В квартире стоял запах жареного лука, дешевых духов «Ландыш» и чужого, наглого присутствия. Катя стояла у кухонной раковины, механически смывая жир с очередной горы тарелок. Вода шумела, пытаясь заглушить гомон, доносившийся из гостиной, но тщетно. Голоса родственников мужа проникали повсюду, как плесень в сыром подвале.
— Катюша! А хлебушек-то кончился! — зычно крикнула тетя Валя, женщина необъятных размеров и такого же необъятного аппетита. — И майонез бы еще, а то салатик суховат!
Катя закрыла глаза и сделала глубокий вдох. В груди привычно сжался комок раздражения, ставший за последние три года её постоянным спутником. Она вытерла руки о полотенце, взяла из холодильника новую пачку майонеза и нарезала хлеб. Это был уже третий батон за вечер.
В гостиной царил хаос. За столом, который Катя любовно выбирала для тихих семейных ужинов, сидело шестеро человек. Тетя Валя, дядя Боря (ее муж, вечно жующий и роняющий крошки в густую бороду), двоюродный брат мужа Стасик с женой Ленкой и двое их неугомонных детей, которые уже успели размазать шоколад по светло-бежевому дивану.
Во главе стола, с блаженной и немного виноватой улыбкой, сидел Сергей. Её муж. Человек, которого она любила, но которого сейчас хотелось ударить чем-нибудь тяжелым. Например, той самой салатницей с оливье, который исчезал с космической скоростью.
— О, кормилица идет! — радостно провозгласил дядя Боря, потянувшись жирной рукой к хлебу. — Серёга, повезло тебе с бабой. Хозяйственная. Не то что нынешние фифы.
Сергей просиял, словно ему вручили Нобелевскую премию.
— Да, Катя у меня золото, — сказал он, бросив на жену взгляд побитой собаки, ищущей одобрения. — Катюш, может, чаю поставишь? Ребята к сладкому переходят.
«Ребята». Этим «ребятам» было под пятьдесят, а Стасику — тридцать пять. Они приходили каждые выходные. Иногда и среди недели. Они приезжали из пригорода «по делам», «проездом» или просто «повидаться». И каждый раз их визит превращался в гастрономический набег. Они сметали всё, что было в холодильнике, критиковали ремонт, давали непрошенные советы по воспитанию несуществующих пока детей и уходили, оставив после себя горы посуды и липкие пятна.
— Чайник на плите, — сухо ответила Катя, не глядя на мужа.
— Ну чего ты, Кать? — Ленка, жена Стасика, поджала губы. — Мы же гости. Гостеприимство — это святое. У нас в семье так принято.
— У вас в семье принято приходить без звонка и сидеть до полуночи? — не выдержала Катя.
В комнате повисла тишина. Тетя Валя замерла с вилкой у рта, дядя Боря перестал жевать. Сергей испуганно дернулся.
— Катюш, ну зачем ты так... — пробормотал он. — Родные же люди. Проездом были, проголодались.
— Проездом из Купчино в Озерки через центр? — уточнила Катя, глядя мужу прямо в глаза. — Крюк в двадцать километров, Сережа.
— Ой, всё, начинается! — тетя Валя демонстративно бросила вилку на тарелку. Звон фарфора прозвучал как выстрел. — Мы к ним с душой, с гостинцами — вон, кабачок с дачи привезли! А нас куском хлеба попрекают. Серёжка, ты мужик или кто? Уйми жену.
Кабачок, огромный, перезрелый и никому не нужный, сиротливо лежал в прихожей на обувной полке, занимая место Катиных любимых кроссовок. Это была их валюта. Они расплачивались за ужины из мраморной говядины и дорогого вина гнилыми яблоками и переросшими кабачками.
Сергей втянул голову в плечи. Он ненавидел конфликты. Ему хотелось быть хорошим для всех: и для маминой родни, которая «помогла ему в трудные времена» (дал дядя Боря пять тысяч рублей десять лет назад), и для любимой жены. Но получалось, что хорошим он был только для родни. За счет Катиных нервов и их общего бюджета.
— Катя просто устала на работе, — попытался сгладить углы Сергей. — Тетя Валь, не обижайтесь. Давайте тортик резать.
Катя молча развернулась и вышла из комнаты. Она зашла в спальню и прикрыла дверь, но тонкие стены новостройки не спасали от громогласного смеха дяди Бори и визга детей Стасика, которые теперь прыгали на диване.
Она села на край кровати и посмотрела на свое отражение в зеркале шкафа-купе. Уставшая женщина с темными кругами под глазами. Ей всего двадцать восемь, а она чувствует себя на пятьдесят. Где та веселая, легкая на подъем девушка, которой она была три года назад? Ее сожрали. Съели вместе с котлетами и борщами.
Сергей не был плохим человеком. Он был добрым, мягким, заботливым... когда они были одни. Но стоило на горизонте появиться его клану, как у него отключался позвоночник. Синдром «хорошего мальчика» процветал пышным цветом. Он не мог сказать «нет». Он боялся обидеть тетю Валю, потому что у нее давление. Боялся отказать Стасику, потому что тот «неудачливый, ему поддержка нужна». А Катя? Катя сильная, Катя поймет, Катя потерпит.
Она терпела три года. Сначала пыталась намекать. Потом говорила прямо. Потом ругалась. Сергей кивал, соглашался, обещал «поговорить с ними», но ничего не менялось. «Ну они же приехали... Не выгонять же...».
Дверь спальни приоткрылась. В проеме показалась виноватая голова Сергея.
— Кать... Ну выйди к гостям. Неудобно как-то. Ленка обиделась.
— Ленка обиделась? — переспросила Катя ледяным тоном. — А то, что Ленкин сын вытер руки о мои шторы, ее не смутило?
— Он ребенок, Кать. Отстирается. Ну, потерпи еще часик, они скоро уедут.
— Скоро — это когда? Когда доедят все конфеты? Или когда выпьют твой коньяк, который мы берегли на Новый год?
Сергей вздохнул, заходя в комнату и прикрывая дверь плотнее.
