Дарья вошла в свою квартиру и сразу поняла: что-то не так.
Ключ повернулся в замке, как обычно, дверь открылась, как всегда. Но запах. В прихожей пахло не домом, а чужим парфюмом — приторным, сладковатым, с нотками розового масла. Этот запах она узнала бы из тысячи. Так пахла только один человек на свете.
Свекровь.
Дарья замерла на пороге, не решаясь переступить через коврик. За две недели её отсутствия здесь явно что-то произошло. Что-то, о чём муж забыл упомянуть во время своих редких звонков в санаторий.
— Антон! — позвала она, снимая пальто.
Тишина.
Дарья прошла в гостиную и остолбенела. На её любимом диване, который они с Антоном выбирали вместе три года назад, лежали чужие подушки. Атласные, с золотой бахромой, совершенно дикие на фоне их минималистичного интерьера. На журнальном столике стояла фарфоровая статуэтка пастушки с овечкой — подарок свекрови, который Дарья убрала в кладовку в первый же месяц после свадьбы.
На кухне обнаружились бордовые занавески вместо их белых римских штор. В холодильнике — банки с домашними соленьями, подписанные знакомым почерком: «Огурчики, июль» и «Помидоры, свекла».
Дарья почувствовала, как к горлу подступает ком. Она достала телефон и набрала мужа.
— Антоша, привет! — её голос звучал напряжённо, хотя она старалась. — Я дома. А где ты? И почему наша квартира выглядит так, будто в ней живёт твоя мама?
Пауза на том конце длилась слишком долго.
— Даш, ты уже вернулась? Я думал, ты завтра…
— Меня выписали раньше. Антон, что здесь происходит?
— Слушай, я сейчас приеду, и мы всё обсудим. Только не паникуй, ладно? Всё хорошо. Мама просто помогала мне, пока тебя не было.
— Помогала? — Дарья открыла шкаф в спальне и обнаружила, что половина её вещей сдвинута в угол, а на освободившихся полках висят платья свекрови. — Антон, её вещи в нашем шкафу. Её платья. Объясни мне это.
— Я скоро буду. Жди.
Он отключился, не дав ей возможности задать ещё вопросы.
Дарья медленно опустилась на кровать. Её кровать, которая теперь пахла розовым маслом вместо привычного лаванды. Руки дрожали. После двух недель лечения в санатории, куда она поехала восстанавливаться после тяжёлого гриппа, невестка ожидала вернуться в уютный дом. Вместо этого она попала в декорации чужой жизни.
Антон появился через час. Он вошёл осторожно, как человек, который знает, что его ждёт неприятный разговор, но надеется, что пронесёт.
— Дашенька, — начал он ласково, усаживаясь напротив неё за кухонный стол. — Дай я объясню. Ты уехала, мне было одному тяжело. Готовить, убирать, всё такое. Мама предложила помочь.
— Помочь — это приготовить еду и уйти. А не переехать со всеми вещами, — Дарья старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал. — Где она сейчас?
— В магазине. Скоро придёт.
— Придёт? — Дарья уставилась на мужа. — Антон, у неё есть своя квартира. Прекрасная двушка в центре. Зачем ей приходить в нашу?
Антон опустил глаза и принялся вертеть в руках солонку. Этот жест Дарья знала слишком хорошо. Муж так делал, когда собирался сказать что-то неприятное.
— Понимаешь, — начал он, — мама решила, что нам будет лучше вместе. Всем троим. Она одинока, мы молодая семья, нам нужна помощь…
— Стоп, — перебила Дарья. — Что значит «всем троим»? Антон, я не понимаю.
— Мама продала свою квартиру, — выпалил он, как признание на допросе. — Неделю назад. Оформила сделку, получила деньги. И… переехала к нам. Насовсем.
Дарья почувствовала, как пол уходит из-под ног. Слова мужа доходили до неё медленно, словно сквозь толщу воды.
