Марина застыла на пороге своей мастерской, не веря собственным глазам. Дверь, которую она всегда запирала на два замка, была распахнута настежу. Внутри царил хаос.
Три года назад она арендовала эту крохотную комнатку в подвале их многоквартирного дома. Здесь, среди швейных машинок и манекенов, рождались её платья на заказ. Здесь она строила своё дело по кирпичику, ночами просиживая над выкройками, пока муж Олег спал наверху. Сейчас манекены валялись на полу, словно жертвы какого-то побоища. Рулоны дорогой итальянской ткани были раскатаны и измяты. А главное — швейная машинка, её кормилица, профессиональная промышленная машина за сто восемьдесят тысяч рублей, исчезла.
На столе белела записка. Марина узнала этот почерк — крупный, размашистый, с характерными завитушками. Почерк свекрови.
«Забрала твою тарахтелку. Лидочке нужнее. Она хоть шить умеет, не то что некоторые самозванки. Галина Петровна».
Марина прочитала записку дважды. Потом села на перевернутый манекен и уставилась в стену. В голове было пусто, как в выпотрошенном шкафу. Лидочка — это младшая сестра Олега, двадцатилетняя девица, которая два месяца назад решила, что хочет стать дизайнером одежды. Она посмотрела пару роликов на видеохостинге и объявила семье, что открывает собственный бренд. Свекровь, разумеется, была в восторге. Её доченька — гений, звезда, будущая Коко Шанель.
Марина достала телефон и набрала номер мужа. Гудки тянулись бесконечно.
— Да? — голос Олега был сонным и недовольным. Он работал в ночную смену и сейчас, очевидно, только лёг.
— Твоя мама забрала мою швейную машинку, — сказала Марина, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Ты в курсе?
Пауза. Шорох одеяла. Зевок.
— А, да, она говорила. Лидке надо на чём-то учиться, а у тебя всё равно старая модель. Мама сказала, ты не против.
— Не против? — Марина почувствовала, как внутри начинает закипать что-то горячее и злое. — Олег, это мой рабочий инструмент. Он стоит сто восемьдесят тысяч. На нём я зарабатываю деньги. Какое «не против»?
— Ну мам сказала, что ты всё равно больше халтуришь, чем шьёшь, — в голосе мужа послышалось раздражение. — И вообще, это же семья. Лидке нужнее. Она бизнес строит.
— Бизнес? — Марина рассмеялась, но смех был похож на всхлип. — Она не умеет даже пуговицу пришить! А я — я через неделю должна сдать три платья! У меня заказы, Олег! Клиенты, которые заплатили аванс!
— Ну решишь как-нибудь, — он снова зевнул. — Я спать хочу, Марин. Потом поговорим.
Он отключился. Марина ещё несколько секунд смотрела на экран телефона, не понимая, что только что произошло. Её обокрали. Её собственная свекровь пришла в её мастерскую, взяла её вещь и унесла. А муж считает, что это нормально.
Она набрала номер Галины Петровны.
Свекровь ответила сразу, словно ждала звонка.
— Марина? Что-то случилось? — голос был елейным, с той особой интонацией, которую свекровь приберегала для посторонних.
— Галина Петровна, верните мою машинку, — Марина старалась говорить спокойно. — Она мне нужна для работы.
— Ах, ты про эту железяку? — свекровь хмыкнула. — Лидочке она сейчас нужнее. Ты уже сколько лет шьёшь, научилась небось и руками. А девочка только начинает. Ей без техники никак.
— Это моя собственность. Вы не имели права её брать.
— Собственность? — в голосе свекрови прорезались стальные нотки. — А кто тебе эту мастерскую оплачивает? Олежка! На его зарплату живёте! Так что всё, что у тебя есть — это его деньги. А значит, и семейное имущество. И нечего тут права качать.
Марина сжала телефон так, что пластик скрипнул.
— Олег не платит за мастерскую. Я сама её арендую. И машинку я купила на свои деньги, до того как вышла заму|ж.
— Ой, да какая разница, — отмахнулась свекровь. — В семье всё общее. Лидочка вернёт, когда научится. Через месяц-другой. Не жадничай, невестка.
И она отключилась.
Марина просидела в разгромленной мастерской до вечера. Она пыталась звонить Олегу ещё четыре раза — он не брал трубку. Пыталась дозвониться до Лидочки — та тоже игнорировала вызовы. Свекровь не отвечала принципиально.
К семи вечера Марина поднялась в квартиру. Олег сидел на кухне, уплетая пельмени и пялясь в телефон. Он даже не поднял голову, когда она вошла.
— Нам нужно поговорить, — сказала Марина, садясь напротив.
— Опять про машинку? — он закатил глаза. — Марин, хватит уже. Мама права, ты делаешь из мухи слона. Лидка вернёт, когда наиграется.
— Наиграется? — Марина почувствовала, как в груди нарастает тяжесть. — Олег, это профессиональное оборудование. Это мой хлеб. У меня три заказа горят. Клиенты ждут платья к выходным.
— Ну позвони им, отмени, — он пожал плечами, продолжая жевать. — Скажи, заболела. Или придумай что-нибудь. Ты же умная.