— Ты преувеличиваешь. Они любят нас. Просто они простые люди, без церемоний. Им важно общение.
— Им важна жратва, Сережа! — Катя вскочила. — Бесплатная, вкусная жратва и свободные уши! Ты что, слепой? Стасик работает таксистом, зарабатывает нормально, но каждый раз ноет, что денег нет, и просит занять «до получки». Ты хоть раз видел, чтобы он вернул?
— Он брат...
— Он паразит! И они все паразиты! А ты — их донор. Но проблема в том, что ты кормишь их не только своей кровью, но и моей жизнью. Я хочу в выходные отдыхать, а не стоять у мартена. Я хочу ходить в кино, гулять в парке, заниматься сексом с тобой на кухонном столе, а не прятать там от дяди Бори колбасу!
Сергей поморщился.
— Тише, услышат же. Кать, я обещаю, в следующий раз я скажу им, чтобы предупреждали заранее.
— Ты говорил это в прошлый раз. И в позапрошлый. Знаешь, что самое страшное? Ты их боишься больше, чем боишься потерять меня.
— Глупости какие, — Сергей попытался обнять ее, но Катя отстранилась. — Я люблю тебя больше жизни. Просто... ну нельзя так с родней. Мама бы этого не одобрила.
Упоминание покойной свекрови было запрещенным приемом. Сергей знал это. Его мама, святая женщина в его глазах, привила ему этот комплекс вины перед всей родней. «Держитесь вместе, помогайте друг другу», — говорила она. Только она не уточняла, что помощь не должна быть игрой в одни ворота.
Катя посмотрела на мужа долгим, изучающим взглядом. В этом взгляде уже не было ни гнева, ни обиды. Была только пугающая пустота и решимость. В этот момент внутри у нее что-то щелкнуло. Тонкая струна, на которой держалось ее терпение, лопнула без звука, но с необратимыми последствиями.
Она поняла, что этот вечер — не просто очередной испорченный выходной. Это точка невозврата.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Иди к ним. Развлекай. Наливай чай.
Сергей с облегчением выдохнул, приняв ее спокойствие за примирение.
— Ты выйдешь?
— Позже. Иди.
Он поцеловал ее в щеку — торопливо, словно боясь, что она передумает, — и выскользнул в коридор. Через секунду оттуда донесся радостный гул: «О, хозяин вернулся! Где коньячок-то?».
Катя осталась одна. Она медленно подошла к шкафу. Открыла дверцы. Вид ровных рядов одежды — платьев, которые Сергей так любил на ней видеть, свитеров, которые она вязала, джинсов, в которых они ездили в их первое путешествие, — не вызвал у нее ностальгии. Сейчас это были просто вещи. Вещи, которые нужно забрать.
Она достала из глубины шкафа большой чемодан на колесиках. Положила его на кровать и расстегнула молнию. Звук «вжик» потонул в новом взрыве хохота из гостиной. Видимо, дядя Боря рассказал очередной сальный анекдот.
Катя начала укладывать вещи. Методично, аккуратно, без спешки. Сначала белье. Потом футболки. Блузки. Она не плакала. Руки не дрожали. Наоборот, с каждой вещью, уложенной в чемодан, ей становилось легче дышать. Словно она сбрасывала с себя тяжелый, пропитанный потом и чужими запахами груз.
Прошло двадцать минут. Шкаф опустел наполовину. Полки, где раньше лежали ее вещи, зияли темными дырами. В этой пустоте была какая-то зловещая красота. Это была пустота, которая требовала заполнения, но Катя знала: заполнить ее Сергей не сможет ничем, кроме своих родственников. А места для нее там больше не было.
Она закрыла первую половину чемодана и принялась за вторую. Из гостиной донеслось:
— Серега, а где Катька-то? Торт сохнет! Неуважение какое-то!
— Сейчас, сейчас позову, — голос Сергея звучал уже не так уверенно. Видимо, алкоголь начал действовать, но вместе с ним пришла и тревога. Слишком долго ее не было.
Дверь распахнулась без стука. Сергей стоял на пороге, раскрасневшийся, с рюмкой в руке.
— Кать, ну правда, сколько мож... — он осекся.
Рюмка выпала из его пальцев. Глухой стук о ковролин, бурое пятно коньяка, медленно расползающееся по ворсу. Но Сергей смотрел не на пятно.
Он смотрел на открытый чемодан. На стопки аккуратно сложенной одежды. И, самое главное, на пустые полки шкафа за спиной Кати. Эти полки выглядели как выбитые зубы. Неправильно. Страшно.
— Ты... ты чего это? — его голос дрогнул, моментально протрезвев. — В командировку? Ты же не говорила...
Катя положила последнюю стопку джинсов в чемодан и выпрямилась.
— Нет, Сережа. Не в командировку.
— А куда? К маме? На выходные? Зачем столько вещей?
Он сделал шаг вперед, словно пытаясь загородить собой вид пустых полок, словно если он их не увидит, то всё станет как прежде.
Катя закрыла чемодан и застегнула молнию. Этот звук в наступившей тишине спальни прозвучал громче, чем весь шум застолья за стеной.
— Ты выбираешь: или сытая родня, или спокойная жена, — сказала она ровным, спокойным голосом, которого он боялся больше, чем крика. — Я больше так не могу.
— Кать, ты что... из-за котлет? Из-за дяди Бори? — Сергей пытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой гримасой ужаса. — Ну брось. Это же смешно. Разводиться из-за гостей?
— Не из-за гостей, Сережа. Из-за твоего неуважения. Из-за того, что наш дом — это проходной двор. Из-за того, что я для тебя — кухарка и прислуга для твоего табора, а не любимая женщина.
Из гостиной донеслось:
— Серёня! Включай музыку, танцевать будем! Ленка плясать хочет!
Этот пьяный выкрик стал идеальным саундтреком к катастрофе, разворачивающейся в спальне.
Сергей метнулся к двери, захлопнул ее и прижался спиной, словно баррикадируя вход от варваров.
— Я их выгоню! Прямо сейчас! Катя, не уходи! Пожалуйста!
