– И не забудь про селедку под шубой, мужики просили. Только сделай побольше, а то в прошлый раз Пашка возмущался, что ему всего ложка досталась. И оливье, само собой, тазик, как полагается. Ну и горячее – мясо по-французски, наверное? Или нет, давай лучше буженину запечем, она сытнее.
Вадим стоял посреди кухни, уперев руки в бока, и с видом полководца оглядывал фронт работ. На столе, на полу и даже на подоконнике громоздились пакеты из супермаркета. Из одного торчал пучок увядающего укропа, из другого выкатилась сетка с картошкой, рассыпая по чистому кафелю мелкую землю.
Ольга сидела на табуретке, обхватив чашку с давно остывшим кофе, и смотрела на этот натюрморт с каким-то странным оцепенением. Была суббота. Единственный день, когда она могла позволить себе проснуться в десять, неспешно принять душ и почитать книгу. Но вместо этого в девять утра ее разбудил хлопок входной двери и грохот пакетов.
– Вадик, – тихо произнесла она, не поднимая глаз. – Какая селедка? Какой Пашка? Мы же договаривались, что эти выходные проведем вдвоем. Я устала. У меня был годовой отчет, я всю неделю приходила домой в девять вечера.
Муж отмахнулся, словно от назойливой мухи, и принялся выгружать на стол майонез. Десять пачек. Десять больших синих пачек майонеза.
– Ой, ну начинается. Ляль, ну мы же не чужих людей зовем. Это ж свои, пацаны. Витька с женой, Толян, Паша, Серега. Сто лет не собирались нормально, по-домашнему. А то все кафе да кафе, там порции – кот наплакал, а денег дерут тьму. Им же хочется домашненького, твоего фирменного. Ты же у меня хозяюшка.
Это слово – «хозяюшка» – прозвучало как приговор. Ольга знала этот тон. Сначала лесть, потом давление на чувство вины, а в конце – обида, если что-то пойдет не по его сценарию.
– Вадим, «по-домашнему» означает, что я должна сейчас встать к плите и не отходить от нее до вечера, – Ольга попыталась говорить спокойно, хотя внутри уже начинала закипать глухая злость. – Ты притащил пять килограммов картошки. Свекла, морковь, яйца, три курицы... Кто это все будет чистить, варить, резать?
– Ну я помогу! – бодро заявил Вадим, открывая банку с маринованными огурцами и тут же отправляя один в рот. – Картошку почищу, если надо. А остальное – там делов-то? На комбайне вжих-вжих и готово. Ты же женщина, у тебя это в крови. Раз-два и накрыла поляну.
Ольга посмотрела на свои руки. Свежий маникюр, который она сделала вчера вечером, мечтая, как будет красиво перелистывать страницы книги. Если она сейчас возьмется за свеклу и селедку, от маникюра останутся одни воспоминания. Но дело было даже не в ногтях. Дело было в том, что «раз-два» существовало только в воображении Вадима.
В реальности «поляна» для компании из восьми человек (плюс они двое) означала минимум шесть часов каторжного труда. Сначала сварить овощи, ожидая, пока они остынут. Потом очистить селедку от костей – самое ненавистное занятие, после которого руки пахнут рыбой еще сутки, сколько их ни мой. Потом нарезка. Горы нарезки. Потом жарка мяса, при которой вся кухня покрывается жирным налетом. А после ухода гостей – гора грязной посуды, потому что посудомоечная машина не вместит в себя последствия этого пира, и хрусталь с золотой каемкой, который так любит доставать Вадим, в нее ставить нельзя.
– Вадим, – Ольга встала и подошла к раковине, чтобы вылить кофе. – Я не буду этого делать.
Муж замер с надкушенным огурцом в руке.
– Чего не будешь?
– Готовить не буду. Ни оливье, ни шубу, ни буженину. Я не нанималась поваром в полк. Если твои друзья хотят встретиться – заказывай пиццу. Или суши. Или осетинские пироги. Сейчас служб доставки море.
