— А я уже всё решила, Ленусик. Не благодари. Билет на почте, поезд двадцать девятого, вагон купейный, нижняя полка. Дорого, конечно, сейчас цены — просто жуть, отец ворчал, но я сказала: для единственной дочери ничего не жалко. Ты же всё равно ничем не занята, чего тебе одной в четырёх стенах киснуть? Салат строгать для телевизора?
Голос матери в трубке звучал бодро, с той несокрушимой уверенностью танка, который не видит препятствий в виде чужих границ, планов или желаний.
Лена застыла с половником в руке. На плите лениво булькал борщ — тот самый, который она научилась варить идеально только к сорока годам, когда перестала стараться кому-то угодить. За окном висела промозглая декабрьская хмарь. Четыре часа дня, а темно, хоть глаз выколи. Мокрый снег лип к стеклу, словно пытаясь заглянуть внутрь и проверить: правда ли тут живёт одинокая, никому не нужная женщина, которую срочно надо спасать?
— Мам, подожди, — Лена аккуратно положила половник на блюдце, стараясь не звякнуть. Звук металла о фарфор сейчас показался бы ей оглушительным. — Какой билет? Куда?
— К нам, куда же ещё! — рассмеялась Галина Петровна. — Не на Мальдивы же. В родное гнездо. Мы ёлку поставим живую, отец гуся заказал у фермеров. Соседка, тётя Валя, помнишь её? У неё сын развелся, приедет тоже. Хороший мужик, хозяйственный, свой автосервис держит. Посидим, познакомимся...
У Лены перехватило дыхание. Вот оно. Не просто «приезжай в гости», а спланированная войсковая операция. С гусем, ёлкой и, конечно же, «хорошим мужиком» в качестве главного блюда.
— Мам, я не просила покупать билет, — Лена старалась говорить ровно, хотя внутри начинала подниматься горячая, душная волна раздражения. Та самая, знакомая с детства: когда ты хочешь красные колготки, а тебе надевают колючие шерстяные рейтузы, потому что «маме виднее, тебе холодно».
— Не просила она... — фыркнула трубка. — Гордая какая. Если бы я ждала, пока ты попросишь, мы бы тебя видели раз в пятилетку. Лена, ну не начинай. Деньги уплочены, билет невозвратный, я специально узнавала, чтобы ты не вздумала фокусы выкидывать.
Лена прислонилась спиной к прохладному холодильнику. На магнитах висели счета за коммуналку и список покупок на Новый год. Список, который она составляла с особым трепетом. В нём не было гуся. В нём были креветки, дорогое шампанское, сыр с плесенью и килограмм мандаринов без косточек.
— Я не могу поехать, мам. У меня планы.
Пауза на том конце провода была театральной. Станиславский бы зааплодировал. Галина Петровна умела молчать так, что собеседник начинал чувствовать себя виноватым за всё сразу: за плохую погоду, за развал Союза и за то, что у мамы поднимается давление.
— Планы? — переспросила она ледяным тоном. — Какие у тебя могут быть планы, Елена? Отчёт годовой сдала? Сдала. Мужа у тебя нет. Детей нет. Кота и того усыпила год назад. Что ты делать собралась? Сериалы смотреть и в подушку реветь под бой курантов? Я же как лучше хочу. Сердце болит за тебя, дурную. Тридцать первого числа все нормальные люди с семьёй, а она... «Планы» у неё.
Лена закрыла глаза. «Кота усыпила». Как же мама любила бить по больному, даже не замечая этого. Барсика не стало от старости, Лена месяц ходила чёрная от горя, а для мамы это был просто аргумент в споре.
— Я не буду реветь в подушку. И я не одна, — вырвалось у Лены прежде, чем она успела прикусить язык.
— Ой, да ладно! — голос матери снова стал насмешливо-снисходительным. — Подружки твои офисные? Наташка с ипотекой? Так она к свекрови едет. Или Светка? У той трое детей, ей не до тебя. Лена, не выдумывай. Признай, что тебе просто лень оторвать зад от дивана и проявить уважение к родителям. Отец, между прочим, баню топит к твоему приезду. Он уже дрова заказал!
