– А икру ты какую будешь брать? В стекле или на развес? Я видела в рыбном отделе чавычу привезли, просто сказка, жирная, малосольная. Возьмем граммов триста? – Ольга листала заметки в телефоне, сидя за кухонным столом. На плите уютно пыхтел чайник, за окном кружились крупные хлопья снега, создавая то самое предновогоднее настроение, когда веришь в чудо и ждешь праздника.
Виктор, ее муж, сидел напротив и как-то странно, боком, смотрел в свою кружку. Он нервно крошил печенье, и мелкие крошки уже усеяли скатерть вокруг его блюдца.
– Оль, тут такое дело… – начал он, не поднимая глаз. – Насчет икры. И вообще насчет стола. Может, поскромнее в этом году? Ну там, оливье, селедка под шубой, курицу запечем. Зачем эти изыски? Рыба, сыры дорогие… Время сейчас непростое.
Ольга оторвалась от экрана и удивленно посмотрела на мужа.
– Вить, ты чего? Мы же договаривались. Весь год пахали без отпуска, ипотеку гасили досрочно, экономили на всем. Решили же, что хоть Новый год встретим как люди. У тебя премия пришла вчера, у меня тринадцатая зарплата. Мы же отложили специально на праздничный стол и подарки. Я хотела тебе те наушники купить, о которых ты мечтал, а себе духи. Что значит «поскромнее»?
Виктор наконец поднял глаза. В них читалась та самая смесь вины и упрямства, которую Ольга знала слишком хорошо за двенадцать лет брака. Обычно такое выражение лица предвещало проблемы, связанные с одной конкретной женщиной.
– Премии нет, – выдохнул он.
– В смысле нет? – Ольга даже телефон отложила. – Ты же вчера смс показывал. Пришла. Пятьдесят тысяч.
– Ну, она была… Но я ее уже потратил.
– Потратил? За один день? На что? Мы же в магазин еще не ходили. Ты что, запчасти на машину купил? Или долг кому-то отдал, о котором я не знала?
– Я маме отдал, – быстро проговорил Виктор, словно прыгая в ледяную воду. – Ей очень нужно было. У нее там… в общем, старый телевизор совсем плохой стал, цвета путает, и она жаловалась, что одиноко ей вечерами, только сериалы и спасают. А тут в магазине акция была на огромную плазму, скидка бешеная. Она позвонила, чуть не плачет, говорит, мечта всей жизни. Ну я и перевел ей. И еще добавил немного из отложенных на коммуналку, чтобы на доставку и кронштейн хватило.
В кухне повисла тишина. Только чайник начал свистеть, требуя внимания, но никто не двигался. Ольга смотрела на мужа и чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, разрастается ледяной ком.
– Телевизор, – медленно повторила она. – У твоей мамы телевизору три года. Мы же сами ей его дарили на юбилей. Он плоский, нормальный, рабочий.
– Ну, Оль, ты не понимаешь. Тот диагональю меньше. А у мамы зрение садится. Ей хочется большой, современный, со смарт–функциями, чтобы в интернет выходить. Она же пожилой человек, у нее радостей в жизни мало. Что я, матери родной отказать должен был?
– А жене, значит, отказать можно? – голос Ольги зазвенел. – Мы планировали этот бюджет месяц! Я сапоги зимние не купила, хожу в осенних, мерзну, чтобы на стол накрыть и подарки сделать. А ты берешь пятьдесят тысяч – нашу общую, заметь, праздничную кассу – и спускаешь на очередной каприз Валентины Петровны?
– Не называй это капризом! Это необходимость! И вообще, что ты начинаешь? У тебя же есть твоя премия. Вот на нее и купим продукты. Ну, без икры обойдемся, подумаешь. Главное – мы вместе, живы–здоровы. Не в еде счастье, Олюшка.
«Олюшка». Он всегда использовал это уменьшительно–ласкательное, когда хотел сгладить углы. Раньше это работало. Ольга вздыхала, ворчала, но доставала свою карточку и закрывала бреши в бюджете, пробитые щедростью мужа к его родственникам.
Но сегодня что-то сломалось. Может быть, усталость накопилась к концу года. Может быть, обида за те сапоги, на которых уже треснула подошва. А может, просто надоело быть на втором месте в собственной семье.
– Значит, счастье не в еде, – спокойно произнесла она, вставая и выключая чайник. – И моя премия пойдет на общий стол?
– Ну да. А как иначе? Мы же семья. Я в следующем месяце получу аванс, все компенсирую. Мама просто очень просила успеть до Нового года, подарок себе хотела.
