– А ты уверена, что купила именно тот майонез? Мама говорила, что для праздничного стола подходит только «Провансаль» в стеклянной банке, а не этот суррогат в пластике, – Сергей стоял у открытого холодильника и с сомнением вертел в руках упаковку соуса.
Елена, которая в этот момент яростно натирала до блеска и без того чистую плиту, замерла. Губка в ее руке сжалась, выпуская облако мыльной пены. Она медленно выдохнула, считая до трех, чтобы не сорваться на крик. До Нового года оставалось всего два дня, нервы были натянуты, как струны на гитаре, а тут еще и бесконечные ценные указания, транслируемые мужем.
– Сережа, – голос ее звучал пугающе спокойно, – майонез нормальный. Жирность шестьдесят семь процентов, состав натуральный. Если твою маму не устраивает, она может принести свой. Или вообще не есть салаты.
Муж поморщился, словно от зубной боли, и захлопнул дверцу холодильника.
– Ну зачем ты так сразу? Лена, ты же знаешь, она просто хочет, чтобы все было идеально. Это же первый Новый год, который мы отмечаем в этой квартире. Для нее важно, чтобы перед родственниками не было стыдно. Кстати, она звонила полчаса назад.
Елена почувствовала, как внутри все холодеет. Звонки свекрови, Раисы Борисовны, никогда не сулили ничего хорошего, особенно в преддверии праздников. Это всегда означало либо смену планов, либо новую порцию критики, замаскированной под заботу.
– И что она сказала? – спросила Елена, возвращаясь к полировке эмали.
– Сказала, что заедет сегодня к четырем. С ревизией.
Тряпка выпала из рук Елены и шлепнулась на кафельный пол с мокрым чавкающим звуком.
– С какой еще ревизией? – переспросила она, надеясь, что ослышалась. – Мы же договаривались, что гости собираются тридцать первого числа в шесть вечера. Сегодня двадцать девятое. У меня еще шторы не доглажены, мясо не замариновано, и я сама выгляжу как домовой Кузя после генеральной уборки.
Сергей виновато развел руками, прислонившись спиной к подоконнику. Вид у него был типичный для мужчины, который оказался между молотом и наковальней, но по привычке решил не сопротивляться молоту, потому что тот бил больнее и громче.
– Она сказала, что должна проверить готовность квартиры. Посмотреть, достаточно ли стульев, проверить скатерти на наличие пятен, проинспектировать меню. Ну и вообще, глянуть, не нужна ли помощь. Она же считает, что ты молодая, неопытная, можешь что-то упустить. Мама волнуется.
– Волнуется она, – фыркнула Елена, поднимая тряпку. – Сережа, мне тридцать четыре года. Я веду хозяйство уже двенадцать лет. Я работаю начальником отдела логистики. Я умею планировать поставки грузов через половину страны, неужели ты думаешь, я не справлюсь с нарезкой колбасы и расстановкой тарелок?
– Лен, ну не кипятись. Ты же знаешь ее характер. Ей нужно чувствовать себя нужной, главной. Давай она приедет, походит, посмотрит, поворчит и уедет. Потерпишь часик, зато потом никаких обид.
В этом «потерпишь» заключалась вся суть их семейной жизни последние годы. С тех пор как они поженились, Раиса Борисовна присутствовала в их жизни незримой тенью. Она знала, когда они меняют постельное белье, сколько тратят на продукты и почему Елена до сих пор не родила ей внуков (по официальной версии – карьера, по факту – просто не хотели пока). Но покупка новой просторной квартиры полгода назад стала для свекрови чем-то вроде красной тряпки. Она восприняла это не как достижение сына и невестки, а как новый филиал своих владений, требующий немедленного освоения и контроля.
Елена подошла к раковине и включила воду, чтобы смыть пену с рук. Шум воды немного успокаивал. В голове пронеслись воспоминания о прошлом визите свекрови. Тогда Раиса Борисовна провела пальцем по верхней кромке дверного косяка, демонстративно сдула пылинку и сказала: «Милочка, уют создается чистотой, а не дорогими вазочками». Потом она переставила кастрюли в шкафу по росту, потому что «так эргономичнее», и выбросила любимую кружку Елены из-за крошечного скола, заявив, что битая посуда притягивает бедность.