Лена посмотрела на часы. Через сорок минут должен прийти Игорь. Игорь, о существовании которого Галина Петровна не знала. Не знала намеренно. Потому что Игорь был «не формат». Он не держал автосервис, не носил норковые шапки и, о ужас, был моложе Лены на четыре года. А ещё он был байкером, работал графическим дизайнером и носил бороду. Для Галины Петровны этот набор характеристик означал одно: «наркоман и проходимец».
Но именно с этим «проходимцем» Лена впервые за последние десять лет чувствовала себя живой. Они планировали этот Новый год два месяца. Сняли домик на турбазе, в лесу, с камином. Без телевизора, без оливье, только они вдвоем.
— Мама, послушай меня, — Лена переложила телефон в другую руку, ладонь вспотела. — Я ценю твою заботу. Правда. Но я не приеду. Я верну тебе деньги за билет. Переведу прямо сейчас на карту. Но тридцатого декабря меня в городе не будет.
— Ты пьяная, что ли? — голос матери дрогнул, теряя уверенность. — Какие деньги? При чём тут деньги? Ты что, мать родную деньгами попрекать вздумала? Я к ней со всей душой... Я ей холодец варить собралась... А она!
Послышался всхлип. Лена поморщилась. Началась вторая фаза операции «Принуждение к любви»: слезы и корвалол.
— Мам, не надо. У тебя давление подскочит.
— Оно уже подскочило! Сто восемьдесят на сто! Спасибо, доченька, удружила! — Галина Петровна теперь говорила с надрывом, но Лена слишком хорошо знала эти интонации. Это был контролируемый скандал. — Значит так. Билет я тебе выслала в ватсап. Распечатаешь или так покажешь проводнику. Двадцать девятого, поезд «Вятка», отправление в 19:40. Отец встретит на вокзале. И чтобы никаких «не могу». Хватит дурью маяться. Мы лучше знаем, что тебе нужно. Ты потом ещё спасибо скажешь, когда с нормальным мужиком познакомишься, а не будешь век куковать одна в своей двушке.
— Я не поеду, — твёрдо сказала Лена. Она сама удивилась своему голосу. Он звучал глухо, но твёрдо, как удар лопатой о мерзлую землю.
— Что? — мама замолчала. В тишине было слышно, как гудит старый холодильник и как у соседей сверху кто-то двигает стулья.
— Я. Не. Поеду. Сдай билет. Подари его кому-нибудь. Или приезжай сама, если хочешь, но меня тут не будет. Я уезжаю.
— С кем? — в голосе матери прорезались визгливые нотки. — С кем ты уезжаешь? У тебя кто-то появился? Это тот, с работы, разведенный с алиментами? Или опять нашла какого-нибудь убогого, которого жалеть надо?
— Это неважно, — Лена подошла к окну. Во дворе кто-то буксовал в грязной снежной каше, фары выхватывали из темноты облупленную стену трансформаторной будки. — Важно то, что у меня есть свои планы. И я просила, сто раз просила: спрашивай меня, прежде чем что-то решать! Мне сорок два года, мама!
— Да хоть шестьдесят! Пока я жива, ты моя дочь, и я обязана наставить тебя на путь истинный, раз у самой мозгов нет! — Галина Петровна перешла в наступление. — Ты посмотри на себя! Чего ты добилась? Квартиру в ипотеку выплатила? Геройство какое! А женского счастья нет. Детей нет. Пустоцвет! Мы с отцом внуков хотим, пока ноги носят, а ты нос воротишь от приличных женихов! Валик, сын Вали, он же золотой мужик, дом достраивает...
— Мама! — рявкнула Лена так, что сама испугалась. — Хватит! Я не поеду знакомиться с твоим Валиком! Мне не нужен Валик, мне не нужен твой гусь, и мне не нужно твоё разрешение на жизнь!
На том конце провода повисла тяжелая, звенящая тишина. Такая бывает перед грозой или перед тем, как врач озвучит страшный диагноз.