— Она продала квартиру и переехала к нам. Без моего ведома. Без моего согласия. В квартиру, которую мы с тобой купили на двоих.
— Ну, технически, она мне помогала с первым взносом, — пробормотал Антон.
— Она дала нам двести тысяч! Из четырёх миллионов! Остальное платила я, из своих денег, которые копила пять лет!
— Не кричи, пожалуйста, — Антон поморщился. — Соседи услышат.
— Соседи? — Дарья встала, отодвигая стул с громким скрежетом. — Ты сейчас думаешь о соседях? Твоя мать влезла в мой дом, захватила мой шкаф, перевесила мои шторы, и я должна думать о соседях?
В этот момент в прихожей щёлкнул замок. В квартиру вошла Людмила Павловна, нагружённая пакетами из супермаркета. Свекровь выглядела как всегда безупречно: уложенные волосы, яркая помада, дорогое пальто. Она улыбнулась невестке так, будто они расстались вчера на дружеской ноте.
— Дашенька, солнышко! Ты уже вернулась! А я тебе вкусненького купила, восстанавливаться после санатория. Кефирчик, творожок, яблочки.
Она прошла мимо застывшей Дарьи на кухню и принялась выкладывать продукты в холодильник. В её холодильник.
— Людмила Павловна, — голос невестки прозвучал звеняще, — мы можем поговорить?
— Конечно, деточка! Давай чаю поставлю, у меня есть чудесный сбор с чабрецом. Для лёгких полезно.
— Без чая. Присядьте, пожалуйста.
Свекровь обернулась, и в её глазах мелькнуло что-то холодное, быстрое, как тень хищной рыбы под водой. Но тут же исчезло, сменившись маской материнской заботы.
— Какая ты серьёзная, Дашенька. Нервничаешь? Это от перемены климата, наверное. Антоша, налей жене воды.
— Мама, — выдавил Антон, — Даша хочет поговорить о твоём переезде.
— Ах, об этом! — Людмила Павловна всплеснула руками и уселась за стол, сложив ладони перед собой. — Да что тут говорить? Я всё продумала, пока ты лечилась. Мне одной в двушке делать нечего, вам нужна помощь по хозяйству. Я продала свою квартиру, деньги положила на вклад — это будет подушка безопасности для всей семьи. А жить буду здесь, с вами. Всем хорошо!
Дарья смотрела на неё, пытаясь понять, всерьёз ли эта женщина верит в то, что говорит. Или это такая изощрённая игра.
— Вам хорошо, — сказала невестка тихо. — А меня вы спросили?
— Тебя не было, солнышко. Ты болела. Мы с Антошей не хотели тебя беспокоить.
— То есть вы решили мою судьбу без меня. Продали квартиру, переехали в мой дом, заняли мой шкаф. И называете это заботой?
— Нашу квартиру, — поправила свекровь с лёгкой улыбкой. — Давай будем честными, Дашенька. Это квартира моего сына. И моя, как его матери. Ты здесь, конечно, тоже живёшь, но давай не будем забывать, кто помогал с покупкой.
— Двести тысяч! — Дарья ударила ладонью по столу. — Вы дали двести тысяч из четырёх миллионов!
— Деньги — это не главное, — свекровь даже не вздрогнула. — Главное — семья. И кровь. Я — мать Антона. Я имею право жить рядом с сыном.
— Антон, — Дарья повернулась к мужу, — скажи что-нибудь. Ты согласен с этим?
Антон сидел, втянув голову в плечи. Он смотрел в стол, как провинившийся школьник.
— Ну, Даш… Мама уже всё оформила. Квартиру продала, документы подписала. Что теперь делать? Не на улицу же её выгонять.
— А меня, значит, можно? — голос Дарьи сорвался. — Я вернулась из санатория, куда поехала, потому что чуть лёгкие не потеряла на работе. А здесь меня ждёт новая жиличка, которую никто не приглашал.