– Понятно. Подарок маме, – Ольга кивнула своим мыслям. – Хорошо, Витя. Я тебя услышала. Деньги у мамы, телевизор у мамы, радость у мамы. А мы перебьемся.
– Вот и умница, – обрадовался Виктор, явно не уловив ледяного тона жены. Он встал и попытался ее обнять. – Ты у меня самая понимающая. Давай чай пить? А завтра поедем, купим картошки, курицу, майонез. Я крабовые палочки люблю, ты же знаешь. Сделаем тазик салата, и отлично будет.
– Пей чай один, – Ольга уклонилась от объятий. – У меня дела. Мне нужно подумать над меню.
Следующие два дня Ольга вела себя подчеркнуто спокойно. Она не кричала, не пилила мужа, не устраивала бойкотов. Виктор, расслабившись, решил, что гроза миновала. Он лежал на диване, смотрел фильмы и довольно потирал руки в предвкушении праздника. Валентина Петровна уже позвонила три раза, похвасталась новым телевизором и намекнула, что тридцать первого числа ждет поздравлений, а может, и в гости заглянет, «посмотреть, как молодые живут».
Ольга же эти два дня провела в странной суете. Она уходила рано утром, возвращалась поздно. Приносила какие-то небольшие пакеты, которые сразу убирала в свою полку в холодильнике или прятала в шкаф.
– Ты что там купила? – лениво интересовался Виктор, не отрываясь от экрана.
– По мелочи. Для себя, – коротко отвечала она.
– А курицу купила? Мама говорила, что хочет зайти первого числа, надо бы горячее нормальное сделать.
– Не волнуйся, еда будет.
Наступило тридцать первое декабря. С утра Виктор, как обычно, самоустранился от домашних дел под предлогом того, что «не хочет мешаться под ногами». Он ушел в гараж с соседом «проверить зимнюю резину», а по факту – выпить пива и обсудить политику.
Ольга осталась одна. Она включила любимую музыку, надела красивый домашний костюм, а не старый халат, и принялась за готовку. Только готовила она не привычные промышленные объемы салатов. На плите стояла маленькая сковородка, в духовке – крошечная форма для запекания.
К шести вечера вернулся Виктор, румяный и веселый, пахнущий морозом и легким перегаром.
– Ох, запахи какие! – он втянул носом воздух. – Мясом пахнет! Умница моя, хозяюшка. Мама звонила, сказала, к девяти приедет. Решила с нами встречать. Говорит, скучно ей одной перед новым телевизором, хочет в семейном кругу. Ты не против?
Ольга улыбнулась. Улыбка вышла тонкой, загадочной.
– Конечно, пусть приезжает. Я как раз стол накрываю. Иди в душ, переодевайся. Рубашку я тебе погладила, висит на стуле.
Виктор, напевая «В лесу родилась елочка», скрылся в ванной. Ольга продолжила сервировку. Она достала из шкафа лучшую скатерть – белоснежный лен с вышивкой. Поставила дорогие приборы. Свечи в высоких подсвечниках.
Когда Виктор вышел, благоухая гелем для душа, и вошел в гостиную, он замер.
Стол выглядел великолепно. Но странно.
На одном краю стола стояла роскошная тарелка с золотой каемкой. Ряд хрустальных бокалов. Красиво сложенная салфетка. Перед этим прибором стояли блюда, от которых у Виктора потекли слюнки.
Там была тарелка с нарезкой благородных сыров – пармезан, горгонзола с голубой плесенью, камамбер с медом и орехами. Рядом на льду лежали устрицы – полдюжины, свежайшие. В центре красовался стейк из мраморной говядины, прожарки медиум, истекающий соком. Рядом – салат с рукколой, кедровыми орешками и тигровыми креветками. И небольшая баночка черной икры, настоящей, осетровой, рядом с поджаренными тостами. В ведерке со льдом запотела бутылка дорогого французского шампанского «Вдова Клико».
А на другом конце стола, где обычно сидел Виктор, и где предполагалось место для его мамы, стояли две простые тарелки из повседневного набора. Перед ними стояла кастрюля с вареной картошкой, «в мундире», даже не чищенной. Рядом лежала палка самой дешевой колбасы, прозванной в народе «бумажной», буханка черного хлеба и банка кильки в томате. И бутылка водки из запасов Виктора, которую он покупал для гаража.
– Оль, это что? – Виктор растерянно моргнул, указывая на картошку. – Шутка такая? А где оливье? Где мясо по–французски? Где бутерброды с красной икрой?
Ольга грациозно опустилась на свой стул перед стейком и устрицами. Налила себе шампанского. Пузырьки весело заиграли в бокале.