— Ах вот как, — прошептала Галина Петровна. Голос стал тихим, и от этого ещё более жутким. — Разрешение не нужно... Хорошо. Ладно. Живи как знаешь. Только потом не приползай, когда твой очередной хахаль тебя бросит или оберет до нитки. Я-то думала... я-то надеялась...
Гудки. Короткие, частые гудки били по ушам.
Лена медленно опустила руку с телефоном. Её трясло. Мелкая, противная дрожь колотила колени. Она сползла по стене на кухонный пол, прямо в тапочках, обхватив себя руками. Сердце колотилось где-то в горле. Она сделала это. Впервые в жизни она не стала мямлить, извиняться и искать компромиссы. Она сказала «нет».
Но вместо облегчения пришло чувство липкого, холодного страха. Мама не бросает трубки просто так. Галина Петровна — стратег. Если она отступила, значит, готовит удар с тыла.
В прихожей щёлкнул замок. Лена вздрогнула. У Игоря были ключи.
— Лен? Ты где? — его голос звучал весело, с морозца. — Я мандаринов купил, как ты просила, абхазских! И шампанское нашёл то самое, брют!
Лена торопливо вытерла выступившие слёзы, встала, оправила домашнее платье. Нужно улыбаться. У неё новая жизнь. У неё мужчина, который её любит. Всё хорошо.
Игорь вошёл на кухню, румяный, пропахший улицей и снегом, с огромным пакетом в руках. Увидел её лицо, сразу поставил пакет на пол.
— Эй, ты чего? Случилось что-то? На работе опять?
— Нет, — Лена попыталась улыбнуться, но губы дрожали. — Мама звонила. Билет купила. Хотела, чтобы я приехала на праздники.
Игорь выдохнул, подошёл, обнял её. От его куртки пахло холодом и кожей.
— И что? Ты сказала, что мы уезжаем?
— Я сказала, что у меня планы. Про тебя... не сказала. Не смогла. Она начала кричать, давить... Но я отказалась. Твёрдо.
— Ну и молодец, — Игорь поцеловал её в макушку. — Ты у меня боец. Давай, не грусти. Сейчас глинтвейн сварим, расслабишься. Мы же договорились: этот Новый год только наш. Никаких мам, никаких начальников.
Лена уткнулась носом ему в плечо. Ей так хотелось верить, что всё закончилось. Что телефонный звонок был просто неприятным эпизодом.
Телефон на столе пискнул. Сообщение в Ватсапе. Лена дёрнулась, как от удара током.
— Не читай, — сказал Игорь. — Забей. Завтра прочитаешь.
— Я должна, — Лена высвободилась из объятий. — Вдруг там что-то с отцом? Она же сказала про давление...
Лена взяла телефон. Экран светился в полумраке кухни, как зловещий маяк. Сообщение было от мамы. Не текстовое. Голосовое. И фотография.
На фото был какой-то документ. Лена прищурилась, увеличивая изображение. Это была расписка. Написанная от руки, почерком отца.
«Я, Смирнов Петр Иванович, получил задаток за продажу земельного участка и дома в СНТ «Вишенка» в размере...»
Лена почувствовала, как пол уходит из-под ног. Дача. Любимая папина дача, которую он строил двадцать лет. Его отдушина.
Голос мамы звучал абсолютно спокойно. Деловито. Без слёз и истерик.
— Лена, раз ты такая самостоятельная и у тебя планы, я тут подумала. Мы с отцом давно хотели перебраться поближе к цивилизации. Возраст, сам понимаешь, поликлиника нужна рядом. Раз ты к нам не едешь, мы решили, что гора пойдёт к Магомету. Дачу мы продали сегодня утром, покупатель торопил, деньги хорошие давал наличкой. Квартиру нашу тётя Валя выставит на продажу после праздников, пока с квартирантами договорились.
Пауза. Шуршание бумаги.