— Не драматизируй, — Людмила Павловна встала и принялась готовить чай, несмотря на протесты невестки. — Места всем хватит. Я буду спать в гостиной, на диване. Тебя никто не выгоняет. Просто научись делиться. В семье надо уметь делиться.
Дарья почувствовала, как внутри неё что-то сжимается в тугой комок. Это был не гнев. Это было понимание. Кристально чистое, безжалостное понимание того, что произошло.
Свекровь годами жаловалась на одиночество, на пустую квартиру, на то, что сын её забыл. Она капала Антону на мозги при каждой встрече. И вот представился случай: невестка уехала, сын остался один, беспомощный, как котёнок. Людмила Павловна ударила молниеносно, пока жертва не вернулась. Продала своё жильё, чтобы сжечь мосты. Теперь ей некуда деваться, и все вынуждены с этим смириться.
— Антон, — Дарья подошла к мужу и взяла его за руку. Он поднял на неё затравленный взгляд. — Пойдём в спальню. Нам нужно поговорить. Наедине.
— Зачем вам секреты? — тут же вмешалась свекровь. — Мы же семья. Всё можно обсудить при мне.
— Людмила Павловна, — голос невестки стал холодным, как январский лёд. — Я хочу поговорить с мужем. Это моё право.
Она увела Антона в спальню и плотно закрыла дверь. Запах розового масла ударил в нос с новой силой.
— Ты понимаешь, что она сделала? — Дарья говорила шёпотом, хотя знала, что свекровь наверняка подслушивает под дверью. — Она специально выбрала момент, когда меня не было. Она манипулировала тобой. И ты позволил ей вломиться в нашу жизнь.
— Даш, ну что я мог сделать? Она моя мама. Она плакала, говорила, что старая и одинокая. Что хочет последние годы провести рядом с сыном. Я не мог ей отказать.
— Ты мог позвонить мне. Ты мог сказать: «Подожди, пока Даша вернётся, мы обсудим». Но ты этого не сделал.
— Она сказала, что покупатель торопит. Что сделка срочная. Я думал…
— Ты не думал, Антон. Ты просто делал то, что она велела. Как всегда.
Она отошла к окну и уставилась на вечернюю улицу. Фонари зажигались один за другим, разгоняя сумерки. Где-то там, за стеклом, была нормальная жизнь. А здесь, в её собственном доме, она чувствовала себя чужой.
— Что ты предлагаешь? — спросил Антон беспомощно.
— Я предлагаю выбор, — Дарья обернулась. — Твоя мать снимает квартиру. На деньги от продажи своей. Она может приходить в гости, когда мы пригласим. Но жить она здесь не будет.
— Она не согласится.
— Тогда соглашаюсь я, — Дарья выдержала паузу. — На развод.
Антон побледнел.
— Ты шутишь.
— Нет. Я абсолютно серьёзна. Я не собираюсь жить втроём с твоей матерью, которая будет контролировать каждый мой шаг. Я видела, как это бывает у других. Через год я сойду с ума. Через два — возненавижу и тебя, и её. Лучше закончить сейчас, пока мы ещё можем разойтись по-человечески.
— Даша, это же крайности…
— Крайности? — она горько усмехнулась. — Крайности — это то, что твоя мать устроила за две недели моего отсутствия. А я просто ставлю границы.
В дверь постучали. Голос свекрови просочился сквозь щель:
— Антоша, ты там? Ужин стынет. Я котлетки пожарила, как ты любишь.
Антон посмотрел на дверь, потом на жену. Его лицо исказилось мукой выбора. Между матерью, которая всю жизнь решала за него, и женой, которая впервые потребовала самостоятельного решения.
— Мне нужно подумать, — выдавил он.
— Думай, — кивнула Дарья. — Но не очень долго. Я ночую у подруги. Завтра вернусь за ответом.
Она достала из шкафа свою сумку, кинула туда пижаму, зубную щётку, сменное бельё. Антон стоял столбом, не пытаясь её остановить.
Дарья вышла из спальни. Свекровь стояла в коридоре, скрестив руки на груди.