– Никаких шуток, дорогой. Это – реальность. Ты вложил свой бюджет в мамин телевизор. Я вложила свой бюджет в свой новогодний стол.
– В смысле «свой»? – Виктор начал багроветь. – Мы же семья! Бюджет общий!
– Был общим, пока ты единолично не решил распорядиться нашей финансовой подушкой на праздники. Ты сказал: «Счастье не в еде». Ты сказал: «Поскромнее». Вот, пожалуйста. Картошка – это сытно, скромно и традиционно. Килька – вообще классика. А я весь год работала, я устала, и я хочу праздника. Я купила себе то, что люблю. На свои деньги.
– Ты что, издеваешься?! – голос Виктора сорвался на крик. – Мама сейчас приедет! Что я ей на стол поставлю? Картошку в мундире?!
– Ну почему же только картошку? Можешь колбасу порезать. Нож на кухне.
– Оля, это свинство! Ты купила одну бутылку шампанского за десять тысяч, а мужу родному кусок мяса пожалела?
– Я не пожалела. Я просто расставила приоритеты. Точно так же, как ты расставил их три дня назад. Для тебя приоритет – мамин комфорт. Для меня приоритет – мой комфорт. Все честно. У тебя есть мама, у мамы есть телевизор. Можете включить его и смотреть кулинарные шоу, будет очень аппетитно.
В этот момент в дверь позвонили. Это была Валентина Петровна. Она вошла шумная, румяная, в новой норковой шапке, с пакетом мандаринов в руках.
– С наступающим, мои дорогие! Ох, мороз какой, пробки жуткие! Ну что, готовы встречать? У меня слюнки текут, так кушать хочется. Оленька, небось, опять шедевров наготовила?
Она прошла в комнату, скидывая шубу на ходу, и застыла перед столом, точно так же, как пять минут назад ее сын.
– Это что такое? – она ткнула пальцем в кастрюлю с картошкой. – Витя? Оля? У вас что, газ отключили, доварить не успели?
Виктор стоял красный как рак, не зная, куда деть глаза. Ольга спокойно отрезала кусочек стейка, отправила его в рот и блаженно зажмурилась.
– М-м-м, божественно. Валентина Петровна, присаживайтесь. Угощайтесь тем, что ваш сын обеспечил. Картошечка своя, рассыпчатая.
– Я не поняла, – свекровь перевела взгляд с роскошной тарелки Ольги на унылую кильку. – Это что за раздельное питание? Оля, ты почему Витю не кормишь? Он же мужик, ему мясо нужно! А ты себе икру черную ложками накладываешь? Совести у тебя нет!
– Совесть, Валентина Петровна, стоит дорого, – Ольга сделала глоток шампанского. – Примерно пятьдесят тысяч рублей. Именно ту сумму, которую Витя отдал вам на телевизор. Это были деньги на наш новогодний стол. На мясо для Вити, на салаты для гостей, на подарки. Но поскольку деньги ушли к вам, то и претензии по меню, пожалуйста, предъявляйте к себе. Или к телевизору. Может, он вам оливье покажет.
Валентина Петровна открыла рот, закрыла, потом снова открыла. Лицо ее пошло пятнами.
– Ты… ты попрекаешь меня деньгами? Родную мать? Витя, ты слышишь, что она говорит?
– Слышу, мам, – буркнул Виктор, с ненавистью глядя на кильку. – Но она в чем-то права. Денег-то у нас не осталось. Я же тебе все подчистую перевел.
– Так у нее есть! – свекровь указала наманикюренным пальцем на Ольгу. – Вон, сидит, шампанское хлещет! Значит, были деньги! Крысятничала от семьи?
– Зарабатывала, Валентина Петровна. Работала по выходным, брала дополнительные проекты. И потратила на себя. Имею полное право. Вы же не спросили, есть ли нам на что хлеб купить, когда просили на телевизор? Вы просто захотели. Вот и я захотела.
– Да подавись ты своей икрой! – взвизгнула свекровь. – Витя, собирайся! Мы уходим ко мне! Не будем мы сидеть с этой эгоисткой! Купим пельменей, сварим, и нормально посидим перед новым телевизором!
Виктор переминался с ноги на ногу. Уходить на мороз, ехать через весь город, чтобы есть магазинные пельмени, ему не хотелось. Ему хотелось тот сочный стейк, который с таким аппетитом ела Ольга. Аромат жареного мяса и розмарина щекотал ноздри, сводил с ума.
– Мам, ну куда мы поедем, до курантов два часа… – жалобно протянул он.