— Так вот. Билет твой я сдавать не стала. Я его поменяла. Доплатила, конечно, но ничего. Мы с отцом выезжаем двадцать девятого. К тебе. Встречай. Жить пока будем у тебя, в большой комнате, а ты уж потеснись в маленькой, всё равно одна. А после праздников будем искать нам вариант по соседству, может, даже в твоем подъезде. Деньги с дачи — на первый взнос хватит. Так что отменяй свои «планы», дочка. Мы едем навсегда.
Телефон выпал из рук Лены и с грохотом ударился об пол.
— Лен? — Игорь испуганно смотрел на неё. — Что там? Кто умер?
Лена подняла на него глаза. В них был чистый, животный ужас.
— Они едут, — прошептала она побелевшими губами. — Они продали дачу. Они едут жить ко мне. Насовсем.
Игорь нахмурился:
— Подожди, как к тебе? У тебя же одна спальня. А зал проходной. И вообще... мы же хотели съезжаться после праздников.
— Ты не понял, — Лена схватилась за голову. — Мама не знает про тебя. Она думает, что я одна. И она уже в поезде... то есть, скоро будет. Двадцать девятого.
Игорь молчал. Он смотрел на Лену, и в его взгляде читалось то, чего она боялась больше всего: непонимание масштаба катастрофы. Для него это были просто приехавшие родственники. Для неё — конец света.
Но самое страшное случилось через секунду. Телефон, лежащий на полу экраном вверх, снова ожил. Новый звонок. Но не от мамы.
На экране высветилось имя: «Тётя Валя». Та самая, мама «хорошего мужика Валика».
Лена на ватных ногах подняла трубку, нажала громкую связь.
— Ленка! — прогремел голос соседки, перекрывая шум воды в трубах. — Ты чего мать до инфаркта довела? Она мне звонит, плачет! Говорит, ты её знать не хочешь! Слушай сюда. Галя билет поменяла, это да. Но ты не дрейфь. Мы тут посовещались... Короче, Валик мой тоже билет взял. На тот же поезд. Сказал, поможет старикам с переездом, вещи дотащит, коробки... Ну и приглядит, чтобы отец в дороге не выпил лишнего. Так что готовь поляну, невеста! Валик едет с серьёзными намерениями. Он говорит: «Раз гора к Магомету, то я эту гору завоюю». Жди гостей, полный комплект!
Лена медленно перевела взгляд на Игоря. Тот стоял, прислонившись к косяку, и слушал. Лицо его закаменело.
— Какой Валик? — тихо спросил он. — Какие серьёзные намерения?
Лена открыла рот, чтобы объяснить, что это всё бред, мамины фантазии, что никакого Валика она не звала... Но тут в дверь позвонили.
Настойчиво. Три длинных, требовательных звонка.
Лена и Игорь переглянулись. Никто не мог прийти сейчас. Все курьеры были уже были, друзья не обещались.
— Кто там? — громко спросил Игорь, подходя к двери и глядя в глазок.
Он замер. Обернулся к Лене. Лицо у него было странное. Растерянное и злое одновременно.
— Там женщина, — сказал он. — С чемоданом. И ключом пытается дверь открыть. Твоим ключом.
Лена похолодела.
— Это не может быть мама... Она за тысячу километров...
— Это не мама, — Игорь отступил от двери, когда в замке начал скрежетать металл. — Это девчонка какая-то. Молодая. Беременная.
Дверь распахнулась. На пороге стояла девушка лет двадцати, с огромным животом, укутанная в пуховик не по размеру. В руке она сжимала связку ключей с брелоком в виде медвежонка — брелоком, который Лена подарила папе три года назад.
Девушка обвела мутным взглядом прихожую, увидела Лену, потом Игоря, и вдруг начала оседать на пол, роняя сумку.
— Вы Лена? — выдохнула она, хватаясь за косяк. — Галина Петровна сказала... сказала, что вы пустите. Мне рожать скоро. А Валик... Валик меня выгнал. Сказал, ему невеста богатая в городе нужна...
Развязка истории уже доступна для членов Клуба Читателей Дзен ЗДЕСЬ