Слова упали в тишину кухни тяжело, как мешки с цементом. Валерий смотрел на мать, Антонину Петровну, и не мог понять, шутит она или всерьез решила перечеркнуть последние пятнадцать лет его жизни одной фразой. За окном промозглый ноябрь хлестал дождем по стеклам старого дома — того самого дома, крышу которого он перекрывал прошлым летом, надрывая спину.
— Мам, повтори, — голос у него сел, став хриплым и чужим.
Антонина Петровна нервно оправила передник, избегая встречаться с ним взглядом. Она взяла со стола чашку, отпила остывший чай и, наконец, посмотрела на него. В её глазах была та упрямая, чуть виноватая, но железобетонная уверенность, которую он знал с детства.
— Дом я переписала на Сережу, — сказала она тверже. — У него дети, Валера. Ему нужнее. А ты… ты сильный, ты себе еще заработаешь. И не смотри на меня так волком.
Валерий медленно опустился на табурет. Он не был волком. В этот момент он чувствовал себя побитой собакой, которую кормили обещаниями, а потом выставили за порог.
Тридцать семь лет. Ему тридцать семь. У него нет своей квартиры, потому что все деньги, всё свободное время, все силы он вкладывал сюда. В этот "родовой" дом на окраине города. Когда отец умер десять лет назад, дом был развалюхой. Стены трещали, котел тек, а участок зарос бурьяном. Сережа тогда как раз женился в первый раз и умотал на съемную квартиру, заявив, что «в этом сарае жить не собирается».
А Валера остался. Остался, потому что мать плакала и боялась ночевать одна. Остался, потому что "кто, если не ты, сынок".
Он посмотрел на свои руки. Грубые, мозолистые. Он работал прорабом на стройке, знал цену труду и кирпичу. Каждый сантиметр этого дома помнил его прикосновения. Он сам менял проводку. Он сам заливал отмостку, мешая бетон вручную, чтобы сэкономить матери деньги. Он построил баню, о которой она мечтала.
— Ему нужнее… — эхом повторил Валера. — У него дети. А у меня, значит, детей нет, поэтому я бомж?
— Ну зачем ты так грубо? — Антонина Петровна всплеснула руками. — Какой бомж? Живи пока здесь. Кто тебя гонит? Просто документы… ну, чтобы потом мороки не было. У Сережи двое погодков, жена опять беременна. Им тесно в двушке, ипотеку не тянут. А ты один. Тебе много ли надо?
— Мне надо справедливости, мам, — тихо сказал он. — Я десять лет здесь горбатился. Я вложил сюда больше трех миллионов. Я чеки могу показать, если ты забыла.
— Ой, началось! — она раздраженно махнула рукой. — Чеки он считать будет! Матери родной счета выставлять? Я тебя кормила, поила, одевала…
Это был её любимый аргумент. Непробиваемый щит "яжематери".
В этот момент входная дверь хлопнула. На пороге кухни появился Сергей — "младшенький". Ему было тридцать два, он был слегка полноват, розовощек и всегда улыбался той хитрой, извиняющейся улыбкой человека, который привык, что ему все сходит с рук. За ним маячила его жена, Леночка, с уже заметным животом.
— О, братан! — Сережа радостно потер руки, не замечая (или делая вид, что не замечает) напряжения в воздухе. — Мам, пирожки есть? Мы с дороги проголодались. Ленка вообще за двоих ест.
Валера встал. Его рост под метр девяносто и широкие плечи в маленькой кухне вдруг показались угрожающими. Сергей осекся, улыбка сползла с лица.
— Ты знал? — спросил Валера, глядя брату прямо в переносицу.
Сергей забегал глазами.
— Ну… Валер… Мама сказала, что так лучше будет. У нас же ситуация, сам понимаешь. Дети растут, воздуха свежего надо… А ты мужик рукастый, пробивной. Ты себе хату за год поднимешь.
— За год? — Валера усмехнулся, но смех вышел страшным. — Ты хоть знаешь, сколько сейчас стоит квадратный метр? Или ты только знаешь, как ныть маме про тяжелую жизнь?