– Нет, – твердо сказала Елена, выключая воду.
– Что «нет»? – не понял Сергей.
– Нет, она не приедет сегодня. Никакой ревизии не будет.
Сергей округлил глаза, будто жена вдруг заговорила на китайском языке.
– Лена, ты чего? Она уже выехала. Она через час будет здесь. Я не могу ей позвонить и сказать «разворачивайся». Это хамство. Это моя мать!
– А это мой дом! – Елена развернулась к мужу, уперев руки в бока. – И твой тоже, кстати. Но почему-то распоряжается здесь она. Сережа, посмотри на меня. Я устала. Я всю неделю закрывала отчеты на работе, а вечерами драила этот паркет. Я хочу сегодня спокойно доделать дела, принять ванну и лечь спать пораньше, чтобы завтра со свежей головой начать готовить. Я не хочу стоять по стойке смирно, пока твоя мама будет проверять, достаточно ли накрахмалены салфетки.
– Ты преувеличиваешь, – слабо попытался возразить муж. – Она просто хочет помочь.
– Помощь – это когда спрашивают: «Вам помочь?». А когда ставят перед фактом «я еду проверять», это инспекция. Я не на работе, а она не санэпидстанция. Позвони ей и скажи, что мы заняты. Что нас нет дома. Что мы уехали в магазин. Что угодно.
– Я не буду врать матери, – набычился Сергей. В такие моменты в нем просыпалось упрямство, унаследованное как раз от Раисы Борисовны. – И ссориться с ней перед праздником не буду. Приедет, попьет чаю и уйдет. Всё, разговор окончен.
Он вышел из кухни, давая понять, что решение окончательное. Елена осталась одна среди сверкающих кастрюль и запаха лимонного чистящего средства. Внутри нее что-то щелкнуло. То самое чувство, когда терпение, которое казалось бесконечным, вдруг показывает свое дно. Она оглядела свою кухню. Светлую, просторную, с любовью подобранными занавесками цвета мяты, с удобными шкафчиками, которые она проектировала сама. Это была ее территория. Ее крепость. И она не собиралась сдавать ее без боя.
Час пролетел незаметно. Елена намеренно не стала переодеваться в «парадное домашнее», оставшись в удобных спортивных штанах и футболке. Волосы она собрала в небрежный пучок. Она продолжала заниматься делами: загрузила стиральную машину, протерла пыль в гостиной, достала мясо размораживаться. Сергей сидел в комнате за компьютером, делая вид, что очень занят, но Елена видела, как он нервно поглядывает на часы.
Ровно в 16:00 раздалась трель дверного звонка. Короткая, требовательная, потом еще одна – длинная. У Раисы Борисовны даже манера звонить в дверь была командирской.
Сергей вскочил со стула и бросился в прихожую. Елена вышла следом, но остановилась у входа в коридор, скрестив руки на груди.
– Иду, мам, иду! – крикнул Сергей, щелкая замками.
Дверь распахнулась. На пороге стояла Раиса Борисовна. Выглядела она, как всегда, монументально. В тяжелой дубленке, меховой шапке, которая делала ее похожей на боярскую жену, и с двумя объемными пакетами в руках. Ее цепкий взгляд моментально скользнул поверх плеча сына, сканируя пространство прихожей.
– Ну здравствуй, сынок! – громогласно провозгласила она, не делая попытки обнять его, а сразу начиная движение вперед, как ледокол. – Чего так долго открываешь? Я уж думала, спите средь бела дня. А работы-то непочатый край!
Она сделала шаг через порог, но тут путь ей преградила невидимая, но ощутимая стена напряжения. Елена не сдвинулась с места, но ее взгляд был красноречивее слов.
– Здравствуйте, Раиса Борисовна, – произнесла Елена ровным голосом. – К сожалению, мы сейчас не можем принять гостей.
Свекровь замерла, не донеся ногу до коврика. На ее лице отразилась целая гамма эмоций: от удивления до искреннего возмущения. Она перевела взгляд с сына на невестку, словно ожидая, что Елена сейчас рассмеется и скажет, что это шутка.
