– А майонез ты, конечно, забыла купить? Я же просил тот, с лимонным соком, а ты опять взяла обычный «Провансаль». Ну вот как с тобой разговаривать? Просишь об элементарных вещах, а в ответ – тишина и самодеятельность.
Елена замерла с ножом в руке, которым только что нарезала вареную морковь для салата. Оранжевые кубики весело рассыпались по разделочной доске, создавая яркий контраст с ее серым, уставшим настроением. На часах было пять вечера тридцать первого декабря. За окном уже сгущались синие сумерки, редкие прохожие спешили домой с яркими пакетами, а в квартире Елены и Виктора царила атмосфера, далекая от праздничной.
– Витя, – тихо произнесла она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Майонез стоит в холодильнике, на верхней полке, за банкой с огурцами. Тот самый, с лимонным соком. Ты просто не посмотрел.
Виктор, грузный мужчина пятидесяти лет в растянутых домашних штанах, недовольно хмыкнул, открыл холодильник и начал демонстративно греметь банками.
– Спрячут вечно, что с собаками не найдешь, а потом делают из мужа идиота, – пробурчал он, выуживая искомую упаковку. – Ладно, нашлось. А хлеб? Хлеб-то хоть свежий? Или опять вчерашний, которым гвозди забивать можно?
– Свежий, Витя. Я утром в пекарню ходила.
Елена вздохнула и вернулась к нарезке. Спина предательски ныла – она стояла у плиты с самого утра. Холодец, селедка под шубой, запеченная буженина, три вида салатов, торт «Наполеон», коржи для которого она пекла до двух часов ночи. Все должно было быть идеально. Как всегда. Как привык Виктор.
Двадцать пять лет брака. Серебряная свадьба была месяц назад. Отметили скромно, Виктор сказал, что денег лишних нет, время тяжелое, поэтому обошлись домашним ужином. Елена тогда промолчала, хотя знала, что на своем хобби – рыбалке – муж не экономит. Новая удочка за двадцать тысяч появилась у него неделю спустя. А Елена так и ходила в зимних сапогах, купленных три года назад.
– Слышь, Лен, – Виктор плюхнулся на кухонный диванчик, выдавив майонез прямо на кусок хлеба. – А мать звонила? Во сколько они с сестрой припрутся? Я надеюсь, ты не забыла, что у Ирки аллергия на орехи? А то в прошлый раз ты в салат их насыпала, так она весь вечер ныла. Не позорь меня сегодня.
– Не забыла, – монотонно ответила Елена. – Орехов нет нигде. Анна Петровна и Ирина придут к восьми.
– Ну и отлично. Ты давай, пошевеливайся. А то вон, еще гора посуды в раковине, а тебе еще себя в порядок приводить. Не выйдешь же ты к гостям в этом халате, как чучело огородное.
Елена посмотрела на свое отражение в темном стекле духовки. Уставшее лицо, темные круги под глазами, волосы, наспех собранные в пучок. «Чучело». Вот так ласково называл ее муж в канун главного праздника года.
Она молча отвернулась и включила воду, чтобы перемыть гору мисок и кастрюль. Виктор включил телевизор на кухне погромче, заглушая шум воды, и уставился в экран, где показывали очередной голубой огонек. Помочь жене ему и в голову не приходило. У них в семье было четкое разделение труда: Елена делает все, а Виктор «работает и устает», даже если сейчас у него были десятидневные выходные.
К восьми часам стол был накрыт. Белоснежная скатерть, хрусталь, сверкающие приборы. Елена успела принять душ, уложить волосы и надеть свое единственное нарядное платье – темно-синее, строгое, которое она берегла для особых случаев. Она накрасила губы, пытаясь скрыть бледность, и улыбнулась зеркалу. Улыбка вышла вымученной.
Звонок в дверь возвестил о прибытии гостей.
Свекровь, Анна Петровна, вошла в квартиру, как крейсер в гавань – величественно и с претензией. Следом семенила золовка Ирина, младшая сестра Виктора, вечная "девочка" сорока лет, которая никак не могла устроить личную жизнь и жила с мамой.