— Не смей орать на брата! — взвизгнула Антонина Петровна, вставая между ними как наседка. — Он о семье думает! А ты эгоист! Только о своих деньгах и думаешь. Женился бы, может, и поумнел бы!
Валера застыл. Эгоист. Слово ударило больнее пощечины.
Он вспомнил свою несостоявшуюся невесту, Иру. Пять лет назад она ушла от него. «Валера, я не могу жить с твоей мамой, — сказала она тогда. — И я не могу ждать, пока ты достроишь этот чертов второй этаж, чтобы мы жили отдельно. Ты женат на этом доме и на капризах своей матери». Он тогда обиделся на Иру. Думал, она не понимает понятия «долг». Оказалось, она единственная, кто понимал все правильно.
Он посмотрел на эти три лица. Мать, прячущая глаза, но готовая биться за любимого младшего. Сергей, трусливо жующий губу. Леночка, демонстративно поглаживающая живот и смотрящая на Валеру как на досадную помеху в их будущем семейном гнезде.
Им не нужен был он. Им нужен был ресурс. Ресурс был исчерпан, дом отремонтирован, баня построена, сад ухожен. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
— Значит, так, — голос Валеры стал ледяным. Внутри что-то оборвалось. Та самая ниточка, которая держала его в узде сыновьего долга, лопнула с отчетливым звоном. — Раз дом теперь Сергея, то и проблемы дома теперь Сергея.
— Конечно! — радостно закивал брат. — Мы справимся. Я ж тоже не безрукий…
— Вот и отлично.
Валера вышел из кухни, не слушая причитания матери. Он поднялся в свою комнату на втором этаже — единственную, которую он отделал полностью под себя, в стиле лофт, с дорогой мебелью, которую он заказывал по своим эскизам.
Он достал спортивную сумку. Кинул туда документы, ноутбук, смену белья, зубную щетку. Потом остановился. Огляделся.
На стене висел дорогой телевизор. В углу стояло кожаное кресло. На полу — ковролин, который он стелил месяц назад.
«Ты себе еще заработаешь».
Злость, холодная и расчетливая, начала вытеснять обиду. Он не собирался оставлять им всё. Но и тащить мебель сейчас было глупо и мелочно. Он поступит умнее.
Он спустился вниз через десять минут. Семья уже сидела за столом, Леночка уплетала пирожки. При виде него они затихли.
— Я ухожу, — сказал Валера.
— Ну куда ты на ночь глядя? — вяло спросила мать, хотя в глазах читалось облегчение. — Переночуй, утром спокойно…
— Ключи, — Валера бросил связку на стол. Звяканье металла прозвучало как выстрел. — От дома, от бани, от гаража. Все твое, Сережа. Владей.
Сергей потянулся к ключам, но Валера накрыл их ладонью.
— Только одно условие.
— Какое? — напрягся брат.
— Газовый котел. Он барахлит. Я хотел мастера вызвать на неделе, там клапан давления скачет. Следи за ним. Если давление упадет — рванет так, что и фундамента не останется. И проводка в бане — я не успел заземление доделать. Не включай пока.
— Да разберемся, — отмахнулся Сергей, выхватывая ключи. — Не пугай. Ты вечно перестраховщик.
— Моё дело предупредить. Прощайте.
Он вышел в дождь. Холодный воздух ударил в лицо, но это было приятно. Впервые за много лет он не чувствовал на плечах тяжести этого дома. Он сел в свой старенький внедорожник, который давно просил ремонта (деньги-то уходили на крышу дома), и завел мотор.
Куда ехать? К друзьям напрашиваться не хотелось. В гостиницу — дорого.
Он вспомнил про объект. Стройка элитного коттеджного поселка «Сосновый Бор», где он был старшим прорабом. Там были утепленные бытовки для рабочих, и одна, прорабская, стояла пустая. Там был диван, обогреватель и чайник. Что еще нужно свободному человеку?
По дороге он позвонил своему другу и юристу, Мишке Ковалеву.
— Мих, спишь?