Вадим поперхнулся и закашлялся. Лицо его начало медленно краснеть, приобретая оттенок той самой свеклы, которая лежала в пакете.
– Ты сдурела? Какая пицца? Пацаны водку пить будут, им закуска нормальная нужна! Соленья, салаты, горячее! Ты хочешь, чтобы меня на смех подняли? «Пришли к Вадьке, а он нас сухим кормом травит»? Нет уж, дорогая. Я продукты купил? Купил. Денег потратил – уйму! Ты посмотри, какая вырезка! Так что давай, не ломайся. Передник в зубы и вперед. А я пока пойду в гараж сбегаю, у меня там наливка с прошлого года осталась, надо принести.
Он развернулся, уверенный в том, что разговор окончен, и направился в прихожую. Для него это было нормой. Его мама так делала: отец приглашал гостей, а мать металась между кухней и столом, подливая, подавая, убирая, и в конце вечера падала без сил, пока мужчины курили на балконе, обсуждая политику. Вадим считал, что это и есть семейное счастье.
Ольга слушала, как он обувается, как звенит ключами.
– К четырем часам чтобы все шкворчало! – крикнул он уже от двери. – Гости к пяти подтянутся!
Дверь захлопнулась.
Ольга осталась одна в тишине, нарушаемой только гудением холодильника и шуршанием пакета, который медленно оседал на бок под тяжестью капустного кочана.
«Передник в зубы», – эхом отозвалось в голове.
Она представила себе этот день. Вот она сейчас наденет старые домашние штаны. Встанет к мойке. Будет скоблить морковь, пачкая раковину землей. Будет плакать над луком. Потом придет Вадим, веселый, с наливкой, будет хватать куски со стола и давать советы: «Майонеза побольше клади, суховато!». Потом придут гости. Шумный Пашка, который вечно отпускает сальные шуточки. Витька с женой Леной – той самой, которая будет сидеть с поджатыми губами и критиковать прожарку мяса, хотя сама дома варит только пельмени.
Они будут есть, пить, громко смеяться, ронять крошки на ковер. А она будет бегать, менять тарелки, приносить салфетки, слушать тосты «за хозяйку, у которой руки золотые», и мечтать только об одном – чтобы они все ушли. А потом полночи мыть посуду, потому что «не оставлять же грязь на ночь».
Ольга посмотрела на пакеты. Подошла к ним. Вытащила сетку с картошкой и аккуратно положила ее на середину стола. Рядом водрузила пачку майонеза, как памятник.
Потом она развернулась и пошла в спальню.
Она открыла шкаф. Достала свое любимое платье – темно-синее, шерстяное, которое идеально сидело по фигуре, но которое она надевала последний раз полгода назад. Достала плотные колготки, высокие кожаные сапоги на устойчивом каблуке.
Ольга подошла к зеркалу. Нанесла легкий тон, подкрасила ресницы, немного румян, чтобы скрыть бледность от усталости. Распустила волосы, расчесала их, позволив локонам упасть на плечи. Надела серьги – длинные серебряные капли.
Из зеркала на нее смотрела красивая, молодая еще женщина. Не «хозяюшка», не кухарка, не придаток к кухонному комбайну. Женщина, у которой сегодня выходной.
Она взяла сумку, переложила туда книгу, кошелек, телефон и наушники. Надела пальто, повязала яркий шарф.
Выходя из квартиры, она на секунду задержалась на кухне. Натюрморт с картошкой и майонезом все так же украшал стол.
– Шкворчало, значит, – прошептала она. – Ну-ну.
Ольга вышла из подъезда и глубоко вдохнула морозный воздух. Был конец ноября, снег уже лежал плотным слоем, но день выдался солнечным. Она направилась прочь от дома, в сторону центрального парка.
Телефон в кармане звякнул через двадцать минут. Вадим.
Она не ответила.