– Ох, ну и погода! – с порога заявила Анна Петровна, стягивая норковую шапку. – Ветер такой, что с ног сбивает. А у вас тут духота, дышать нечем. Лена, ты проветривать не пробовала? Экономишь тепло?
– Здравствуйте, Анна Петровна. С наступающим. Проходите, сейчас открою форточку, – Елена привычно проглотила шпильку.
– Привет, Ленка! – Ирина сунула ей в руки пакет. – На, тут мандарины. Правда, они кисловатые, мы по акции взяли, но в салат пойдут. А у тебя что, новое платье? Хм, цвет такой... траурный. Тебе бы что-то посветлее, освежить лицо, а то выглядишь на все шестьдесят.
– Спасибо, Ира. И тебе не хворать.
Застолье началось традиционно. Виктор, развалившись во главе стола, разливал шампанское и командовал парадом.
– Ну, мать, давай к нам поближе! Ирка, садись рядом с Леной, помогать будешь. Лен, ну где горячее? Чего мы сидим, салаты жуем, как козлы? Неси мясо!
Елена метнулась на кухню. Тяжелый противень с уткой обжигал руки даже через прихватки. Она выложила птицу на блюдо, украсила яблоками и торжественно внесла в комнату.
– Ого! – Виктор оценил размер утки. – Ну, хоть тут не сплоховала. Надеюсь, пропеклась? А то в позапрошлом году кровь была у кости, помнишь? Стыдоба.
– Пропеклась, Витя. Четыре часа томила.
Анна Петровна поджала губы, разглядывая утку через очки.
– Жирновата, конечно. У Витеньки холестерин, ему бы паровое что-то. Лена, ты о здоровье мужа совсем не думаешь? Ему же нельзя столько жареного.
– Мама, да ладно тебе! Праздник же! Один раз живем! – Виктор оторвал жирную ножку и с аппетитом вгрызся в мясо. – Ммм, вкусно! Ленка, соль подай, недосолила.
Елена молча встала, пошла на кухню за солонкой, хотя на столе стояли две. Ей хотелось кричать. Хотелось перевернуть этот стол со всеми яствами, швырнуть утку в стену и выгнать всех вон. Но воспитание и привычка терпеть держали ее в железных тисках.
Часы пробили десять. Разговоры за столом крутились исключительно вокруг успехов Ирины (она нашла новую работу библиотекарем) и болячек Анны Петровны. Елену никто ни о чем не спрашивал. Она была функцией. Подай, принеси, налей, убери грязную тарелку.
– А кстати, о подарках! – воскликнул Виктор, когда куранты вот-вот должны были начать свой отсчет. – Давайте обмениваться! Я, как глава семьи, начну.
Он достал из-под елки пакеты.
– Мама, это тебе! – он вручил Анне Петровне коробку с дорогим тонометром. – Последняя модель, сам меряет, сам запоминает, еще и голосом говорит.
– Ой, сынок! Спасибо, кормилец! – прослезилась свекровь. – Заботишься о матери! Не то что некоторые дети...
– Ирка, тебе сертификат в Лэтуаль! – Виктор протянул конверт сестре. – Купишь себе духи, чтоб женихи штабелями падали!
– Ух ты! Витька, ты супер! – взвизгнула Ирина.
Елена сидела, сжав руки под столом. Она знала, что Виктор получил премию. Хорошую премию. Они обсуждали, что нужно поменять стиральную машинку, которая гремела при отжиме как взлетающий самолет. Или купить Елене новое пальто. Или отложить на отпуск.
– А это тебе, жена! – Виктор с торжествующим видом водрузил перед Еленой объемную коробку, завернутую в пеструю бумагу.
Сердце Елены екнуло. Неужели? Неужели он услышал ее? Она полгода намекала, что хочет робот-пылесос, чтобы облегчить уборку, или абонемент в бассейн, чтобы заняться спиной.
Она дрожащими руками сняла бумагу.
На коробке была нарисована... мультиварка. Обычная, бюджетная мультиварка. При том, что у них уже была одна, вполне рабочая, стоящая в шкафу.
