Объявления про съём жилья я теперь читаю профессионально — как отдельный вид диагнозов.
«Сдам квартиру порядочной семейной паре, без животных и детей».
«Только славянам. Без кошек, собак, попугаев, хомяков и прочей живности».
«Строго! Без животных! Даже маленьких! Даже если “он не линяет и не лает”».
Сидишь такой, листаешь — и думаешь: ну хорошо, без животных. Детей давайте тоже сразу в отдельную графу «аллерген». Стариков туда же. А лучше вообще сдавать пустую квартиру пустому человеку, который приходит туда только спать и не дышит. Мечта арендодателя — квартирант-призрак.
Я, как ветврач, особенно радуюсь формулировке «без животных и детей» в одном пакете.
Такой аккуратный синоним: «без лишних чувств, пожалуйста».
И вот однажды этой фразой мне прилетело прямо в кабинет.
Утро началось стандартно: я пил невкусный чай из кружки с облезшей надписью «Лучший доктор» (я её ненавижу, но подарили бабушка с таксой, не выкинешь), листал ветчат и объявления одновременно. В дверях показалась наша администратор Лена:
— Петь, следующая — девочка с собакой. Вид такой, будто ей одновременно отказали в визе, кредите и в любви. Будь мягче.
— Я сегодня вообще как зефир, — пообещал я и допил чай. — Кто там?
— Собаку зовут Рада, — заглянула в карту Лена. — Хозяйка… Катя. Вопрос: «понос, нервничает, плохо спит, скулит». Я бы тоже, если бы меня так вели.
Я усмехнулся:
— Ладно, зови.
Они вошли вдвоём.
Сначала вошла она — невысокая, в длинной куртке, с глазами цвета «недосып плюс Тинькофф сделал списание по кредитке». За ней на поводке — собака. Смесь кого-то с кем-то, килограмм двадцать, рыжевато-белая, с умной мордой и хвостом по имени «проблемы нет, но я на всякий случай волнуюсь».
Собака сразу пошла ко мне. Не виляя хвостом до потолка, не бросаясь лизать, а аккуратно, деловым шагом: «здравствуйте, я тут ключевой свидетель».
— Здравствуйте, — сказала Катя и попыталась улыбнуться. — Это Рада. Она… ну… у нас…
Она замолчала, как человек, который не знает, с чего начать: извиняться или плакать.
— Давайте по порядку, — предложил я. — Рассказывайте сначала, как вы, потом — как она. Обычно это одно и то же.
Собака вздохнула, как сотрудник, который понимает: сейчас опять будут жаловаться на руководство.
История оказалась такой, которую я уже слышал десятки раз, но всё равно каждый раз она звучит, как с нуля.
Катя с Радой снимают жильё уже третий год.
За эти три года они сменили четыре квартиры.
Формулировки расставания — один в один из объявлений:
— На первой хозяйка сказала, что «не знала, что собака такая большая». Хотя Раде ни один сантиметр не отрос с момента просмотра, она сразу была вот этой самой «такой». Но, видимо, на фото в голове у арендодателя всё казалось компактнее.
— На второй соседка написала жалобу, что им «мешает лай». Лай заключался в двух «гав», когда в ночь под дверью пьяный сосед перепутал этаж. Но жалоба зато была на три листа.
— На третьей собственник внезапно осознал, что «собака испортит паркет за миллион» (который, по ощущениям, был уложен при Николае II и изрядно пережил все войны). И вежливо предложил Кате «подумать о чём-то более подходящем вашему образу жизни».
Нынешняя, четвертая, точнее уже почти бывшая, завершилась классикой жанра:
— Либо вы, либо собака.
Катя рассказывала, глядя в пол.
Рада лежала у её ног, поджав лапы и излучая компактное несчастье.
— Она же у меня не шумная, — тихо сказала Катя. — Не грызёт мебель. Я с ней гуляю по три раза в день, мы под лестницей коврик постелили, даже шерсть постоянно собираю… Но как только кто-нибудь в подъезде узнаёт, что в квартире живёт собака, всё. Сначала начинается «ой, какая милая», а потом — шёпот на лестнице, недовольные взгляды, жалобы, что «нам тут не приют».