— Ты уже сто раз обещал.
— Сейчас правда выгоню! Клянусь! Только разбери чемодан. Ну посмотри на меня!
Катя взялась за ручку чемодана и покатила его к выходу.
— Слова больше не работают, Сережа, — она остановилась в метре от него. — Отойди.
Сергей смотрел на нее и впервые видел не просто свою милую, уютную жену, а чужого человека, готового перешагнуть через него. Он перевел взгляд на шкаф. Пустота на полках кричала. Она говорила о том, что завтра утром, когда он проснется, рядом на подушке никого не будет. Не будет запаха ее шампуня. Не будет кофе по утрам. Будет только запах перегара в гостиной и гора грязной посуды.
Впервые он осознал: ещё минута, и он останется один на один со своей прожорливой роднёй, но без любимой женщины. И этот ужас, холодный и липкий, пронзил его от макушки до пят.
— Стой, — прошептал он, но не сдвинулся с места, блокируя дверь. — Дай мне пять минут. Если через пять минут в этой квартире останется хоть кто-то, кроме нас, ты уйдешь. А если нет — ты останешься. Пожалуйста. Один шанс. Последний.
Катя посмотрела на часы.
— Пять минут, Сергей. Время пошло.
Сергей отлепился от двери, словно его оттолкнула неведомая сила. Он бросил быстрый, затравленный взгляд на Катю. Она стояла неподвижно, держась за ручку чемодана, как за поручень в шторм. Её лицо было непроницаемым, но он знал этот взгляд — взгляд человека, который уже всё решил и просто ждёт подтверждения своей правоты.
«Пять минут», — эхом отдалось в голове.
Он развернулся и рванул ручку двери. Из коридора в спальню снова ворвался шум: звон посуды, пьяный смех Стасика и громкое рассуждение дяди Бори о геополитике. Раньше этот шум казался Сергею признаком жизни, большого семейного круга, частью которого он так гордился быть. Сейчас этот шум звучал как скрежет металла перед аварией.
Сергей вышел в коридор и быстрым шагом направился в гостиную.
Картина, открывшаяся ему, была до боли знакомой, но теперь он смотрел на неё другими глазами — глазами Кати. Ленка, развалившись на диване, ковыряла вилкой в остатках торта. Тетя Валя вытирала жирные пальцы о скатерть — ту самую льняную скатерть, которую Катя привезла из Италии. Дети Стасика строили башню из бокалов для вина. Дядя Боря разливал остатки коньяка.
— О! Явился! — гаркнул дядя Боря. — Ну что, где музыка? Мы тут уже заскучали!
Сергей встал в дверном проёме. Его руки дрожали, но он сжал их в кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Музыки не будет, — сказал он. Голос прозвучал хрипло, слабо.
Никто его не услышал. Стасик что-то орал жене, дети визжали.
— ТИХО! — заорал Сергей так, что связки обожгло болью.
В комнате мгновенно стало тихо. Даже дети замерли, один из бокалов в их пирамиде покачнулся и со звоном упал на пол, разлетевшись на осколки. Но никто не обратил на это внимания. Все смотрели на Сергея. Он никогда не повышал голос. Никогда. Он был «добрым Сережей», «нашим парнем».
— Собирайтесь, — произнес он в наступившей тишине. — Все. Прямо сейчас.
Тетя Валя первая опомнилась. Она нахмурила свои нарисованные брови и отложила куриную ножку.
— Сереж, ты чего? Перепил, что ли? Мы же только сели нормально...
— Встали! — рявкнул Сергей, чувствуя, как адреналин и страх потери жены вытесняют годами копившуюся робость. — Вы поели. Вы попили. Вы испортили мне вечер. Вы испортили мне жизнь. Вон отсюда!
Ленка обиженно поджала губы:
— Стас, ты слышишь, как он с нами разговаривает? Это всё его Катька науськала, ведьма.
— Не смей, — Сергей шагнул к столу, опрокинув стул. — Не смей называть её так. Она кормила вас три года. Она убирала за вами дерьмо три года. А вы? Вы хоть раз сказали «спасибо»? Хоть раз принесли что-то, кроме своих проблем и гнилых овощей?
Дядя Боря тяжело поднялся, его лицо налилось красным.
— Ты, щенок, как с дядькой разговариваешь? Я тебе, когда ты институт заканчивал...
— Да подавись ты своими пятью тысячами! — Сергей выхватил бумажник из кармана джинсов, дрожащими пальцами выдернул оттуда несколько купюр и швырнул их на стол прямо в салат. — Вот! Десять! Двадцать! Забери и уходи! Я отдал тот долг уже тысячу раз! Моим временем, моим бензином, нервами моей жены!
Деньги, упавшие в оливье, выглядели сюрреалистично. Родственники замерли, глядя на купюры. Алчность боролась в них с оскорбленным самолюбием.
— Ты нас выгоняешь? — тихо спросил Стасик, в его глазах читалась не обида, а какой-то животный страх потерять кормушку. — Серег, ну мы же родня... Куда мы на ночь глядя?
— Домой! — отрезал Сергей. — У тебя машина под окном. Ты не пил. Собирай своих детей, бери жену и вали.
— Но мы торт не доели... — пискнула Ленка.
Сергей схватил тарелку с остатками торта и швырнул её в мусорное ведро, стоявшее в углу кухни, которая была совмещена с гостиной. Грохот и шлепок бисквита о пластик подействовали отрезвляюще.
— Вон! — прошипел он. — У вас три минуты. Кто не успеет одеться, пойдет босиком.
Тетя Валя, кряхтя и причитая, начала выбираться из-за стола.
— Вот оно как... Вот, значит, как кровь родная ценится... Променял семью на юбку... Попомнишь мои слова, Сережка, бросит она тебя, останешься один...
— Если вы сейчас не уйдете, я действительно останусь один! — Сергей чувствовал, как у него темнеет в глазах. — Уходите! Быстро!
Началась суета. Обиженная, злобная суета. Ленка рывками одевала детей, шипя им гадости. Стасик мрачно искал ключи от машины. Дядя Боря демонстративно медленно натягивал ботинки, бормоча проклятия.