– Вот! – гордо объявил Виктор. – Теперь будешь готовить еще быстрее и вкуснее! Там сто программ! Каши, супы, йогурты! Чтобы я приходил с работы, а ужин уже горячий ждал. А то вечно у тебя: «разогрей сам, разогрей сам».
В комнате повисла тишина. Ирина хихикнула.
– Ой, нужная вещь! Женщине на кухне всегда пригодится. Ленка, ты рада?
Елена подняла глаза на мужа. Он сидел довольный, раскрасневшийся от алкоголя и собственной щедрости. Он искренне считал, что сделал отличный подарок. Подарок не ей, женщине, а ей – кухарке. Чтобы она еще лучше обслуживала его.
– Спасибо, Витя, – голос Елены звучал глухо, как из бочки. – Очень... полезно.
– А то! Я плохого не выберу!
– А теперь мой подарок, – Елена встала. Она подошла к комоду и достала небольшую коробочку. В ней лежали дорогие швейцарские часы, на которые она откладывала с зарплаты полгода, отказывая себе в обедах и лишней чашке кофе. Она хотела порадовать его. Напомнить, что он для нее значим.
Виктор открыл коробку. Глаза его округлились.
– Ого! Тиссо! Настоящие? Ленка, ну ты даешь! Откуда деньги-то? Заначку крысила?
Анна Петровна тут же вставила свои пять копеек:
– Витя, проверь чек. Сейчас подделок много. Лена вряд ли разбирается в таких вещах. Но выглядят богато, ничего не скажешь. На руке солидного мужчины будут смотреться.
Виктор тут же надел часы, любуясь блеском металла.
– Ну, спасибо! Угодила! Вот это я понимаю – подарок мужу!
Он даже не поцеловал ее. Просто повернулся к матери, показывая обновку.
– Смотри, мам, как сидят!
Елена села на место. Внутри у нее что-то оборвалось. Тонкая, натянутая струна, которая звенела все эти годы, вдруг лопнула с глухим, болезненным звуком. Она посмотрела на эту компанию: на самодовольного мужа, на критикующую свекровь, на глупую золовку. Посмотрела на мультиварку, стоящую посреди стола как памятник ее рабству.
Куранты начали бить.
– Раз! Два! – считали гости.
– С Новым годом! С новым счастьем! – заорал Виктор, чокаясь с матерью.
Елена подняла бокал. В шампанском отражались огни гирлянды. Она не загадывала желание. Она принимала решение.
Вечер тянулся бесконечно. Гости ушли только в три часа ночи, оставив после себя гору грязной посуды, пятна вина на скатерти и запах перегара.
– Лен, ну ты давай, убирай со стола, а я спать, – зевнул Виктор, почесывая живот. – Устал я с ними, шумные они. Завтра, кстати, окрошки хочу. Сделай с утра, чтоб холодненькая была.
Он ушел в спальню, и через минуту оттуда донесся богатырский храп.
Елена осталась одна посреди разгрома. Она посмотрела на гору тарелок. На остатки утки. На ту самую мультиварку, которую Виктор так и не убрал в коробку.
Она не стала мыть посуду.
Она пошла в ванную, умылась, смыла макияж, глядя на свое отражение. На нее смотрела женщина, которую она почти забыла. Женщина, которая когда-то мечтала рисовать, путешествовать, любить. Женщина, которую превратили в функцию «подай-принеси».
Елена вышла из ванной и направилась в спальню. Но не легла в постель. Она открыла шкаф и достала большой дорожный чемодан.
Тихо, стараясь не шуметь, она начала складывать вещи. Только самое необходимое. Белье, джинсы, свитера, документы. Ноутбук, который был ей нужен для работы (она работала бухгалтером на удаленке). Папку с документами на квартиру – к счастью, квартира принадлежала ей, досталась от бабушки еще до брака. Виктор был здесь только прописан.
Стоп. Квартира ее. Почему она должна уходить?
Елена замерла с кофтой в руках. Привычка уступать сыграла злую шутку. Она собиралась сбежать из собственного дома, как воровка.
Нет.
Она выложила вещи обратно. Закрыла шкаф.
Затем она пошла на кухню. Взяла большие мешки для мусора. Сгребла со стола все объедки – утку, салаты, надкусанный хлеб. Все полетело в мусор. Туда же отправилась грязная скатерть – стирать ее не было ни сил, ни желания.