Я молча сочувствую.
Я понятия не имею, почему люди считают, что собака на поводке — это страшнее соседа, который курит в лифте и слушает шансон до трёх ночи.
— А у Рады что? — возвращаюсь к профессиональной части.
— С тех пор, как хозяйка сказала, что нам надо съехать за месяц, — вздохнула Катя, — она стала… другой. Сначала перестала играть. Ходит за мной, как тень. Потом начался понос, её несколько раз рвало. Ночью ходит по квартире, плачет тихо. Я ей говорю: «Радусь, ну я же с тобой», а она всё равно… — Катя передёрнула плечами. — Я сама спать перестала. Всё думаю, куда нас теперь возьмут. Сейчас смотрю объявления, а там везде: «без животных и детей». Я что, с ней теперь на вокзал? Я не смогу её отдать. Я лучше… — она прикусила губу, — не знаю.
Я посмотрел на собаку. Та в этот момент перевела на меня взгляд: «ну вот, видишь, я же говорила».
Со стороны это, наверное, выглядит мелодраматично: «женщина переживает из-за собаки».
Но я-то знаю, что за словами «я не смогу её отдать» часто стоит весь человеческий жизненный опыт — разводы, переезды, смерти, чужие «предали, ушли, слились».
Собака — это не просто хвост. Это последняя стенка, на которую жизнь ещё не повесила табличку «срок аренды до…».
— У неё понос, потому что она нервничает? — спросила Катя, цепляясь за медицинский вопрос, как за ручку шкафчика.
— И потому, что нервничаете вы, — честно ответил я. — Собака — это как рентген: показывает, где у хозяина трещины.
Я осмотрел Раду.
Температура нормальная, живот мягкий, боль умеренная. Никаких кричащих симптомов «всё пропало, шьём простыню». Классика хронического стресса с бонусами в виде расстроенного ЖКТ.
— Смотрите, — сказал я, погладив её между ушей, — её организм сейчас живёт в режиме «нас опять выгонят, держись, как можешь». От этого летучие мыши в её кишечнике устраивают карнавал. Мы сейчас поможем ей медикаментами, диетой. Но если вы опять будете жить на чемоданах, пилюли сильно не спасут.
— А что мне делать? — спросила Катя. — Вы же врач, вам проще сказать «надо меньше нервничать», чем найти человеку квартиру с собакой.
Попала.
Потому что да, я умею лечить печень, но никак не специализировался на рынке аренды жилья.
Я почесал собаку. Она положила голову мне на колено. Я почесал сильнее себе в голове.
— Давайте так, — сказал я. — Я вам сейчас помогу с Радой. А вы расскажете, что там с квартирой. Может, вместе придумаем что-то логичнее, чем с вокзала.
Оказалось, что квартира «мечты» уже была.
Светлая, с нормальными хозяевами, адекватной ценой и даже шкафом, в котором можно уместить не только пальто, но и мечты.
— Нашла объявление, — рассказала Катя. — Там было написано «некурящим, без животных и детей». Я всё равно позвонила. Говорю: так и так, я без детей, без вредных привычек, но с собакой. Маленькой. Ну… относительно.
Хозяйка сказала: «Нет. У меня был горький опыт». И не объяснила какой.
Я положила трубку, потом целую ночь на неё злилась и на себя заодно. А утром подумала: а может, поехать посмотреть? Вдруг… ну не знаю… вдруг они увидят Раду и… смягчатся?
И тут я испугалась: а если нет? Я же её просто так опять потащу…
Она замолчала.
Я представляю, каково это — стоять перед закрытой дверью с поводком в руке и понимать, что опять надо выбирать слова, интонации, показывать «ответственность» и «надёжность», как на собеседовании.
Притом что твоя главная «ошибка» — то, что ты к кому-то привязалась.