Сергей стоял в коридоре, контролируя процесс. Он смотрел на часы. Прошло три минуты.
Катя всё это время не выходила из спальни. Он не знал, слышит ли она. Но он молился, чтобы она не ушла через окно.
— Кабачок свой заберите! — крикнул он в спину тете Вале, которая уже стояла на лестничной площадке.
— Да подавись ты своим кабачком! И ты, и краля твоя! Ноги моей здесь больше не будет! — взвизгнула тетка, и эхо разнеслось по подъезду.
— Ловлю на слове! — Сергей схватил злосчастный овощ и выкатил его ногой за порог. Кабачок с глухим стуком покатился по бетонному полу к лифту.
Последним выходил Стасик. Он задержался в дверях, глядя на брата с какой-то жалкой ухмылкой.
— Подкаблучник, — сплюнул он. — Баба тобой вертит, как хочет.
— Зато у меня есть женщина, которую я люблю. А у тебя — только привычка жрать на халяву, — ответил Сергей и с силой захлопнул дверь.
Щелчок замка прозвучал как выстрел стартового пистолета, возвещающий начало новой жизни. Или конец старой.
В квартире повисла тишина. Звенящая, ватная тишина. В воздухе всё ещё висел запах перегара и духов тети Вали, но самого источника шума уже не было.
Сергей прислонился лбом к холодной металлической двери. Сердце колотилось где-то в горле. Его трясло. Он только что сжёг мосты. Те самые мосты, которые строил всю жизнь, пытаясь быть хорошим племянником, хорошим братом, хорошим сыном. Он разрушил клан.
Он посмотрел на часы. Четыре минуты сорок секунд.
Он оттолкнулся от двери и пошел в спальню. Ноги были ватными. Страх накатил с новой силой: а вдруг она всё равно уйдет? Вдруг этого недостаточно? Вдруг он опоздал не на пять минут, а на три года?
Он открыл дверь.
Катя сидела на краю кровати, положив руки на колени. Чемодан стоял рядом, всё такой же застегнутый и готовый к пути. Она подняла на него глаза. В них не было триумфа. В них была усталость и вопрос.
— Они ушли, — выдохнул Сергей.
— Я слышала, — тихо сказала она.
— Кать... — он сделал шаг к ней, но остановился, не смея подойти ближе. — Я... я идиот. Я знаю. Я позволял им вытирать о нас ноги. Я думал, это мой долг. Но мой долг — это ты. Только ты.
Катя молчала. Она смотрела на него, словно заново знакомясь. Перед ней стоял взъерошенный, потный, с безумными глазами мужчина, который только что орал на людей, перед которыми раньше лебезил. Это было... непривычно. И странно.
— Ты выгнал дядю Борю, — констатировала она.
— Да. И денег ему в салат кинул.
Уголок её губ дрогнул.
— В салат?
— В оливье.
Она глубоко вздохнула и посмотрела на чемодан. Сергей замер, перестав дышать. Этот момент решал всё.
— Знаешь, Сереж, — начала она медленно. — Одного скандала мало. Они вернутся. Через неделю, через месяц. Они позвонят, будут давить на жалость, говорить, что ты погорячился, что они прощают тебя. Тетя Валя скажет, что у неё был сердечный приступ из-за тебя. Стасик приедет занимать на ремонт машины.
— Я не пущу их, — твердо сказал Сергей. — Я сменю замки. Я заблокирую их номера. Катя, я клянусь. Я увидел... я увидел пустой шкаф. И я понял, что в этом шкафу будет вся моя жизнь, если ты уйдешь. Пустая и бессмысленная.
Катя встала. Она подошла к окну и посмотрела вниз. Там, во дворе, дядя Боря пинал колесо своей старой «Лады», а Ленка размахивала руками, что-то доказывая мужу.
— Это будет война, — сказала она, глядя на них. — Они так просто не отпустят. Они привыкли паразитировать. Ты готов к войне, Сережа? К настоящей, где тебя будут поливать грязью перед всеми знакомыми, звонить твоим родителям на тот свет в своих молитвах и проклинать нас?
Сергей подошел к ней сзади. Он очень хотел обнять её, но боялся прикоснуться.
— Я готов к чему угодно, лишь бы ты распаковала этот чемодан.
Катя повернулась к нему. В её глазах блестели слезы, но это были уже не слезы отчаяния.
— Замки сменим завтра утром, — сказала она. — И номер телефона тебе тоже придется сменить.
— Хорошо. Прямо с утра. Вызовем мастера.
— А сейчас... — она посмотрела на дверь. — Сейчас мне нужно проветрить квартиру. Здесь воняет предательством и дешевым майонезом.
Сергей слабо улыбнулся. Впервые за вечер он почувствовал, что петля на шее ослабла.
— Я открою все окна. И... я уберу всё. Сам. Ты не притронешься ни к одной тарелке.
— Это справедливо, — кивнула Катя.
Она не сказала «я остаюсь». Она не бросилась ему на шею. Доверие — это не лампочка, его нельзя включить одним щелчком выключателя после трех лет темноты. Оно возвращается медленно, по капле. Но чемодан остался стоять у кровати, а не поехал к двери.
Сергей кинулся в гостиную. Он распахнул балконную дверь, впуская морозный ночной воздух. Холод ворвался в комнату, смешиваясь с теплом батарей, выгоняя затхлость. Сергей начал собирать грязные тарелки, сгребая объедки в мусорный пакет. Он делал это с остервенением, словно выбрасывал не куриные кости, а свои старые привычки, свою мягкотелость, свою зависимость от чужого мнения.
Вдруг зазвонил его телефон, лежавший на тумбочке. На экране высветилось: «Тетя Валя».
Сергей замер с стопкой тарелок в руках. Звонок был громким, требовательным, настойчивым. Раньше он бы бросил всё и ответил, начал бы извиняться, бормотать оправдания.
Из спальни вышла Катя. Она уже переоделась в домашнюю одежду, но чемодан еще не разобрала. Она смотрела на телефон, потом на Сергея.