— Ты куда это собралась? — в её голосе звучала насмешка. — Только приехала и уже убегаешь? Какая-то ты нервная, невестка. Может, тебе к врачу?
— До свидания, Людмила Павловна, — Дарья прошла мимо, не удостоив её взглядом.
— Антоша, ты что, позволишь ей уйти? — свекровь повысила голос. — Да пусть идёт! Скатертью дорога! Мы с тобой прекрасно проживём без этой истерички!
Дарья остановилась у входной двери. Она обернулась и посмотрела на мужа, который вышел следом.
— Завтра в шесть вечера, — сказала она. — Или я здесь, и мы живём вдвоём. Или я забираю документы на квартиру, и мы идём к юристу делить имущество. Решай.
Она вышла, не оглядываясь.
Ночь у подруги Светы прошла в разговорах. Дарья выплакала все слёзы, которые копились последние часы. Рассказала про чужие подушки на диване, про розовое масло на постельном белье, про свекровь, которая смотрела на неё как на временную помеху.
— Он не выберет тебя, — сказала Света прямо. — Я знаю таких маменькиных сынков. Они никогда не перерезают пуповину.
— Может, ты права, — Дарья смотрела в окно на ночной город. — Но я должна дать ему шанс. Хотя бы один. Чтобы потом не жалеть, что не попыталась.
На следующий день, ровно в шесть вечера, она вошла в свою квартиру. Ключ повернулся в замке, как обычно. Дверь открылась, как всегда.
Но внутри всё изменилось.
Бордовых занавесок не было. Белые римские шторы снова висели на своих местах. Атласные подушки исчезли. Пастушка с овечкой испарилась, словно её никогда не существовало.
Антон сидел на диване, бледный и осунувшийся.
— Где твоя мама? — спросила Дарья, не веря своим глазам.
— Уехала. Я снял ей квартиру на месяц. Однушку, недалеко отсюда. Она будет искать себе постоянное жильё.
— Она согласилась?
Антон криво усмехнулся.
— Нет. Она кричала, что я предатель. Что выбрал чужую бабу вместо родной матери. Что она проклинает тот день, когда меня родила.
— Мне жаль, — Дарья села рядом с ним.
— Не жаль, — он покачал головой. — Ты была права. Я всю жизнь делал то, что она говорила. Думал, что это любовь. Но это был контроль. Она никогда не спрашивала, чего хочу я. Она решала. А я соглашался, потому что так проще.
— Антон…
— Подожди. Дай договорить. Вчера, когда ты ушла, она села на кухне и стала рассказывать, как хорошо нам будет втроём. Как она будет готовить, убирать, заботиться обо мне. «О тебе», понимаешь? Не о нас. Обо мне. Ты для неё — приложение. Мебель, которую можно передвинуть или выбросить.
— Я знаю.
— Я этого не видел раньше. Или не хотел видеть. Но вчера увидел. И мне стало страшно.
Дарья взяла его за руку. Пальцы мужа были холодными и влажными.
— Я не знаю, сможет ли она когда-нибудь принять границы, — продолжил он. — Но я попробую их установить. Впервые в жизни.
— Это будет нелегко.
— Я знаю. Она уже звонила четыре раза за сегодня. Я не брал трубку.
Дарья улыбнулась. Это была маленькая победа, но она значила очень много.
— Спасибо, — сказала она.
— За что?
— За то, что выбрал. Я понимаю, как тебе было тяжело.
Антон посмотрел ей в глаза, и впервые за долгое время его взгляд был ясным, не затуманенным страхом или виной.
— Ты моя семья, Даша. Мама — это прошлое. А ты — настоящее. Я слишком долго это путал.
Они сидели молча, держась за руки. За окном зажигались фонари. Где-то далеко, в съёмной однушке, свекровь наверняка строила планы реванша. Но это была битва на завтра.
Сегодня невестка вернулась в свой дом. И этот дом снова пах лавандой.