— Валерка? Ты чего? Десять вечера, — голос Михаила был сонным.
— Дело есть. Мать дом на Сергея переписала. Втихую.
— Да ладно?! — сон как рукой сняло. — Тот самый дом, в который ты ввалил бюджет маленькой африканской страны?
— Тот самый.
— Вот су… — Михаил осекся. — Извини. И что ты теперь?
— Я ушел. Но мне нужно знать, могу ли я вернуть деньги. Чеки у меня есть. Не все, но на крупные покупки — котел, лес, кирпич, техника — все сохранено в папке.
— Дарственная уже оформлена?
— Похоже, что да. Она сказала «переписала».
— Хреново, Валер. Если это дарственная, то оспорить сложно. Но если у тебя есть чеки на стройматериалы, и мы докажем, что это было «неосновательное обогащение»… Хотя нет, ты же сын, это сочтут помощью семье. Слушай, приезжай завтра ко мне в офис. Будем думать. Шансов мало, сразу говорю, судиться с матерью — дело гнилое и долгое.
— Я не хочу судиться ради дома, Миш. Мне дом этот теперь даром не нужен. Я хочу, чтобы они поняли, сколько я стоил.
Валерий отключился. Он подъехал к воротам стройплощадки. Охранник, узнав машину прораба, молча открыл шлагбаум.
В прорабской пахло пылью и сухой древесиной. Валера включил обогреватель, бросил сумку на пол и сел на скрипучий диван. Тишина. Никакого бубнежа телевизора, никаких жалоб матери на давление, никаких просьб «почини кран».
Он достал телефон. Открыл банковское приложение. На счету было двести тысяч рублей. Отложенные на черный день. Все остальные накопления — около полумиллиона — он планировал потратить на замену забора весной. Теперь забор — проблема Сережи.
«Валера, ты сильный».
Эта фраза крутилась в голове. Сильный. Значит, удобный. На сильных возят воду. Сильные не плачут. Сильные молча глотают обиду и идут дальше.
— Ну, посмотрим, — сказал он в пустоту вагончика. — Посмотрим, насколько вы сильные без меня.
Ночь прошла беспокойно. Ему снилось, что дом горит, а он стоит рядом со шлангом, в котором нет воды, и мать кричит из окна: «Ты же обещал все починить!».
Утром на планерке Валера был собран и зол. Рабочие, привыкшие к добродушному Петровичу (как его звали за глаза), шарахались от его холодного взгляда. Он раздал наряды, отчитал бригаду электриков за халтуру и пошел обходить объект.
Около полудня ему позвонили. Номер матери. Валера смотрел на экран, пока звонок не сбросился. Потом позвонил Сергей. Сброс. Потом снова мать.
Он написал сообщение: «Я на работе. Занят. Что случилось?».
Ответ пришел мгновенно: «Котел встал! Дома дубак! Сережа крутил, ничего не получается, только вода потекла. Приезжай срочно, дети замерзнут!!!».
Валера усмехнулся. Прошло меньше суток.
Он набрал текст: «Вызовите мастера. Телефон в записной книжке у телефона. Выезд платный».
Через минуту телефон зазвонил снова. Мать. На этот раз он взял трубку.
— Ты что, издеваешься?! — кричала Антонина Петровна. — Какой мастер? У нас денег нет сейчас, Сережа еще зарплату не получил! Ты обязан приехать! Это твой дом, ты этот котел ставил!
— Мам, — спокойно перебил он. — Вчера ты сказала, что дом Сережин. Я предупреждал, что котел барахлит. Я не аварийная служба. У Сережи есть руки, пусть разбирается. Или ищет деньги на мастера.
— Ты… ты мстишь нам? Родной матери мстишь?
— Нет, мам. Я просто живу свою жизнь. Зарабатываю себе на жилье, как ты и советовала. Мне некогда.
Он сбросил вызов и, подумав секунду, заблокировал номер. Потом заблокировал Сергея и Леночку.
Чувство вины кольнуло где-то под ребрами — привычка, выработанная годами. «Там же дети». Но он задавил это чувство. У детей есть отец. У детей есть бабушка. Пусть учатся быть взрослыми.