– Каких еще гостей, милочка? – усмехнулась Раиса Борисовна, опуская пакеты на грязный пол подъезда (на чистый коврик внутри она их ставить побрезговала или просто руки устали). – Я не гость, я мать. И я приехала не чаи гонять, а дело делать. У меня там, в пакетах, формы для холодца, я знаю, у тебя вечно тары не хватает, и средство от накипи, чайник ваш прошлый раз смотреть страшно было. А ну, Сережа, возьми сумки!
Сергей дернулся было к пакетам, но Елена сделала шаг вперед, оказавшись плечом к плечу с мужем, фактически блокируя проход.
– Спасибо за заботу, Раиса Борисовна, но формы у нас есть. И средство есть. И чайник чистый. Мы очень ценим ваше желание помочь, но сегодня у нас другие планы. Мы не готовы к приему. Мы ждем вас тридцать первого, как и договаривались.
В подъезде повисла тишина. Соседка с нижнего этажа, которая как раз выходила гулять с собачкой, замедлила шаг, навострив уши. Сцена обещала быть интересной.
Лицо свекрови начало медленно наливаться пунцовым цветом, гармонируя с ее бордовым шарфом.
– Сережа, это что такое? – прошипела она, обращаясь исключительно к сыну, игнорируя Елену как сломанный радиоприемник. – Твоя жена меня на порог не пускает? В дом, который, между прочим, куплен на деньги, которые ты зарабатываешь?
– Квартира куплена в ипотеку, – холодно поправила Елена, не давая мужу открыть рот. – И выплачиваем мы ее из общего бюджета. Моя зарплата, смею заметить, не меньше Сережиной. Так что право голоса я имею. И сейчас я говорю: мы устали, мы убираемся, мы не одеты для визитов. Пожалуйста, приезжайте в праздник, мы будем очень рады.
– Лен, ну хватит, – взмолился Сергей, его лицо выражало крайнюю степень муки. – Мам, проходи, не слушай ее, она просто устала...
Он попытался посторониться, пропуская мать, но Елена не сдвинулась ни на сантиметр. Она стояла в дверном проеме, упершись рукой в косяк, создавая физическое препятствие. Это был тот самый момент истины. Если она сейчас отступит, то следующие двадцать лет так и пройдут под диктовку этой женщины в меховой шапке.
– Сергей, если ты сейчас проигнорируешь мое мнение, то Новый год ты будешь встречать с мамой. У нее дома, – тихо, но отчетливо произнесла Елена, глядя мужу прямо в глаза.
Сергей замер. Он знал этот тон. Елена редко ставила ультиматумы, но если ставила – шла до конца. Он посмотрел на разъяренную мать, потом на решительную жену.
– Мам... – начал он неуверенно. – Может, правда... не вовремя? Мы тут... бардак развели, полы моем, химия везде пахнет. Тебе дышать вредно будет.
Раиса Борисовна поперхнулась воздухом. Предательство сына было ударом ниже пояса.
– Ах вот как? – ее голос взлетел на октаву выше, эхом отражаясь от бетонных стен подъезда. – Химия вам пахнет? А материнская забота вам, значит, поперек горла встала? Я через весь город тащилась, в троллейбусе тряслась, везла им, неблагодарным, скатерть льняную, которую еще моя бабка вышивала, чтобы у них стол как у людей был! А меня – как собаку, за дверь?!
– Раиса Борисовна, не драматизируйте, – устало сказала Елена. – Никто вас не выгоняет. Просто время неудобное. Вы не предупредили заранее, не спросили, дома ли мы, заняты ли. Вы просто поставили перед фактом. Так не делается. У нас тоже есть личное пространство.
– Личное пространство?! – взвизгнула свекровь. – У семьи не бывает личного пространства от матери! Ты, девка, совсем стыд потеряла! Окрутила парня, подкаблучником сделала, настроила против родной крови! Я видела, как ты на него смотришь! Змея подколодная!
– Мама, перестань! – Сергей наконец-то повысил голос. Ему стало стыдно перед соседями, двери которых начали приоткрываться на разных этажах. – Лена права. Ты не звонила мне, ты просто сказала "я еду". Мы правда заняты. Давай я тебе такси вызову, поедешь домой, отдохнешь, а послезавтра увидимся.
Раиса Борисовна посмотрела на сына взглядом, в котором читалось обещание вечных мук совести, инфаркта и исключения из завещания (которого, правда, не существовало, так как все имущество состояло из старой «двушки» и дачи с покосившимся забором).