Еще через десять минут – снова звонок. Потом сообщение: *«Ты где? Я пришел, тебя нет. Картошка не чищена. Вода не кипит. Ляль, ты в магазин вышла?»*
Ольга усмехнулась, включила беззвучный режим и зашла в кофейню. Здесь пахло корицей, свежей выпечкой и спокойствием. Она заказала большой капучино и кусок миндального торта. Села у окна, открыла книгу. Но читать не получалось. Она просто смотрела на улицу, на прохожих, и чувствовала, как внутри расправляется какая-то сжатая пружина.
Это было странное чувство – смесь страха (как же там Вадим, будет скандал) и невероятного, пьянящего освобождения. Впервые за двенадцать лет брака она просто взяла и вышла из навязанной роли.
Прошел час. Телефон вибрировал не переставая. На экране высвечивались сообщения:
*«Оля, это не смешно!»*
*«Гости через два часа! У меня конь не валялся!»*
*«Ты что, обиделась? Ну извини, я сам почищу картошку, ты только приди пожарь!»*
*«Ольга!!! Возьми трубку!!!»*
Ольга доела торт, наслаждаясь каждым кусочком. Никто не торопил ее. Никто не просил «подать соль». Никто не говорил, что она ест слишком медленно.
После кофейни она пошла в кино. Выбрала какую-то романтическую комедию, на которую Вадим никогда бы не согласился пойти («Что за сопли, пошли лучше на боевик»). В зале было темно и уютно. Она смеялась над шутками героев, ела попкорн и чувствовала себя школьницей, сбежавшей с уроков.
Когда фильм закончился, на улице уже стемнело. Зажглись фонари, город преобразился. Было около шести вечера. Самое время «разгара веселья» по плану Вадима.
Ольга достала телефон. 45 пропущенных вызовов. 30 сообщений. Последнее было от Лены, жены Витьки: *«Олечка, с тобой все в порядке? Вадик сказал, тебе плохо стало, ты ушла к врачу. Мы волнуемся».*
Ах, вот как. К врачу. Стыдно признаться друзьям, что жена взбунтовалась. Гордость не позволяет сказать: «Я хотел заставить ее готовить на ораву, а она послала меня лесом».
Ольга написала короткий ответ Лене: *«Все хорошо, Леночка. Просто решила устроить себе выходной. Приятного вам вечера».*
И выключила телефон совсем.
Она гуляла по вечернему проспекту, заглядывала в витрины магазинов. Купила себе новые перчатки – мягкие, кожаные, безумно дорогие, на которые раньше пожалела бы денег, ведь «надо кредит гасить» или «Вадиму нужна новая зимняя резина». Сегодня ей было можно все.
Ноги начали уставать, да и мороз усилился. Пора было возвращаться. Не потому, что она чувствовала вину, а потому, что это был ее дом. И она не собиралась ночевать на улице из-за чьих-то гастрономических амбиций.
Она подошла к своему подъезду около девяти вечера. Окна их квартиры на третьем этаже горели. Но, странное дело, не было слышно привычного грохота музыки, который обычно сопровождал посиделки друзей Вадима.
Ольга поднялась на этаж, открыла дверь своим ключом.
В прихожей пахло не пирогами и не запеченным мясом. Пахло чем-то подгоревшим, смесью уксуса и дешевой колбасой.
В коридоре стояли ботинки гостей. Куча курток на вешалке. Значит, все-таки собрались.
Ольга сняла пальто, поправила прическу и прошла в гостиную.
Картина, которая предстала перед ней, была достойна кисти художника-передвижника. За большим столом, накрытым праздничной скатертью (которую Ольга берегла для Нового года), сидели пятеро мужчин и две женщины. Но стол выглядел сиротливо.
Посреди стола стояла огромная кастрюля, в которой плавали нечищеные вареные картофелины. Рядом громоздились пластиковые контейнеры из ближайшей кулинарии – самые дешевые салаты, которые уже успели заветриться. На блюде лежала нарезанная ломтями толщиной в палец колбаса и сыр, накромсанный кусками разной формы. В центре композиции возвышалась бутылка водки и банка шпрот, открытая так криво, что масло вылилось на скатерть.