Посуду она составила в раковину, но мыть не стала.
Потом она села за кухонный стол, взяла лист бумаги и ручку. Написала несколько слов. Положила записку на ту самую мультиварку.
После этого Елена пошла в маленькую комнату, которая служила ей кабинетом и гостевой спальней, закрыла дверь на защелку, расстелила диван и впервые за много лет уснула мгновенно, без тревожных мыслей о завтрашнем меню.
Утро первого января наступило поздно. В квартире было тихо. Елена проснулась от того, что солнце настойчиво светило в окно. Было одиннадцать часов.
Из коридора послышалось шарканье тапочек. Виктор проснулся.
Елена не вышла. Она лежала и слушала.
Вот он зашел на кухню. Звук открываемого холодильника. Звяканье крышки чайника.
– Лен! – хриплый голос мужа. – Ленка! Ты где? А где окрошка? И почему посуда грязная?
Тишина.
– Лена! Ты оглохла? Воды дай!
Снова тишина.
Елена слышала, как он протопал к двери ее комнаты. Дернул ручку. Заперто.
– Ты чего закрылась? Лен, кончай придуриваться, выйди! Жрать охота!
Елена встала, накинула халат и открыла дверь.
Виктор стоял перед ней – помятый, с отекшим лицом, в несвежей майке. На руке блестели швейцарские часы, смотрящиеся на этом фоне нелепо.
– Ну наконец-то! – выдохнул он. – Ты чего, заболела? Время обед, а у нас конь не валялся. Иди грей утку, я сейчас кофе попью и доедим.
Елена посмотрела на него спокойно и холодно.
– Утки нет, Витя.
– В смысле нет? Мы же вчера только половину съели!
– Я ее выбросила. Вместе с салатами.
Виктор вытаращил глаза. Челюсть его отвисла.
– Ты... ты сдурела? Пьяная, что ли? Продуктов на пять тысяч! Ты зачем выбросила?
– Потому что они испортились. Как и наша жизнь, Витя.
– Чего? – он тряхнул головой. – Какая жизнь? О чем ты несешь? Лен, иди проспись, а? Сделай мне окрошку и не компостируй мозги.
– Ты записку читал? – спросила Елена.
– Какую записку? На столе? Я думал, это мусор. Я ее смахнул куда-то.
Елена прошла на кухню. Подняла с пола листок, который лежал рядом с мусорным ведром. Разгладила его и положила перед мужем на стол, прямо рядом с грязной тарелкой.
На листке было написано: «Я подаю на развод. У тебя есть три дня, чтобы собрать вещи и съехать к маме».
Виктор прочитал. Хмыкнул. Потом рассмеялся – нервно, с хрипотцой.
– Ой, ну насмешила! Развод! Первого января! Ленка, ты перепила вчера? Или климакс в голову ударил? Какой развод? У нас все нормально! Живем, не тужим, квартира, машина, дача... Чего тебе не хватает?
– Мне не хватает уважения, Витя. Мне не хватает мужа, а не господина, которого надо обслуживать. Мне не хватает жизни.
– Да я для тебя все! – заорал он, багровея. – Я работаю! Я деньги в дом несу! Я не пью, не бью, по бабам не шатаюсь! Ты с жиру бесишься! Посмотри на Ирку – одна кукует, хочешь так же? Старухой остаться никому не нужной?
– Лучше одной, чем с тобой, – спокойно ответила Елена. – Ты спросил меня вчера, рада ли я мультиварке? Так вот, Витя. Я не рада. Я не хочу готовить тебе каши и супы. Я не хочу слушать твою маму. Я не хочу быть "чучелом огородным".
– Я пошутил! – взвизгнул он. – Ну ляпнул, с кем не бывает! Ты из-за слов семью рушить будешь? Двадцать пять лет!
– Не из-за слов. Из-за поступков. Или их отсутствия. Ты заметил, что я хожу в рваных сапогах, пока ты покупаешь себе удочки? Ты заметил, что у меня спина болит, а ты требуешь окрошку? Ты заметил, что я человек, Витя?