– Такси мне не надо! – отрезала она, хватая свои пакеты с пола. – Ноги моей здесь больше не будет! Празднуйте сами! Ешьте свой майонез из пластика, живите в грязи! Когда разведетесь – ко мне не приползай, слышишь, Сергей?!
Она резко развернулась, едва не сбив пакетом соседку с собачкой, которая все-таки решила задержаться и послушать развязку, и величественно, насколько позволяли тяжелые сумки, зашагала к лифту.
Елена и Сергей стояли в дверях, пока двери лифта не закрылись, отрезая их от бушующей стихии по имени Раиса.
Сергей медленно закрыл входную дверь, повернул замок на два оборота и прислонился к полотну лбом. В квартире повисла звенящая тишина. Было слышно, как на кухне гудит холодильник и тикают настенные часы.
– Ну все, – глухо сказал он, не оборачиваясь. – Теперь начнется. Сейчас она приедет домой, выпьет корвалол, позвонит тете Любе, потом бабушке, потом сестре из Саратова. Через два часа я буду самым ужасным сыном в истории человечества, а ты – ведьмой, которая меня опоила.
Елена подошла к мужу и положила руку ему на плечо. Она чувствовала, как напряжены его мышцы.
– Сереж, я понимаю, тебе неприятно. Но пойми и меня. Если бы мы ее пустили, она бы сейчас ходила здесь и тыкала меня носом, как котенка, в каждую пылинку. Она бы перемыла всю посуду, потому что я мою «неправильно». Она бы раскритиковала мое меню и заставила тебя бежать в магазин за тем, что нужно ей. И в Новый год я сидела бы с дергающимся глазом, ненавидя этот праздник. Ты этого хотел?
Сергей повернулся к ней. Вид у него был измученный.
– Нет, не хотел. Но можно было как-то мягче?
– Мягче мы пробовали пять лет. Не работает. Она понимает только силу. Границы нужно отстаивать, иначе их сотрут. Ты же видел, она даже не спросила, как у нас дела. Она приехала с «ревизией». Само это слово – уже оскорбление.
Муж вздохнул и потер лицо ладонями.
– Ладно. Что сделано, то сделано. Но на Новый год она теперь точно не придет.
– Придет, – уверенно сказала Елена, направляясь обратно на кухню. – Вот увидишь. Она не упустит шанса продемонстрировать, какая она мученица и как великодушно она нас простила. Спорим на тот самый «Провансаль», что она позвонит завтра к вечеру и скажет, что сменила гнев на милость ради памяти отца или чего-то в этом духе?
Сергей слабо улыбнулся.
– Ты циничная женщина, Лена.
– Я реалистка. Иди лучше помоги мне шторы повесить, раз уж ревизор уехал.
Остаток вечера прошел на удивление спокойно. Они вместе повесили шторы, Сергей почистил картошку для завтрашних заготовок, и они даже успели посмотреть старую комедию по телевизору. Телефон Сергея пару раз звякнул сообщениями от родственников – видимо, информационная волна уже пошла, – но он мудро поставил аппарат на беззвучный режим и перевернул экраном вниз.
На следующий день, тридцатого декабря, Елена готовила. Она делала это с удовольствием, без спешки и нервотрепки. Никто не стоял над душой, не давал советов, как правильно резать морковь кубиками. Квартира наполнялась ароматами выпечки, мандаринов и хвои.
Ближе к шести вечера, когда Елена украшала торт кремом, телефон Сергея ожил. Он посмотрел на экран и показал его Елене. Звонила мама.
– Отвечай, – кивнула Елена. – Только помни: мы не извиняемся за то, что защищали свой дом.
Сергей глубоко вздохнул и нажал кнопку ответа, включив громкую связь.
– Да, мам?
– Сережа... – голос Раисы Борисовны был слабым и трагическим, как у героини шекспировской драмы, умирающей от яда. – У меня давление сто восемьдесят. Я всю ночь не спала. Сердце колет.
– Ты вызывала врача? – деловито спросил Сергей, уже наученный годами различать настоящую болезнь и манипуляцию.
– Зачем мне врач... Мне внимание нужно. Родной сын выгнал мать на мороз... Как мне теперь людям в глаза смотреть? Тетя Люба звонила, спрашивала, что у нас стряслось, а мне и сказать стыдно.