Вечером он встретился с Михаилом. Тот разложил перед ним бумаги.
— Ситуация такая, Валер. Вернуть деньги за ремонт через суд — это война. Тебе придется доказывать каждый гвоздь. И судьи очень не любят такие дела между родственниками. Но есть один нюанс. Ты сказал, что баню строил сам?
— Да, с нуля. Сруб заказывал, собирал сам.
— А она оформлена?
— Нет. Как недострой числится. На кадастре только дом.
— А чеки на сруб на кого?
— На меня. Договор поставки на меня.
Михаил хищно улыбнулся.
— Тогда формально баня — это стройматериалы, принадлежащие тебе. Мы можем потребовать вернуть твое имущество. То есть — разобрать баню и вывезти. Или потребовать компенсацию за материалы. Это хороший рычаг давления.
Валера задумался. Разбирать баню? Это жестоко. Это была гордость участка. Но вспомнив лицо Леночки и слова матери, он кивнул.
— Готовь бумаги. Претензию о возврате имущества. Но пока не отправляй. Я хочу посмотреть, как они запоют через неделю.
Неделя пролетела в бешеном ритме. Валера с головой ушел в работу. Он взял дополнительные смены, контролировал заливку фундамента на новом участке. Он жил в бытовке, мылся в душевой для рабочих и ел в столовой. И, странное дело, он чувствовал себя богаче, чем когда жил в "родном" доме. Деньги не утекали сквозь пальцы на бесконечные "купи то, почини это".
Через неделю, в пятницу вечером, на стройку приехала старая "Лада" Сергея. Валера увидел ее из окна бытовки. Брат вылез из машины, злой, небритый, в грязной куртке.
Валера вышел на крыльцо.
— Ну, здравствуй, домовладелец, — сказал он, закуривая.
— Ты сволочь, Валерка, — выплюнул Сергей. — Мы неделю мерзнем. Мастера вызвали, он содрал пять тысяч, сказал, что плата полетела, новую надо заказывать. Десять тысяч деталь, ждать две недели. Мы обогревателями греемся, счета за свет придут космические!
— Сочувствую. Работа такая — домовладение. Требует вложений.
— Мама плачет каждый день. У нее давление двести. Ты чего добиваешься? Чтобы она умерла?
Это был удар ниже пояса. Классический прием их семьи.
— Я добиваюсь того, чтобы вы оставили меня в покое, Сережа. Ты получил дом? Получил. Ты мужик? Мужик. Решай проблемы.
— Дай денег, — вдруг сказал Сергей, сдувшись. — Займи тридцатку. На плату, на жизнь. Ленке на витамины надо. Я с зарплаты отдам.
Валера посмотрел на брата с искренним удивлением. Наглость этих людей не знала границ.
— У меня нет денег, Сережа. Я же коплю на квартиру. Ты забыл? Мне нужно "себе заработать".
— У тебя есть! Ты всегда при деньгах! Не жмись! Это же для мамы!
— Нет.
— Что "нет"?
— Денег нет. Для вас — больше нет. Никогда.
Сергей сжал кулаки, сделал шаг вперед, но, оценив габариты Валеры и охранника с дубинкой неподалеку, остановился.
— Ты пожалеешь, — прошипел он. — Ты один останешься. Никому не нужный бирюк. Сдохнешь под забором, и никто стакан воды не подаст.
— Лучше сдохнуть под забором свободным, чем жить в теплом доме рабом, — ответил Валера. — Уезжай, Сережа. Здесь частная территория.
Когда красные габаритные огни машины брата растворились в темноте, Валера почувствовал не торжество, а глубокую, ноющую пустоту. Разрыв был окончательным. Назад дороги нет.
Но на следующий день случилось то, чего он не ожидал. Ему позвонили не родственники. Ему позвонил заказчик элитного поселка, где он работал.
— Валерий Викторович? Это Громов.
Громов был владельцем крупной строительной холдинговой компании. Человек жесткий, богатый и непредсказуемый.