— Честно? — сказал я. — Я бы поехал. Но с одним нюансом.
— Какой? — насторожилась Катя.
— Вы не будете прятать собаку. Не будете говорить «она только у мамы», «она живёт за городом, а тут так, иногда». Вы зайдёте и честно скажете: «это Рада, мы вместе, мы хорошие, но с шерстью».
А дальше — это будет выбор уже не ваш. Это будет экзамен не вам, а им.
— Но вдруг они откажут? — Катя сжала поводок.
— Тогда вы сэкономите себе и ей пару месяцев боли, — сказал я. — Жить в квартире, где тебя терпят, как кошмарный сон, — хуже, чем не жить там вообще.
— Вы говорите так, как будто сами снимали, — хмыкнула она.
— Снимал, — подтвердил я. — И комнату в «сталинке» с хозяйкой, которая говорила «я терплю твою собаку, но это ненадолго», и квартиру с соседом, который ночью бухал, а утром жаловался, что «пёс мешает ему спать». Если хотите, я могу написать вашей потенциальной хозяйке записку на бланке клиники, что Рада привита, обработана, не представляет угрозы ни для кого, кроме печенья.
Она задумалась.
Рада в этот момент перевернулась на другой бок и вздохнула так, как вздыхает человек, когда наконец решился.
Мы договорились так: я назначаю Раде лечение от последствий стрессов, Катя — себе — один акт честности.
Если хозяйка квартиры после этого скажет «нет» — это её выбор, но не Катин проигрыш.
Перед уходом Катя повернулась ко мне:
— Пётр, а вы не против, если я потом вам напишу, как всё прошло?
— Очень даже за, — сказал я. — Мне тоже интересно, на какой стадии современного безумия мы находимся.
Через три дня во время приёма, когда я как раз ковырялся в ушах у спаниеля, телефон в кармане завибрировал.
Я одним глазом подглядел: «Катя + Рада».
После работы открыл.
«Пётр, это мы. Можно голосом? Писать долго».
Я вздохнул, сел в ординаторской, нажал «прослушать».
Голос у Кати был всё тот же — усталый, но теперь там сверху лежал тонкий слой радости.
— Короче, мы поехали, — начала она без вступлений. — Я думала, я с ума сойду по дороге. Рада чувствовала, что я нервничаю, тоже нервничала, но держалась.
Дом оказался обычный, не элитка. Хозяйка — женщина лет шестидесяти, с таким лицом, как у людей, которые уже всё видели и ничему не верят. Она нас увидела и сразу сказала: «Я же написала: без животных».
Я ей: «Я знаю. Но я подумала, что, может быть, вы всё-таки посмотрите, кто у меня».
И тут Рада взяла инициативу. Она спокойно подошла, села рядом с хозяйкой и просто посмотрела ей в глаза. Не лаяла, не прыгала, не пыталась лизнуть. Просто сидела и смотрела.
Хозяйка сначала отвела взгляд, потом всё-таки на неё посмотрела. И вдруг… начала плакать.
Я вообще не поняла, что происходит. Стою, не знаю: что делать — извиняться или уходить. А она говорит: «У меня пятнадцать лет жила овчарка. Я её хоронила в этой квартире. Потом решила: всё, больше никаких собак. Потому что я этого не переживу второй раз. Поэтому написала “без животных”. А сейчас вы зашли… и ваша бестия смотрит на меня так же, как моя Рада когда-то».
Я ей: «Её тоже зовут Рада».
Мы посмеялись и поплакали одновременно. В общем, она сказала: «Если вы мне подпишите в договоре, что будете мыть после линьки, можете въезжать.».
На голосовом было слышно, как Катя фыркает от смеха и слёз.
— В общем, — продолжала она, — мы въезжаем. Рада уже обошла все комнаты, выбрала себе место у балкона. Хозяйка принесла старую миску, сказала: «Это для неё, по наследству».