– Мам, никто тебя не выгонял на мороз. Ты сама ушла. Мы просто попросили приехать в другое время. Ты как себя чувствуешь? Если плохо, я приеду, привезу лекарства.
На том конце провода повисла пауза. Раиса Борисовна оценивала ситуацию. Сын не каялся, не ползал в ногах, но помощь предлагал. Значит, мосты не сожжены окончательно.
– Лекарства у меня есть, – сухо ответила она, меняя тон на более деловой. – Я вот что звоню. Скатерть ту, льняную, я все-таки привезу. Жалко, если пропадет. И холодец я сварила, три лотка. Куда мне столько одной?
Елена, стоявшая рядом, беззвучно рассмеялась и показала мужу большой палец.
– Конечно, привози, мам. Мы ждем тебя завтра к шести. Я могу заехать за тобой на такси, чтобы ты с сумками не тащилась.
– Не надо такси, – буркнула свекровь. – Отец... то есть дядя Ваня сосед обещал подбросить. У него «Нива» на ходу. Ладно. Но учтите, я еще посмотрю, как Лена утку запекла. Если пересушила – я молчать не буду. Я не для того сына растила, чтобы он давился сухим мясом.
– Хорошо, мам. Ждем.
Звонок завершился. Сергей посмотрел на жену с восхищением.
– Ты была права. Она приедет.
– Конечно, приедет, – Елена слизнула крем с пальца. – Куда она денется. Публика нужна. А где еще она найдет такую благодарную аудиторию? Но знаешь, что изменилось?
– Что?
– В этот раз она приедет как гость. Она будет ворчать, критиковать утку, поправлять салфетки. Но она будет знать, что в любой момент, если она перегнет палку, дверь может закрыться. И не на вход, а на выход. Мы создали прецедент, Сережа. И это самое главное.
Тридцать первого декабря квартира сияла. Стол был накрыт той самой льняной скатертью (которая действительно оказалась красивой), в центре стояла идеально запеченная утка. Раиса Борисовна прибыла ровно в восемнадцать ноль-ноль. Она поджала губы, увидев «неправильный» майонез в салате, демонстративно протерла своей носовым платком вилку (хотя та была чистой), но промолчала.
Весь вечер она вела себя сдержанно. Нет, она не стала ангелом. Она успела заметить, что шторы висят кривовато, а у Сергея бледный вид «от плохой кормежки». Но каждый раз, когда она набирала воздух для очередной разгромной тирады, она встречалась взглядом с Еленой. Спокойным, твердым взглядом хозяйки дома. И Раиса Борисовна сдувалась, переводя тему на погоду или политику.
Когда куранты пробили двенадцать, и они чокнулись бокалами с шампанским, свекровь вдруг посмотрела на невестку поверх своего бокала.
– Ну, с Новым годом, что ли, – буркнула она. – Утка, кстати... съедобная. Сочная получилась. Молодец.
Это была высшая похвала, на которую она была способна. Елена улыбнулась.
– Спасибо, Раиса Борисовна. Попробуйте холодец, ваш тоже очень вкусный.
Сергей сидел между ними, счастливый и расслабленный. Он понимал, что война не окончена, это лишь перемирие. Будут еще попытки ревизий, будут советы и обиды. Но теперь у него была уверенность, что его семья – это не только мама, которую надо слушаться, но и жена, с которой можно строить свои правила. И крепость под названием «их дом» выстояла первую серьезную осаду.
А та скандальная история на лестничной клетке стала своеобразной легендой в их подъезде. Соседка с собачкой еще долго рассказывала всем, как «молодая-то свою свекруху отбрила, да так интеллигентно, комар носа не подточит». И, кажется, в глазах соседей рейтинг Елены после этого случая взлетел до небес. Потому что каждый в тайне мечтал хоть раз в жизни вот так же твердо сказать «нет» непрошеной ревизии своей жизни.
В конце концов, счастье в доме зависит не от марки майонеза и не от стерильности полов, а от того, насколько комфортно в этом доме его обитателям. И если для этого нужно один раз не пустить кого-то на порог – значит, оно того стоило.
Друзья, если вам понравился рассказ и вы тоже считаете, что личные границы в семье – это важно, не забудьте поставить лайк и подписаться на канал. Жду ваше мнение в комментариях