Сергей поставил тарелки на стол. Вытер руки о джинсы. Взял телефон.
— Ну? — спросила Катя.
Сергей посмотрел на экран, где пульсировало имя женщины, которая годами управляла его жизнью. Затем он нажал кнопку «Заблокировать». Звонок оборвался.
Он поднял глаза на жену.
— Минус один, — сказал он. — Осталось ещё пятеро.
Катя впервые за вечер улыбнулась по-настоящему.
— Помочь с посудой? — спросила она.
— Нет. Иди в душ, смой с себя этот день. Я справлюсь. Я теперь со всем справлюсь.
Она кивнула и ушла в ванную. Шум воды подействовал на Сергея успокаивающе. Он остался один в разгромленной гостиной, но впервые не чувствовал себя одиноким. Он чувствовал себя хозяином своего дома.
Он включил воду на кухне и начал мыть посуду. Каждая отмытая тарелка казалась маленькой победой. Но он понимал, что Катя права. Это только начало. Завтра начнется осада. Родственники не простят унижения. Они будут мстить. И ему придется доказывать свою твердость не один раз.
Внезапно в дверь позвонили. Настойчиво, долго.
Сергей выключил воду. Сердце снова пропустило удар. Неужели вернулись? Неужели забыли что-то и решили подняться? Или пришли скандалить дальше?
Он на цыпочках подошел к двери и посмотрел в глазок.
На площадке стоял Стасик. Один. Он выглядел растерянным и каким-то помятым. Он снова нажал на звонок.
Сергей оглянулся на дверь ванной. Шум воды заглушал звонок. Катя не слышала.
У него был выбор. Не открывать, сделать вид, что их нет дома. Или открыть и поставить финальную точку. Он вспомнил глаза Кати, когда она паковала чемодан. Полумеры больше не работали.
Сергей глубоко вздохнул и повернул замок.
Сергей открыл дверь, но цепочку не снял. Металлическая петля натянулась, оставляя щель шириной в ладонь. В эту щель ударил запах холодного табака и дешевого одеколона брата.
— Чего тебе? — грубо спросил Сергей.
Стасик переминался с ноги на ногу. Его обычная наглость куда-то исчезла, сменившись нервозностью. Он оглянулся на лестничный пролет, словно проверяя, нет ли за ним хвоста, а затем прижался лицом к щели.
— Серег, открой. Дело есть. Серьезное. Не для подъезда.
— Я сказал: вон. У тебя было три минуты, они истекли, — Сергей попытался захлопнуть дверь, но Стасик успел сунуть носок ботинка в проем.
— Серега, не дури! — зашипел он. — Я один, Ленку с детьми я в машину посадил, дядьку с теткой тоже. Открой, прошу. Это насчет бабок.
Сергей замер. «Бабки» в лексиконе Стасика обычно означали просьбу дать в долг. Но сейчас в его голосе звучала не просительная интонация, а паника.
— Каких бабок? Я тебе ничего не дам.
— Да не мне! — Стасик почти сорвался на крик, но тут же понизил голос. — Тут такое дело... Тетка Валя, когда уходила, сумку свою забыла. В прихожей, под вешалкой.
Сергей нахмурился. Он не помнил никакой сумки.
— И что? Завтра заберете. Я вам ее с балкона скину.
— Нельзя завтра! — глаза Стасика расширились. — Там... документы. Паспорта. И лекарства дяди Бори. Ему плохо станет без таблеток. Серег, будь человеком. Я заберу и уйду. Клянусь.
Сергей колебался. С одной стороны, пускать этого троянского коня обратно в квартиру было безумием. С другой — если у дяди Бори реально случится приступ из-за отсутствия лекарств, виноватым сделают Сергея. Это будет вечный козырь в руках тети Вали: «Он нас выгнал и чуть мужа не убил».
— Если ты сделаешь хоть шаг дальше коврика в прихожей, я вызову полицию, — предупредил Сергей. — И я не шучу.
— Понял, понял. Только сумку.
Сергей снял цепочку и распахнул дверь. Стасик шмыгнул внутрь, как побитый, но хитрый крысенок. Он сразу начал шарить глазами по полу прихожей.
В прихожей было пусто. Обувная полка, где раньше лежал кабачок, была девственно чиста. Вешалка — пуста.
— Где она? — Стасик начал метаться. — Я точно помню, она сюда ее ставила. Коричневая такая, старая.
Сергей включил верхний свет, залив прихожую ярким, беспощадным сиянием.
— Нет здесь никакой сумки, Стас. Может, она ее в машине оставила?
— Нет! Она орала на весь двор, что забыла ее здесь. Заставила меня вернуться. Серега, ищи! — в голосе брата прорезались истеричные нотки. — Мы не уедем без нее!
В этот момент дверь ванной открылась. Вышла Катя. В халате, с полотенцем на голове, распаренная и спокойная. Она увидела Стасика и остановилась. Ее лицо мгновенно окаменело.
— Ты что здесь делаешь? — тихо спросила она. — Сергей?
Сергей почувствовал, как спина покрывается холодным потом. Только что он обещал ей защиту, и вот — враг снова внутри периметра.
— Он за сумкой, Кать. Тетка забыла сумку с лекарствами. Сейчас заберет и уйдет.
Катя перевела взгляд на Стасика, который судорожно отодвигал обувь на полке.
— Сумку? — переспросила она. — Коричневую? Из кожзама? С потертыми ручками?
— Да! Да! — обрадовался Стасик. — Где она? Ты видела?
Катя медленно прошла на кухню, налила себе стакан воды и вернулась в коридор.
— Я выкинула ее в мусоропровод, — сказала она равнодушно.
В прихожей повисла такая тишина, что было слышно, как гудит лампочка под потолком.
— Что?.. — у Стасика отвисла челюсть. — Ты... ты что сделала?
— Выкинула. Вместе с остальным мусором. Я же сказала: я убираю квартиру от вашего присутствия.
Лицо Стасика пошло красными пятнами.
— Ты дура?! Там документы! Там деньги!
— Деньги? — Сергей насторожился. — Ты сказал про лекарства.