— Слушаю, Игорь Сергеевич.
— Я тут был на объекте, смотрел, как вы 12-й участок вытянули. Фундамент на болоте — это сильно. Мне сказали, вы там днечуете и ночуете?
— Есть такое. Временные трудности с жильем.
— Слышал, слышал краем уха. Земля слухами полнится. Прораб без дома — это как сапожник без сапог. У меня к вам предложение. Есть один объект… проблемный. В Крыму. Частный отель. Предыдущий подрядчик сбежал с деньгами, сроки горят, качество — г*вно. Мне нужен человек, который возьмет все в свои руки, вывернет их наизнанку, но сдаст объект к маю.
— Крым? — Валера опешил.
— Да. Зарплата — тройная от вашей текущей. Плюс проживание на вилле рядом с объектом. Плюс, если сдадите в срок — бонус. Очень хороший бонус. Скажем так, на студию в Москве хватит. Но пахать придется как проклятому.
Валера посмотрел на серую ноябрьскую грязь под ногами. Потом представил Крым. Море. И возможность начать все с чистого листа, далеко от этого проклятого дома, от упреков матери и зависти брата.
— Когда вылетать? — спросил он.
— Завтра в обед. Билет сброшу.
Валерий улыбнулся. Впервые за неделю искренне.
— Я согласен.
Он не знал, что эта поездка изменит его жизнь еще круче, чем предательство матери. И что прошлое не отпустит его так просто, даже за тысячи километров.
Крым встретил Валерия не ласковым курортным бризом, а шквалистым ветром, который гнал по свинцовому морю грязно-белые барашки. Ноябрь на южном побережье был суровым: сырость пробирала до костей сильнее, чем сухой мороз средней полосы. Но Валерию это даже нравилось. Этот климат соответствовал его внутреннему состоянию — штормовому, холодному и беспокойному.
Объект Громова, пафосно названный в документах бутик-отелем «Аврора», располагался на крутом скалистом уступе недалеко от Ялты. Когда такси высадило Валерия у ворот, он присвистнул. Место было шикарным — вид на миллион долларов. Но само здание выглядело как скелет доисторического животного, брошенный умирать. Бетонные перекрытия зияли пустотой, леса стояли криво, а территория была завалена строительным мусором, который уже начал зарастать местным колючим кустарником.
У вагончика с надписью «Штаб» курили двое. Один — коренастый, с лицом, похожим на печеную картошку, в засаленной спецовке. Второй — молодой, в слишком чистой каске и дорогой куртке, явно не привыкший к пыли.
— Вы кто? — лениво спросил молодой, стряхивая пепел на дорогие ботинки.
— Новый начальник участка, — Валерий бросил сумку на гравий. — Валерий Самойлов. Громов звонил?
Молодой поперхнулся дымом. Коренастый сплюнул под ноги.
— А, спаситель из Москвы, — протянул молодой с неприятной ухмылкой. — Слышали. Я Денис, снабженец. А это Паша, бригадир монолитчиков. Ну, удачи тебе, начальник. Тут до тебя трое сбежали. Место проклятое.
— Проклятых мест не бывает, бывают кривые руки и вороватые пальцы, — отрезал Валерий, проходя мимо них к вагончику. — Через десять минут жду всех прорабов и бригадиров с чертежами и журналами работ. Кто опоздает — уволен.
Денис с Пашей переглянулись. В их глазах не было страха, только насмешливое ожидание: «Ну давай, попробуй, сломай зубы».
Первые три дня Валерий спал по четыре часа. Он жил на вилле Громова — небольшом, но роскошном гостевом доме в паре километров от стройки, — но бывал там только чтобы принять душ и упасть в кровать. Всё остальное время он проводил на объекте.
Ситуация была катастрофической. Бетон лили с нарушениями, арматуру вязали кое-как, а треть материалов, судя по накладным, растворялась в воздухе по дороге от склада до стройки. «Аврора» была не отелем, а черной дырой для денег Громова.
Вечером четвертого дня Валерий сидел в вагончике, изучая сметы. Дверь распахнулась, и вошел Денис, снабженец.