– Ах, ты еще и остаться хочешь?! С ней?! После того, как она мать твою унизила картошкой в мундире?! – Валентина Петровна схватилась за сердце. – Ну все, я этого не прощу. Ноги моей здесь больше не будет!
Она развернулась, схватила свою шубу и вылетела в прихожую. Грохнула входная дверь.
В квартире повисла тишина, нарушаемая только звоном вилки о фарфор – Ольга продолжала трапезу.
Виктор сел на свой стул. Посмотрел на нечищеную картофелину. Потом на жену. Она была красивая, спокойная и совершенно чужая в этот момент.
– Ты правда не дашь мне даже кусочка? – тихо спросил он.
– Правда, – Ольга посмотрела ему в глаза. Взгляд был твердым. – Если я сейчас дам тебе кусочек, Витя, ты ничего не поймешь. Ты решишь, что так можно. Что можно забрать у жены, отдать маме, а жена все равно поймет, простит и накормит. Нет. Этот урок ты должен выучить желудком.
Она подвинула к себе сырную тарелку.
– Хочешь есть – чисти картошку. Хочешь нормального отношения – научись уважать свою семью, а не только мамины хотелки.
Виктор посидел минуту молча. Потом потянулся к бутылке водки, налил себе полстакана. Выпил залпом, не чокаясь, занюхал куском черного хлеба. Взял холодную, склизкую картофелину и начал коряво счищать кожуру пальцами.
Ольга включила телевизор. Шел «Ирония судьбы». Она намазала крекер паштетом из гусиной печени.
– С наступающим, дорогой, – сказала она.
– С наступающим, – буркнул Виктор с полным ртом сухой картошки.
Новогодняя ночь прошла странно. Ольга наслаждалась деликатесами, смотрела концерт и переписывалась с подругами. Виктор мрачно жевал колбасу, периодически выходя курить на балкон. Мать звонила ему раз пять, он сбрасывал, потом все-таки ответил, долго слушал крики в трубку, что-то угукал.
Утром первого января Ольга проснулась поздно. Голова была ясной, настроение – прекрасным. Она вышла на кухню. На столе стояла пустая бутылка из–под водки и тарелка с засохшими картофельными очистками. Виктора не было.
На холодильнике висела записка, прижатая магнитом:
«Уехал к маме, надо успокоить. Стыдно. Я понял. Прости».
Ольга усмехнулась, смяла бумажку и выбросила в мусорное ведро. Она открыла холодильник. Там оставалось еще много вкусного: половина баночки икры, кусок камамбера, форель.
– Ничего, – сказала она своему отражению в зеркале. – Голод – лучший учитель.
Вечером Виктор вернулся. Он был тихий, помятый и трезвый. В руках он держал пакет.
– Я это… зашел в магазин, – он поставил пакет на стол. – Там, конечно, выбор небольшой первого числа, но все же.
Он достал банку хорошего кофе, коробку любимых Ольгиных конфет и небольшую упаковку слабосоленой семги.
– Это на последние, – признался он. – Заначка в зимней куртке была. Оль, давай мириться. Я вчера, пока эту картошку жевал, чуть не подавился от злости. Сначала на тебя, а потом на себя. Я же видел, как ты смотрела, когда я про телевизор говорил. А я дурак, думал, пронесет.
Ольга подошла к нему, посмотрела внимательно.
– Телевизор мама не вернула?
– Нет, конечно. Сказала, что это подарок, подарки не отдают. И что я подкаблучник. Но я ей сказал, что в ближайшие полгода никаких крупных покупок. У нас свои дыры в бюджете.
– Полгода? – Ольга приподняла бровь.
– Ну… пока ипотеку не закроем, – поправился Виктор.
Ольга вздохнула и обняла мужа. Она понимала, что война с Валентиной Петровной еще не окончена. Что будут еще попытки вытянуть деньги, манипуляции здоровьем и обиды. Но первый бой она выиграла. И трофеем в этом бою стал не стейк и не икра, а то, что муж впервые за много лет принес семгу ей, а не маме.
– Ставь чайник, – сказала она. – Будем конфеты есть. А стейк я тебя научу жарить. С первой зарплаты. Твоей.
Виктор облегченно выдохнул и бросился к плите. А Ольга смотрела на падающий за окном снег и думала, что этот Новый год, пожалуй, стал самым честным в их жизни. И самым вкусным, несмотря ни на что.
Если вам понравилась эта история, поддержите автора лайком и подпиской, чтобы не пропустить новые рассказы. А как бы вы поступили на месте Ольги – простили бы или пошли на принцип?