Стасик понял, что проговорился. Он метнул злобный взгляд на брата.
— И лекарства, и деньги! Тетка пенсию сняла сегодня! Всю! И накопления! Они везли их на дачу, прятать, потому что дома ремонт затеяли! Там двести тысяч, Серега!
— Двести тысяч? — Сергей присвистнул. — И вы таскали такую сумму с собой по гостям?
— Какая разница?! — заорал Стасик. — Она их выкинула! Эта психопатка выкинула двести штук в помойку!
Он рванулся к двери, выскочил на лестничную клетку и подбежал к люку мусоропровода. Открыл его, заглянул в черную бездну. Конечно, там ничего не было видно. Пакет уже давно улетел вниз, в общий контейнер на первом этаже.
— Ключи! — Стасик вернулся в квартиру, тяжело дыша. — Давай ключи от мусорной камеры! У вас же закрыто внизу!
— У меня нет ключей от мусорокамеры, — холодно ответил Сергей. — Они только у дворника. А дворник будет утром.
— Вы мне заплатите! — Стасик ткнул пальцем в Катю. — Вы мне всё вернете! До копейки! Я сейчас полицию вызову! Это кража!
— Вызывай, — спокойно сказала Катя, отпивая воду. — Только объясни им, почему ты вламываешься в чужую квартиру ночью. И докажи, что в сумке были деньги. У вас есть опись? Свидетели, которые видели, как вы клали деньги в сумку именно здесь?
Стасик заскрежетал зубами. Он понимал, что юридически он в проигрыше. Но сумма была слишком велика, чтобы просто уйти.
— Значит так, — он шагнул к Кате, и Сергей мгновенно встал между ними, закрывая жену собой.
— Отойди, — процедил Сергей. — Руки убрал.
— Вы сейчас идете вниз, — прошипел Стасик, брызгая слюной, — ломаете замок на мусорке и роетесь в дерьме, пока не найдете сумку. Иначе я спущусь к машине, возьму монтировку, вернусь сюда и разнесу вашу халупу по кирпичику. И мне плевать на полицию. Тетка Валя меня живым сожрет, если я без денег вернусь. Вы ее знаете.
Сергей посмотрел на брата и увидел отчаяние загнанного зверя. Стасик боялся своей матери больше, чем тюрьмы. Тетя Валя была деспотом, который держал всю семью в ежовых рукавицах финансовой зависимости.
— Мы никуда не пойдем, — твердо сказал Сергей. — Это ваши проблемы.
— Ах так... — Стасик отступил назад, в коридор подъезда. — Ну ждите.
Он развернулся и побежал вниз по лестнице, гулко топая ботинками.
Сергей захлопнул дверь и закрыл ее на все замки: на верхний, на нижний и на задвижку. Руки у него тряслись.
— Катя, — он повернулся к жене. — Ты правда выкинула сумку?
Катя смотрела на закрытую дверь. Ее спокойствие дало трещину.
— Нет, — прошептала она. — Я не видела никакой сумки. Я просто хотела, чтобы он ушел. Я блефовала.
Сергей застыл.
— То есть... сумка здесь?
Они оба начали лихорадочно осматривать прихожую. Под обувницей, за зеркалом, на полках. Ничего.
— Может, в гостиной? — предположил Сергей.
Они бросились в гостиную. Сергей заглянул под стол, за диван. Катя проверяла кресла.
— Вот она, — глухо сказал Сергей.
Сумка лежала за плотной шторой, на подоконнике. Видимо, тетя Валя положила её туда, когда выходила «подышать воздухом» на балкон, и забыла в суматохе сборов.
Старая, потертая коричневая сумка.
Сергей взял её в руки. Она была тяжелой. Он расстегнул молнию. Сверху лежал блистер с таблетками от давления. Под ним — пухлый конверт, перетянутый резинкой.
— Черт, — выдохнул Сергей. — Деньги здесь.
— И что теперь? — Катя смотрела на конверт с ужасом. — Если мы отдадим им сумку, они поймут, что я соврала. Они почувствуют слабину. Они снова начнут ездить нам по ушам.
— А если не отдадим, — мрачно продолжил Сергей, — Стасик вернется с монтировкой. Он псих, Кать. Когда дело касается денег и его матери, у него срывает крышу.
Снизу, с улицы, донесся звук разбиваемого стекла. Потом заорала сигнализация чьей-то машины.
— Это он, — Сергей подбежал к окну.
Во дворе творилось безумие. Стасик, видимо, в приступе ярости, пнул чью-то машину. Дядя Боря пытался его удержать, а тетя Валя стояла рядом и, судя по жестикуляции, орала, подливая масла в огонь. Ленка визжала.
— Они не уедут, — сказал Сергей. — Они будут осаждать нас до утра. Или пока не получат сумку.
Катя подошла к нему и тоже посмотрела вниз.
— У нас есть вариант, — сказала она вдруг очень жестко. — Вызвать полицию прямо сейчас. Сказать, что они хулиганят во дворе, угрожали нам расправой и пытались выломать дверь.
— И отдать сумку полиции?
— Да. Сказать, что нашли ее после их ухода. Пусть полиция передает.
— Ты не понимаешь, — покачал головой Сергей. — Если мы впутаем ментов, тетя Валя напишет на нас заявление, что мы украли часть денег. Скажет, там было триста тысяч, а не двести. И мы годами не отмоемся. Ты же знаешь, какая она скандалистка.
Звук домофона разрезал воздух. Долгий, непрерывный гудок. Кто-то внизу просто вдавил кнопку пальцем и держал.
— Это они, — констатировал Сергей.
— Выключи домофон, — скомандовала Катя.
Сергей подошел к трубке и щелкнул тумблером. Гудок оборвался.
Но через минуту в дверь начали колотить. Громко. Ногами.
— ОТКРЫВАЙ, СУКА! — голос Стасика был искажен яростью. — Я ЗНАЮ, ЧТО ВЫ ДОМА! Я ВАС УРОЮ! ВЕРНИТЕ БАБКИ!