— А деньги? Мне придётся вернуть авансы. Это сорок тысяч.
— Ну и верни. Потом заработаешь. Чего ты кипишуешь? Семья важнее каких-то тряпок.
Марина смотрела на мужа и впервые видела его по-настоящему. Не того романтичного парня, который носил ей цветы на свидания. Не заботливого жениха, который обещал защищать её от всего мира. Перед ней сидел чужой человек, которому было глубоко безразлично, что его мать только что ограбила его жену.
— Олег, — она говорила медленно, чётко выговаривая каждое слово. — Если ты не вернёшь машинку сегодня, я подам заявление о краже.
Он поперхнулся пельменем и уставился на неё.
— Ты что, совсем сдурела? На мою мать заявление? Ты хоть понимаешь, что говоришь?
— Прекрасно понимаю. Она проникла в моё помещение без разрешения и вынесла оттуда имущество стоимостью почти двести тысяч рублей. Это называется кража. И мне всё равно, что она твоя мама.
Олег вскочил так резко, что стул с грохотом опрокинулся.
— Ты вообще берега попутала! — заорал он, брызгая слюной. — Это моя семья! Моя мать! А ты — никто! Пришла с улицы, обвешалась тряпками и думаешь, что тебе всё можно?
— Я твоя жена, — тихо сказала Марина.
— Жена? — он расхохотался, но смех был злым и некрасивым. — Какая ты жена? Жена — это та, которая мужа уважает и его семью. А ты только и умеешь, что жаловаться и требовать. Мама правильно говорила — ты пустоцвет. Ни готовить толком не умеешь, ни убираться. Только со своими нитками возишься.
— Пустоцвет? — Марина встала. Внутри неё что-то щёлкнуло, как ломающаяся ветка. — Это твоя мама так меня называет?
— А что, неправда? — Олег скрестил руки на груди. — Три года женаты, а где внуки? Мама каждый месяц спрашивает. А ты всё «не готова», «карьера», «заказы». Какая карьера? Ты в подвале тряпки кромсаешь!
Марина молча вышла из кухни. Она слышала, как Олег что-то кричит ей вслед, но слова не доходили до сознания. В голове была звенящая пустота и одна чёткая мысль: хватит.
Она прошла в спальню и достала из шкафа дорожную сумку. Начала складывать вещи. Олег появился в дверях, всё ещё красный от злости.
— Ты куда это? — в его голосе мелькнула нотка неуверенности.
— Ухожу.
— Куда ухожу? Ночь на дворе!
— К подруге, — Марина застегнула сумку и выпрямилась. — Или в гостиницу. Или на вокзал. Мне всё равно. Куда угодно, лишь бы подальше от тебя и твоей семейки.
Олег загородил дверной проём.
— Никуда ты не пойдёшь. Сядь и успокойся. Истеричка.
— Отойди.
— Или что? — он усмехнулся. — Позвонишь в полицию? Скажешь, что муж не пускает тебя на улицу ночью? Они тебя же и высмеют.
Марина посмотрела ему в глаза. Там не было ни любви, ни сочувствия. Только раздражение и уверенность в собственной правоте. Три года она жила с этим человеком. Три года терпела его мать, которая с первого дня невзлюбила невестку. Три года пыталась наладить отношения, сгладить углы, быть хорошей женой.
Хватит.
— Знаешь что, Олег? — сказала она очень тихо. — Я не буду никуда звонить. Я просто уйду. А ты останешься здесь, со своей мамочкой. Она ведь так хотела, чтобы ты был рядом. Вот и будешь.
Она обошла его, протиснувшись мимо, и направилась к выходу. Олег не двинулся с места, только крикнул вслед:
— Уйдёшь — можешь не возвращаться! Я маме позвоню, она мне нормальную невесту найдёт! Не тебе чета!
Марина не ответила. Она вышла из квартиры, спустилась по лестнице и оказалась на улице. Декабрьский воздух обжёг лёгкие. Снег скрипел под ногами.
Она достала телефон и набрала номер подруги Светы.
— Алло? Маришка? Что случилось?
— Света, можно я у тебя переночую? — голос дрогнул, но Марина взяла себя в руки. — Потом всё объясню.
— Конечно, приезжай! Адрес помнишь?
— Помню. Спасибо.
Она отключилась и вызвала такси. Пока ждала машину, набрала ещё один номер. Юрист, с которым когда-то работала на заказе — шила ей платье на корпоратив.
— Алло? Кто это?
— Ирина Владимировна, это Марина. Швея, помните? Извините за поздний звонок. У меня срочный вопрос.
— Слушаю.
— Если человек без разрешения проник в арендованное мной помещение и вынес оттуда моё имущество на сто восемьдесят тысяч рублей, это кража?
Пауза.
— Есть свидетели? Записки? Камеры?
— Записка есть. Камера в подъезде — должна была снять, как она заходила с ключом.
— Тогда да, это основание для заявления. Хотите, я вас проконсультирую завтра подробнее?
— Очень хочу. Спасибо.
