнивый и мстительный человек. Когда узнаёт об измене — а он узнает, я позабочусь — Дмитрий не просто потеряет работу. Его вычеркнут из профессии. Соколов имеет связи во всех крупных компаниях города.
Я смотрела на свекровь и не понимала, что происходит.
— Зачем вы мне это рассказываете?
Вера Николаевна убрала телефон и посмотрела мне в глаза. Впервые за десять лет знакомства я увидела в них что-то живое — боль.
— Потому что тридцать лет назад я была на твоём месте. Муж выгнал меня с маленьким Димой. Сказал, что встретил другую, молодую. Я ночевала на вокзале, потому что родителей уже не было, а подруги отвернулись. Знаешь, что я сделала?
Я молча покачала головой.
— Я поднялась. Устроилась продавцом, потом администратором, училась по вечерам. Через пять лет открыла своё агентство недвижимости. Сейчас у меня три офиса и двадцать сотрудников. А бывший муж спился и умер в нищете.
— Но вы всегда были такой... холодной со мной.
— Потому что видела, как ты растворяешься в Дмитрии. Как забываешь о себе. Я пыталась намекнуть — помнишь, на прошлом дне рождения говорила, что тебе надо работать? Ты отмахнулась.
Я вспомнила тот разговор. Тогда он показался мне грубым вмешательством.
— Я думала, вы просто не одобряете мой выбор быть домохозяйкой.
— Я не одобряла твою зависимость. А теперь слушай внимательно, — Вера Николаевна придвинулась ближе. — У меня есть предложение. Ты с детьми переезжаешь в мою квартиру. У меня трёшка, я одна, места хватит. Устраиваю тебя в своё агентство — начнёшь помощником, но у тебя есть потенциал, я это вижу. Через полгода выучишься и пойдёшь в риелторы. Это хорошие деньги при правильном подходе.
— Но... почему? Дмитрий же ваш сын...
— Дмитрий — слабак. Он пошёл в отца. Бросает семью ради юбки, не думая о последствиях. Я не позволю ему безнаказанно разрушить жизнь трём людям. И я помогу тебе подняться. Не из жалости — из принципа.
Слёзы наконец прорвались. Я плакала, а Вера Николаевна протянула мне салфетку.
— Ещё кое-что, — она снова взяла телефон. — Завтра я отправлю Геннадию Павловичу фотографии Лены с Дмитрием. У меня есть человек, который их отследил. Очень... компрометирующие снимки.
— Вы хотите уничтожить карьеру собственного сына?
— Я хочу преподать ему урок. Когда он останется без работы, без денег, без этой Лены — может быть, он поймёт, что потерял. А если нет — значит, я ошибалась в нём окончательно.
Прошла неделя. Неделя, которая перевернула всё.
Мы с детьми жили у Веры Николаевны. Она оказалась неожиданно тёплой бабушкой — читала Даше сказки на ночь, помогала Артёму с уроками. А со мной была строгим наставником.
Я училась основам риелторского дела, ходила на просмотры квартир вместе с опытными сотрудниками, впитывала информацию как губка.
А Дмитрий...
Новость пришла на третий день. Вера Николаевна показала мне сообщение в местном бизнес-чате: «Соколов уволил заместителя за связь с его женой. Говорят, добьётся, чтобы того нигде не взяли».
Дмитрий звонил матери. Кричал, умолял, требовал. Она слушала молча, потом сказала: «Ты уничтожил свою семью. Теперь расплачивайся».
Лена, как оказалось, сразу вернулась к мужу, отпиравшись и обвинив Дмитрия в преследовании.
На пятый день Дмитрий написал мне. Впервые за две недели.
«Ань, прости. Я был дураком. Давай попробуем сначала. Я всё осознал».
Я смотрела на сообщение и чувствовала... пустоту. Не боль, не злость. Пустоту.
Раньше я бы простила. Раньше я бы побежала к нему, благодаря за то, что он дал шанс.
Но сейчас я видела правду: он не осознал ничего. Он просто остался один, без работы, без любовницы. И вспомнил про удобную жену, которая всё простит.
Я набрала ответ:
«Дима. Ты не ошибся — ты сделал выбор. Выбросил семью, когда появилось что-то более привлекательное. Теперь живи с этим выбором. Документы на развод получишь через неделю. Алименты будешь платить исправно — за этим проследит хороший адвокат».
Отправила. Заблокировала.
Вечером Вера Николаевна нашла меня на кухне. Я сидела с чашкой чая, глядя в окно.
— Не жалеешь?
— Нет. Я жалею о потраченных десяти годах. Но не о том, что отпустила человека, который никогда меня не ценил.
Она села рядом.
— Знаешь, что самое смешное? Дмитрий сегодня приезжал. Стоял под окнами, названивал мне. Требовал, чтобы я выгнала тебя и приютила его.
— И что вы ответили?
— Что у меня теперь другая семья. Что его комната отдана твоим детям. И что если он не найдёт работу в течение месяца и не начнёт платить алименты добровольно — я лично отведу его в суд.
Я впервые за две недели улыбнулась.
— Спасибо. За всё.
— Не за что. Ты делаешь это сама. Я просто дала тебе шанс. Ты же им воспользовалась, — она помолчала. — Кстати, завтра у тебя первый самостоятельный клиент. Молодая пара ищет двушку. Справишься?
Страшно. Но я кивнула:
— Справлюсь.
Прошёл год.
Я стояла у окна собственной квартиры — небольшой двушки, которую смогла снять на свои деньги. Дети спали в соседней комнате. На столе лежал договор о продаже трёшки — моя первая крупная сделка и хорошая комиссия.
Вера Николаевна стала не просто свекровью — она стала наставником, другом, бабушкой, которую дети обожали.
Дмитрий нашёл работу — гораздо скромнее прежней. Алименты платил, иногда виделся с детьми. Но в их глазах он уже не был героем. Артём однажды сказал: «Папа бросил нас, когда было трудно. А бабушка Вера помогла».
Из той девушки, которая стояла на улице с двумя сумками и рыдающими детьми, не осталось ничего. Я стала другой. Сильнее. Увереннее. Свободнее.
А Лена... О ней я узнала случайно. Соколов простил её, но теперь она практически не выходит из дома — он запретил ей работать и контролирует каждый шаг.
Иронично: Дмитрий мечтал о «настоящей женщине», а получил урок, который запомнит на всю жизнь.
Телефон завибрировал. Вера Николаевна:
«У меня новый объект — коттедж за городом. Клиент серьёзный, сделка крупная. Готова взять его?»
Я улыбнулась и набрала ответ:
«Готова».
Моя новая жизнь только начиналась. И в ней не было места сожалениям о прошлом — только планы на будущее.