Вадим сидел во главе стола. Вид у него был жалкий и одновременно взъерошенный. На пальце был намотан пластырь, передник (тот самый, который он велел взять в зубы Ольге) висел на нем криво, завязанный где-то под мышками.
Увидев Ольгу, все замолчали. Пашка замер с вилкой, на которой болтался шпрот. Лена поджала губы еще сильнее.
– Добрый вечер, – лучезарно улыбнулась Ольга. – Как посиделки? Надеюсь, я не помешала?
Вадим вскочил со стула. В его глазах читалась смесь ярости и облегчения.
– Ты... Ты где была?! – выдохнул он. – Мы тут... Я тут...
– Я гуляла, – спокойно ответила Ольга, проходя в комнату и садясь на свободный стул. – У меня был выходной. Ты же сам сказал – все сделаешь. Картошку почистишь, комбайном вжих-вжих. Я смотрю, с «вжих-вжих» возникли технические неполадки?
Она кивнула на нарезанный кирпичами сыр и кастрюлю с картошкой в мундире.
– Вадик сказал, тебе плохо стало, – подала голос Лена, подозрительно оглядывая цветущий вид Ольги. – А ты, оказывается, гуляла? Пока муж тут за всех отдувался?
Ольга посмотрела на Лену долгим взглядом.
– Лена, а ты часто своему Вите готовишь тазы оливье, когда он без предупреждения зовет толпу гостей в твой единственный выходной?
Витя поперхнулся водкой. Лена покраснела.
– Ну, мы же гости... – неуверенно протянул Пашка. – Мы думали, по-домашнему... А тут, эвон как. Вадька чуть полкухни не спалил, пока курицу пытался жарить. Пришлось в кулинарию бежать.
– Бедные вы мои, – в голосе Ольги не было ни капли сочувствия. – Пришлось есть магазинное. Какая трагедия. А Вадим у нас, оказывается, без жены даже курицу пожарить не может? Странно, а мне казалось, там делов-то – раз-два и готово. У него же это в крови, он же мужчина, добытчик. Мамонта принес, а уж пожарить – пустяк.
Вадим стоял красный как рак. Он понимал, что проиграл. Проиграл в тот момент, когда попытался сам почистить пять килограммов картошки и порезался на второй же штуке. Когда понял, что свеклу варить надо час, а не пять минут. Когда майонез предательски брызнул на его новую рубашку, а мясо начало гореть снаружи, оставаясь сырым внутри.
Он понял, что «хозяюшка» – это не встроенная функция женщины, а тяжелый, неблагодарный труд.
– Оль, ну хватит, – глухо сказал он, садясь обратно. – Опозорила меня перед пацанами, довольна?
– Это ты себя опозорил, Вадим, – жестко ответила Ольга. – Тем, что пообещал людям стол, который не способен накрыть сам, рассчитывая выехать на моем горбу. Я не прислуга. Я твоя жена. И я тоже работаю. И я тоже устаю.
За столом повисла тишина. Мужики переглядывались, чувствуя себя неловко. Им вдруг стало понятно, что веселья не будет. Что водка под вареную картошку в мундире и кислые лица хозяев – это не праздник.
– Ладно, Вадос, мы, наверное, пойдем, – первым поднялся Серега, самый адекватный из компании. – Посидели и хватит. Ольге отдыхать надо. Да и поздно уже.
– Да, да, пора, – подхватил Толян. – Спасибо за... прием.
Гости начали поспешно собираться. Вадим пытался их удержать, что-то бормотал про «еще по одной», но энтузиазм улетучился. Через десять минут квартира опустела.
Ольга и Вадим остались вдвоем среди грязных тарелок, недоеденной магазинной бурды и запаха гари.
Вадим сидел, опустив голову на руки.
– Ты стерва, Оля, – сказал он без злости, скорее с усталостью.