Соседи начали открывать двери на площадке. Послышались голоса: «Что происходит?», «Вызовите полицию!», «Мужчина, прекратите безобразие!».
— Вызывай, — сказал Сергей Кате. — Звони 112. Другого выхода нет.
Катя схватила телефон. Но в этот момент удары в дверь прекратились. Наступила странная пауза.
— Сереженька! — раздался за дверью плачущий голос тети Вали. Это был резкий переход от штурма к дипломатии. — Сережа, сынок! Открой, прошу! У дяди Бори сердце прихватило! Он умирает, Сережа! Таблетки в сумке! Не бери грех на душу!
Сергей побледнел.
— Врет? — одними губами спросил он у Кати.
Катя стояла с телефоном в руке. Она колебалась.
— А если не врет? — прошептала она. — Если он реально сейчас там откинется? Ты себе этого никогда не простишь.
Сергей посмотрел на сумку, лежащую на столе. Там были таблетки.
— Я открою, — решился он. — Но только на цепочку. Я дам таблетки. Деньги пока оставлю у себя как залог, что они свалят.
— Не делай этого, — Катя схватила его за руку. — Это ловушка. Кинь таблетки в окно.
— Четвертый этаж, Кать. Темно. Они не найдут блистер в траве или в снегу. Я должен открыть.
Сергей взял блистер из сумки. Подошел к двери.
— Стас! Тетя Валя! — крикнул он через дверь. — Отойдите от двери на пролет вниз! Я выброшу таблетки на площадку! Если кто-то будет у двери, я не открою!
— Отошли! Отошли мы! — запричитала тетка. — Только дай скорее!
Послышался топот ног, спускающихся по ступеням. Сергей посмотрел в глазок. Площадка была пуста.
Он медленно повернул замок. Приоткрыл дверь, оставив ее на цепочке.
Рука с блистером высунулась наружу, чтобы бросить лекарство на коврик.
В ту же секунду мощный рывок дернул дверь на себя. Цепочка натянулась до предела, хрустнула, шурупы с мясом вырвало из деревянного косяка.
Дверь распахнулась настежь, ударив Сергея по лбу. Он отлетел назад, упав на пол прихожей.
На пороге стоял Стасик. Никакого умирающего дяди Бори рядом не было. Зато в руке у Стасика была та самая монтировка. А за его спиной, с перекошенным от злобы лицом, стояла «умирающая» тетя Валя.
— Ну здравствуй, любимый племянничек, — прошипела она, переступая через порог. — А теперь поговорим по-взрослому.
Катя, стоявшая в глубине коридора, медленно подняла телефон к уху.
— Алло, полиция? — громко и четко произнесла она. — Нападение на квартиру. Адрес...
Стасик рванулся к ней, замахиваясь монтировкой.
— Брось трубу, тварь!
Сергей, оглушенный ударом, видел всё как в замедленной съемке. Кровь заливала глаз. Он видел бегущего к жене брата. Видел занесенную железную палку.
И в этот момент в нем проснулось что-то первобытное. Страх исчез. Осталась только ярость.
Он схватил с пола первое, что попалось под руку. Это был тяжелый зимний ботинок на толстой подошве.
— НЕ ТРОГАЙ ЕЁ! — взревел Сергей и, вскочив с пола, прыгнул на спину брату.
Удар ботинком пришелся Стасику в затылок. Не смертельно, но достаточно больно и неожиданно, чтобы сбить его с ритма. Стасик споткнулся, взмахнул руками и по инерции влетел в стену коридора, содрав обои монтировкой. Катя отскочила в сторону, выронив телефон, который с глухим стуком упал на паркет.
— Ты сдохнешь! — взвыл Стасик, разворачиваясь. Его глаза были налиты кровью. Он уже не видел перед собой брата, только врага.
Но Сергей больше не был прежним. Адреналин бурлил в крови, смывая остатки робости. Он не стал ждать, пока Стасик замахнется снова. Сергей врезался плечом в грудь брата, впечатывая его обратно в стену. Послышался глухой удар затылка о бетон, и монтировка со звоном выпала из ослабевшей руки Стасика.
— Не в моем доме! — рычал Сергей, нанося удары куда попало — в корпус, в плечо. Это была не драка боксеров, а свалка двух отчаявшихся мужчин в узком коридоре.
Тетя Валя, до этого момента стоявшая истуканом, очнулась.
— Убивают! — завизжала она сиреной, бросаясь на помощь сыну.
Она вцепилась Сергею в волосы, пытаясь оттащить его от своего драгоценного Стасика. Боль обожгла кожу головы, но Сергей даже не дернулся. Он продолжал давить брата к стене, перекрывая тому кислород локтем.
В этот момент в игру вступила Катя. Она не стала кричать или пытаться разнять мужчин. Она действовала хладнокровно. Схватив с полки баллончик с освежителем воздуха «Морской бриз», она подскочила к тете Вале и выпустила струю прямо ей в лицо.
— А-а-а! Мои глаза! — тетка отшатнулась, отпустив волосы Сергея, и начала тереть лицо руками, размазывая дешевую косметику и химию по щекам.
— Вон отсюда! — крикнула Катя. — Вон!
Она схватила валявшуюся на полу монтировку. Тяжелый, холодный металл придал ей уверенности.
— Отойди от него! — она замахнулась на Стасика, который пытался оттолкнуть Сергея.
Вид разъяренной женщины с железной палкой подействовал на Стасика отрезвляюще. Он обмяк, перестав сопротивляться. Сергей, тяжело дыша, отступил на шаг, но кулаки не разжал.
В коридоре повисла тяжелая пауза, прерываемая только всхлипываниями тети Вали и хриплым дыханием мужчин.
— Вы... вы за это ответите, — просипел Стасик, держась за ушибленный бок. — Я вас посажу.
— За что? — Сергей вытер кровь с разбитого лба рукавом. — За самооборону? Ты ворвался в мой дом с оружием. Катя вызвала полицию. Запись звонка есть. Следы взлома на двери есть. Твои пальчики на монтировке есть.
Он кивнул на монтировку в руках жены.