Я вам просто хотела сказать… спасибо. Не за таблетки. За то, что вы меня не посчитали сумасшедшей с собакой, а сказали ехать честно. И да, если вам нужна квартира, хозяйка сказала, что ветеринарам скидка. Шучу. Наверное.
Я сидел, слушал и ловил себя на том, что у меня мокро в глазах.
И это был явно не чай.
Я потом был у них дома — уже как врач «на дом».
Рада подхватила какую-то ерунду на лапу на прогулке, Катя испугалась, позвала меня «посмотреть, чтобы не что-то страшное».
Квартира оказалась абсолютно нормальной: старый паркет, ковёр, шкаф, который помнил ещё советские пальто, шторки с цветочками.
И куча мелочей, по которым понятно, что здесь когда-то жила собака: игрушка в углу, старый поводок на гвоздике, фото овчарки на тумбочке.
Новая Рада бродила по квартире, как человек, который наконец-то нашёл свой размер тапочек.
Хозяйка (теперь уже для меня — тётя Надя) сидела на кухне, угощала меня пирожками и рассказывала:
— Я думала, мне одной здесь помирать. Детей нет, племянники по миру разъехались. Квартиранты раньше были… ну… всякие. Молодёжь, работающие, кто поночевать только приходит. Они как тени: пришли — ушли. Ни голоса, ни смеха, одни запахи еды в лифте.
А тут эта… с собакой. Я сперва «без животных, без животных», а как увидела, как она на хозяйку смотрит… Поняла: лучше шерсть и лай, чем тишина, от которой в голове шуршат мыши.
Я кивнул.
В процессе осмотра лапы Рады мышей в её голове я не обнаружил. Зато заметил, как собака поднялась, когда тётя Надя пошла наливать чай, и проводила её до кухни. Не из жадности, а чтобы не оставлять одну. Такая тихая охрана.
— А понос у неё прошёл? — спросил я Катю между делом.
— Перестал в тот день, когда хозяйка сказала «беру», — усмехнулась она. — Серьёзно. С тех пор ни разу. Спит ночами, играет, приносит Надежде Петровне носки. Я бы сказала, что у нас ремиссия. По всем фронтам.
По дороге домой я думал о том, что объявление «без животных и детей» иногда пишет человек не от злости. А от боли.
Боли от того, что уже кто-то лаял, плакал, привязывался, умирал.
И гораздо проще написать в объявлении «без» — чем снова открыть дверь жизни.
Другое дело, что многие пишут это просто из желания стерильности. Без шерсти, пятен, громких голосов и напоминаний, что всё живое — временно.
Им удобно, чтобы в квартире жили аккуратные, молчаливые, без связей.
Такие же, как они.
Ничего плохого. Но немного страшно.
Мне кажется, мир делится не на «любителей животных» и «аллергиков», а на тех, кто готов терпеть лишнюю пылинку на полу ради живого существа, и тех, кто терпеть не готов.
Ветеринар в этой истории — так, статист.
Меня можно заменить на любого человека, который однажды скажет: «поезжай честно, не прячь».
А уже остальное делает жизнь — и собаки.
То, что именно Рада помогла Кате въехать в ту самую квартиру, для меня вообще символ.
Если бы она пошла одна, без собаки, возможно, хозяйка бы её даже не запомнила: очередная девочка с зарплатой и паспортом.
А тут вошли они вдвоём — женщина и собака, каждая со своей историей боли и привязанности. И у старой квартиры вдруг появился шанс ещё немного пожить как дом, а не как инвестиционный актив.
С тех пор, когда я очередной раз вижу объявление «без животных и детей», я не спешу злиться.
Я просто представляю, что там, по ту сторону экрана, сидит человек.
Может, он действительно боится шерсти и лай.
А может, он однажды хоронил свою овчарку в этой квартире и до сих пор не решился выкинуть миску.
Жаль только, что многие так и не решаются написать новое объявление:
«Возьму тихую женщину с собакой. Можно с детьми. Главное — чтобы любили друг друга больше, чем обои».
Я бы таким объявлениям ставил отметку «рекомендовано ветеринарами».