– Ты моя жена! Твоя обязанность – заботиться о муже!
– Мои обязанности закончились вчера, под бой курантов. Когда ты подарил мне кастрюлю с кнопками, а себе – дорогие часы за мой счет.
– За какой твой счет?! У нас общий бюджет!
– Бюджет общий, а экономила только я.
Елена подошла к окну. На улице было солнечно и морозно. Первый день нового года. Первый день новой жизни.
– Витя, я не шучу. Квартира моя. Завтра же я иду к юристу. А пока – собирай вещи.
Виктор смотрел на нее и впервые за много лет видел не удобную, мягкую "Ленку", а незнакомую женщину с стальным стержнем внутри. Он понял, что кричать бесполезно. Испуг сменился злостью.
– Ах так? Выгоняешь? Больного, с похмелья? Ну и пожалуйста! Ну и катись! Я к маме пойду! Она меня накормит и приголубит! А ты еще приползешь! Приползешь на коленях, умолять будешь, чтобы вернулся! Кому ты нужна в сорок пять лет?
– Вот и иди к маме. Прямо сейчас.
Виктор вскочил, опрокинув стул. Он метнулся в спальню, начал хватать свои вещи, пихая их в пакеты как попало. Он матерился, проклинал "бабскую дурь", грозил судом и карой небесной. Елена стояла в дверях и молча наблюдала.
Через полчаса он стоял в прихожей, одетый, с тремя баулами. На руке все так же сверкали подаренные часы.
– Часы верни, – вдруг сказала Елена.
Виктор прижал руку к груди.
– Еще чего! Это подарок! Подарки не отдаривают!
– Это подарок мужу. А ты мне больше не муж. Оставь их как плату за проживание в моей квартире и за мое обслуживание в течение двадцати пяти лет. Или я включу их стоимость в раздел имущества, и поверь, я найду чеки на твои удочки и лодку.
Виктор заскрипел зубами. Он был жадным, но трусливым. Он понимал, что Елена бухгалтер и чеки хранит. Он медленно расстегнул ремешок и швырнул часы на тумбочку.
– Подавись! Крохоборка!
– И ключи на стол.
Он бросил связку ключей на пол, смачно плюнул на коврик и вылетел за дверь, хлопнув так, что посыпалась штукатурка.
Елена закрыла замок на два оборота. Щелчок прозвучал как выстрел стартового пистолета.
В квартире повисла тишина. Но это была не та тягостная, давящая тишина, что царила здесь раньше. Это была тишина свободы.
Елена подняла часы. Положила их в коробочку. «Продам, – подумала она. – И куплю себе путевку в санаторий. Или те самые сапоги. Или робот-пылесос. Или ничего не куплю, а просто буду смотреть на эти деньги и знать, что они мои».
Она прошла на кухню. Грязная посуда все еще лежала в раковине. Мультиварка стояла на столе, блестя пластиковым боком.
Елена взяла мультиварку и отнесла ее на помойку, прямо в коробке. Вернувшись, она включила свою любимую музыку – джаз, который Виктор терпеть не мог. Надела резиновые перчатки и начала мыть посуду.
Она мыла тарелки и плакала. Слезы текли по щекам, капали в мыльную пену. Ей было жалко. Жалко себя, жалко потраченных лет, жалко разрушенных надежд. Но сквозь слезы пробивалась улыбка.
Она знала, что будет трудно. Будет развод, раздел имущества (машины и дачи, которые были куплены в браке), будут сплетни родственников и звонки свекрови с проклятиями. Но это все будет потом.
А сейчас было первое января. И она была дома. В своем доме. Где больше никто не назовет ее чучелом и не потребует окрошку.
Елена налила себе чашку свежего кофе, отрезала кусок торта «Наполеон» (единственное, что она не выбросила) и села у окна. Солнце заливало кухню золотым светом.
Жизнь только начиналась. И в этой новой жизни она точно знала, какой майонез ей покупать – тот, который нравится ей самой.
Понравился рассказ? Ставьте лайк и подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые жизненные истории! Делитесь в комментариях: как вы считаете, стоило ли Елене терпеть дальше или она поступила правильно?