— Ты сядешь, Стас. За разбойное нападение. Лет на семь.
В глазах Стасика мелькнул настоящий ужас. Он понял, что перегнул палку. Одно дело — семейные разборки, другое — уголовщина.
— Серега... ну ты чего... мы же свои... — забормотал он, сползая по стене. — Я же просто припугнуть хотел... Нервы сдали.
— Свои так не делают, — отрезал Сергей. — Забирай свою мамашу и проваливай. Сумку я отдам полиции.
— Нет! — взвыла тетя Валя, промаргиваясь слезящимися глазами. — Отдай сейчас! Там наши деньги! Мы уедем! Прямо сейчас уедем и забудем про вас! Клянусь могилой матери!
Сергей посмотрел на Катю. Она стояла с монтировкой наперевес, готовая ударить в любой момент.
— Отдай им, — сказала она тихо. — Пусть убираются. Я не хочу ждать полицию с этими людьми в одной квартире.
Сергей пошел в гостиную, не сводя глаз с родственников. Взял со стола коричневую сумку. Вернулся.
Он швырнул сумку Стасику под ноги.
— Забирай. И чтобы духу вашего здесь не было. Если я увижу тебя или кого-то из вас ближе чем на километр к моему дому — заявление в полицию ляжет на стол через пять минут. Я снял побои, зафиксировал взлом. Я не шучу, Стас.
Стасик схватил сумку, прижал ее к груди, как младенца.
— Понял я, понял, — пробурчал он, помогая матери подняться. Тетя Валя, всё ещё охая и проклиная «химическую атаку», опиралась на сына.
Они попятились к выходу, как побитые псы. В дверях тетя Валя обернулась. Ее лицо, красное, распухшее, с потеками туши, выражало такую концентрацию ненависти, что воздух, казалось, мог воспламениться.
— Проклинаю, — выплюнула она. — Чтоб вам пусто было. Чтоб ни детей, ни счастья. Иуды.
— Прощайте, тетя Валя, — спокойно сказал Сергей и с силой захлопнул искореженную дверь.
Замок не сработал — язычок был вырван. Сергей придвинул к двери тяжелый комод, стоявший в прихожей. Звук царапаемого паркета был музыкой для его ушей. Баррикада была готова.
Они остались одни. В разрушенной прихожей, среди сорванных обоев и запаха «Морского бриза», смешанного с потом и страхом.
Катя опустила монтировку. Она задрожала. Сначала мелко, потом всё сильнее. Адреналин отпускал, и на смену ему приходил шок.
Сергей подошел к ней и крепко обнял. Она уткнулась ему в грудь и разрыдалась. Громко, навзрыд, выпуская всё напряжение последних лет.
— Всё, всё... — шептал он, гладя её по волосам. — Всё закончилось. Они ушли. Они больше не вернутся.
— Они... они могли убить тебя... — всхлипывала Катя.
— Не убили. И не убьют. Мы победили, Кать. Мы отстояли свой дом.
Он отвел её в спальню, усадил на кровать. Принес воды. Сам сел рядом, чувствуя, как ноет каждая мышца. Лоб саднил, но эта боль была какой-то правильной. Это была плата за свободу.
Через десять минут в дверь постучали. Вежливо, но настойчиво.
— Полиция! Откройте!
Сергей и Катя переглянулись.
— Что будем говорить? — спросила она.
— Правду, — сказал Сергей. — Почти всю. Что родственники напились, устроили дебош, выломали дверь, но мы их выгнали. Про деньги промолчим. Не хочу давать им повод обвинять нас в краже.
— А про монтировку?
— Скажем, что Стасик угрожал, но мы её отобрали.
Полицейский наряд состоял из двух усталых сержантов. Они осмотрели сломанную дверь, записали показания, покачали головами.
— Семейные разборки — самое гнилое дело, — философски заметил старший сержант, захлопывая папку. — Писать заявление будете?
Сергей посмотрел на Катю.
— Будем, — твердо сказала она. — На взлом и порчу имущества. И на угрозу физической расправой. Пусть у участкового лежит бумага. На всякий случай.
Сержант кивнул.
— Правильно. Чтоб неповадно было. Ну, бывайте. Дверь почините.
Когда полиция ушла, было уже три часа ночи. Сергей снова придвинул комод к двери.
Они вернулись в спальню. Чемодан всё так же стоял у кровати. Немой свидетель их личной драмы.
Катя подошла к нему. Положила руку на ручку. Сергей замер.
— Я разберу его завтра, — сказала она. — Сил нет.
Сергей выдохнул.
— Завтра. Всё завтра.
Они легли в постель, не раздеваясь. Просто упали поверх покрывала, держась за руки. Тишина в квартире была абсолютной. Ни храпа дяди Бори, ни криков детей, ни работающего телевизора. Только тихий гул ночного города за окном.
— Сереж? — прошептала Катя в темноту.
— М?
— Ты правда их заблокировал?
— Всех. Навсегда.
— Спасибо.
Он повернулся к ней и поцеловал в висок.
— Прости меня. За то, что довел до этого. Я должен был сделать это три года назад.
— Лучше поздно, чем никогда.
Он закрыл глаза, но сон не шел. Он думал о том, что завтра придется искать мастера по дверям. Менять номер телефона. Возможно, объясняться с другими дальними родственниками, которым тетя Валя уже наверняка звонит с живописными рассказами о зверствах племянника.
Но это всё было неважно. Важно было то, что рядом дышала Катя. И она осталась.
Он впервые за долгое время чувствовал себя мужчиной. Не «хорошим мальчиком», не удобным родственником, а мужчиной, защитившим свою женщину и свою территорию.
— Знаешь, — сонно пробормотала Катя. — А кабачок жалко.
— Почему? — удивился Сергей.
— Я бы из него оладьи сделала. Завтра на завтрак. Только для нас двоих.
Сергей рассмеялся. Тихо, с облегчением.
— Я куплю тебе сто кабачков. Самых лучших.
— Спи, герой.
И он уснул. Впервые за три года он спал без чувства вины и без страха перед завтрашним днем. Потому что завтрашний день принадлежал только им.