– Возможно, – согласилась она, снимая сапоги. – Зато я отдохнувшая стерва. А ты – усталый, голодный и злой. Нравится результат?
– Мясо сгорело, – пожаловался он, как маленький мальчик. – Я его на сильный огонь, чтобы быстрее, а оно... Черное стало, а внутри кровь. Дым на всю кухню. Хорошо хоть пожарку не вызвали.
– Бывает, – кивнула Ольга. – Кулинария – это искусство, а не «вжих-вжих».
Она прошла на кухню. Там царил хаос. Очистки на полу, жирные пятна на плите, гора посуды в раковине.
– Убирать будешь сам, – спокойно сказала она. – Я сегодня леди. У меня маникюр и новые перчатки.
Вадим поднял на нее глаза. В них читалось осознание масштаба катастрофы.
– Оль... Ну помоги. Я не знаю, за что хвататься. Я устал. Я весь день как проклятый... В магазин, потом чистил эту проклятую картошку, потом бегал за салатами...
– Добро пожаловать в мой мир, дорогой. В мир каждой субботы перед приходом твоих друзей. Только умножь это на три, потому что я готовлю вкусно и много, а не покупаю готовое.
Вадим вздохнул. Встал, подошел к раковине, включил воду. Взял губку.
– Я понял, – буркнул он. – Я все понял. Больше никаких «тазиков». В следующий раз – пицца. Или в бар пойдем.
– Золотые слова, – улыбнулась Ольга.
Она подошла к холодильнику, достала йогурт. Это был ее ужин.
Вадим возился с посудой час. Он пыхтел, ругался под нос, разбил одну тарелку (к счастью, не из любимого сервиза Ольги). Ольга не вмешивалась. Она сидела в гостиной, читала книгу и краем глаза наблюдала за мужем.
Это был жестокий урок. Но необходимый.
Когда Вадим закончил, он пришел в комнату и рухнул на диван рядом с ней. От него пахло моющим средством и тем самым подгоревшим мясом.
– Прости, – сказал он тихо. – Я правда думал, что это... ну, проще. Что ты привыкла. Что тебе это даже нравится. Мама же всегда...
– Я не твоя мама, Вадим. И времена другие. Мне не нравится стоять у плиты сутками. Мне нравится гулять, ходить в кино и быть красивой для тебя, а не для твоих друзей.
Он обнял ее, уткнувшись носом ей в плечо.
– Ты красивая. Платье это... тебе идет. Я и забыл, что оно у тебя есть.
– Потому что я обычно встречаю тебя в халате и с поварешкой.
– Мир? – спросил он.
– Мир, – ответила Ольга. – Но при одном условии.
– Каком?
– Завтрак готовишь ты. И это не обсуждается. И это должна быть не картошка в мундире. Яичницу, надеюсь, ты не разучился делать?
Вадим рассмеялся. Нервно, но искренне.
– Яичницу смогу. Обещаю.
На следующее утро Ольга проснулась от запаха кофе и жареного бекона. На кухне было на удивление чисто – видимо, Вадим ночью дотирал полы, чтобы искупить вину. На столе стояла тарелка с немного подгоревшей, но вполне съедобной яичницей, и чашка кофе. Рядом лежала записка: «Хозяюшка взяла отгул. Люблю тебя».
Ольга улыбнулась. Она знала, что этот бунт запомнится надолго. И что теперь, когда Вадим будет заикаться о «домашних посиделках», у нее есть веский аргумент в виде его перебинтованного пальца и воспоминаний о позоре перед друзьями.
А друзья... Друзья переживут. В конце концов, в гости ходят не жрать, а общаться. А если кому-то нужен тазик оливье – пусть сам его и строгает. У Ольги на выходные были совсем другие планы.
Спасибо, что дочитали эту историю до конца. Если вы тоже считаете, что домашний труд должен цениться, а выходные – это время для отдыха, ставьте лайк и подписывайтесь на канал, впереди много жизненных рассказов