Такси приехало через десять минут. Марина села на заднее сиденье и назвала адрес. Город проплывал мимо — огни, витрины, редкие прохожие. Она смотрела в окно и думала о том, как странно устроена жизнь. Ещё утром она была замужней женщиной с мастерской и заказами. А сейчас сидит в такси с одной сумкой, без работы, без дома, без мужа.
Но почему-то на душе было легко. Словно она сняла с плеч тяжёлый рюкзак, который несла много лет, не замечая его веса.
Следующие три дня были похожи на марафон. Марина написала заявление о краже. Участковый, пожилой усталый мужчина, выслушал её историю и покачал головой.
— Семейные дела — это всегда морока, — сказал он. — Но если есть записка и камеры, шанс есть. Давайте оформлять.
Свекровь вызвали в отделение. По словам Светы, которая каким-то образом узнала все новости, Галина Петровна устроила там грандиозный скандал. Кричала, что её оклеветали, что невестка — змея подколодная, что она просто помогала семье. Но записка была на руках у полиции, а запись с камеры показывала, как свекровь выносит из подвала большую коробку.
Олег звонил каждый день. Сначала угрожал, потом уговаривал, потом плакал. Марина не отвечала. Она заблокировала его номер и номера всех его родственников.
На четвёртый день юрист позвонила с новостями.
— Марина, они готовы вернуть машинку и выплатить компенсацию. Двадцать тысяч сверху за моральный ущерб. Согласны?
— Согласна.
— И ещё — муж подал на развод. Вам придётся явиться в суд.
— Отлично, — сказала Марина. — Я тоже хотела подать. Он меня опередил.
Машинку привезли в тот же вечер. Лидочка, судя по всему, даже не распаковала её — заводская плёнка была на месте. Галина Петровна не появилась, прислала какого-то родственника с извинениями.
Марина вернулась в свою мастерскую. Навела порядок, разложила ткани, включила машинку. Знакомый гул мотора наполнил комнату. Она погладила металлический корпус, как старого друга.
Потом села за стол и достала блокнот. Нужно было обзвонить клиентов, объяснить ситуацию, договориться о новых сроках. Кто-то поймёт, кто-то откажется. Но это уже не имело значения.
Она была свободна. От мужа, который не уважал её труд. От свекрови, которая считала невестку пустым местом. От семьи, где она была чужой.
Телефон пиликнул. Сообщение от незнакомого номера.
«Марина, это Олег. Мама сказала, что ты забрала свою железку. Надеюсь, ты довольна. Ты разрушила нашу семью из-за какой-то швейной машинки. Живи теперь с этим».
Марина прочитала и удалила сообщение. Потом заблокировала и этот номер.
Она взяла в руки отрез шёлка — заказ, который ждал уже две недели. Клиентка хотела платье к новому году. Времени было в обрез, но Марина любила вызовы.
Она склонилась над тканью, и машинка застрекотала, прокладывая ровные стежки. За окном мастерской падал снег. В подвале было тепло и тихо.
Впервые за три года Марина чувствовала себя дома.
Прошёл месяц. Развод оформили быстро — у них не было общих детей и совместно нажитого имущества. Олег не пришёл на заседание, прислал адвоката. Марина забрала свои документы и вышла из здания суда свободной женщиной.
Заказов стало больше. Сарафанное радио работало: история с кражей и её развязкой разошлась по знакомым, и многие захотели поддержать молодую швею. Марина работала по четырнадцать часов в сутки и была счастлива.
Однажды вечером в дверь мастерской постучали. На пороге стояла Лидочка. Без макияжа, в мятой куртке, с красными от слёз глазами.
— Можно войти? — спросила она тихо.
Марина помедлила, потом кивнула.
Лидочка села на стул и несколько минут молчала, глядя в пол.
— Я хотела извиниться, — наконец сказала она. — За машинку. За всё. Мама... мама сказала, что ты сама её отдала. Что тебе не нужно. Я не знала.
— А когда узнала?
— Когда полиция пришла, — Лидочка всхлипнула. — Мама орала, что ты её оклеветала. А потом я нашла записку. Ту самую. Мама её спрятала, но я нашла.
Марина молча слушала.
— Я не хочу быть как она, — продолжала девушка. — Я не хочу воровать, врать, манипулировать. Я думала... я думала, может, ты научишь меня шить? По-настоящему? Я заплачу. У меня есть деньги, я подрабатываю.
Марина смотрела на бывшую золовку. Маленькую, растерянную девочку, которую мать научила только одному — брать чужое и считать это нормой.
— Приходи завтра в десять, — сказала Марина. — Первое занятие бесплатно. Посмотрим, есть ли у тебя способности.
Лидочка подняла голову. В её глазах блеснула надежда.
— Правда? После всего, что мы сделали?
— Ты — не твоя мама, — ответила Марина. — И я даю тебе шанс это доказать.
Девушка ушла, рассыпаясь в благодарностях. Марина закрыла за ней дверь и вернулась к работе.
За окном светила луна. Швейная машинка мерно стрекотала. И Марина улыбалась, потому что знала: самые красивые вещи создаются тогда, когда ты свободен.