— Слышь, Валер, — начал он панибратски. — Ты это… гайки-то не закручивай. Мужики нервничают. Мы тут привыкли работать… гибко. Понимаешь?
Он положил на стол конверт. Пухлый.
— Это тебе «подъемные». От поставщиков бетона. Знак уважения. Закрой глаза на марку цемента в последней партии, а? Там все нормально будет, просто по бумагам чуть не бьется.
Валерий медленно поднял глаза. Он вспомнил лицо брата, Сергея, когда тот просил денег. Тот же липкий, просящий и одновременно наглый взгляд. Вспомнил мать, которая продала его труд за обещание спокойной старости с «любимым сыночком».
— Забери, — тихо сказал Валерий.
— Да ты не ломайся, — подмигнул Денис. — Тут все так живут. Громов далеко, денег у него много…
Валерий встал. Резко, так что стул отлетел назад. Он схватил Дениса за ворот куртки и, несмотря на сопротивление, выволок его из вагончика на улицу.
— Э! Ты чего творишь?! — взвизгнул снабженец.
— Все видели? — рявкнул Валерий на столпившихся рабочих. — Этот человек здесь больше не работает. Охрана! Вывести его за территорию. Если увижу его ближе ста метров к объекту — вылетите следом.
Денис, отряхиваясь, зло посмотрел на него:
— Ты пожалеешь, Самойлов. Ты не знаешь, с кем связался. Здесь Крым, здесь свои законы.
— Пшел вон, — бросил Валера и вернулся в вагончик.
Руки у него дрожали. Не от страха — от ярости. Он выплескивал на эту стройку всю ту злость, что накопилась за последние недели. Он строил этот отель так, словно замуровывал в его стены свою боль.
В ту ночь он впервые за неделю включил «основной» телефон. Он купил местную симку для работы, а старую держал выключенной.
Экран вспыхнул десятками уведомлений.
15 пропущенных от «Мама».
8 пропущенных от «Сережа».
3 сообщения от Леночки в мессенджере.
Валерий налил себе виски — единственная роскошь, которую он позволил себе в доме Громова, — и открыл сообщения. Не для того, чтобы ответить. Ему нужно было убедиться, что он прав.
Мама (голосовое, голос плачущий): «Валерочка, сынок, где ты? Соседка сказала, ты уехал. Как ты мог бросить нас вот так? Сереже пришел счет за газ, там какой-то долг за три года, они грозятся отключить! Ты же говорил, что все платил! Почему ты нас обманул?»
Валерий усмехнулся. Долг за газ. Конечно. Он платил по счетчику, а квитанции за обслуживание газового оборудования, которые приходили на имя покойного отца, Сергей, видимо, просто выбрасывал, когда забирал почту. А теперь, при смене собственника (если они ее оформили), все всплыло.
Сообщение от Леночки (текст): «Ты эгоистичная свинья. У меня из-за нервов угроза выкидыша. Сережа пьет третий день. Если с ребенком что-то случится, это будет на твоей совести. Вернись и разберись с домом, иначе мы подадим в розыск».
От Сергея (текст): «Братан, хорош дурить. Тема есть. Можно дом заложить в ломбард, быстро деньги нужны. Но там твоя подпись нужна где-то, нотариус говорит, там какие-то доли не выделены. Перезвони срочно».
Валерий отложил телефон. Пазл складывался. «Быстро деньги нужны». Значит, у Сережи долги. И долги немалые, раз он готов заложить родовой дом, который только что получил.
Он набрал Михаилу, своему юристу.
— Мих, привет. Не спишь?
— Валера! Ты живой? Я уж думал, тебя в бетон закатали. Громов звонил, хвалил тебя. Говорит, ты там гестапо устроил.
— Приходится. Слушай, пробей мне Сергея. Кредитную историю, суды. Есть подозрение, что он вляпался.
— Да я уже, — голос Михаила стал серьезным. — Хотел сам тебе звонить. Твой братец — игроман, Валер. Ставки на спорт. У него микрозаймов на полмиллиона и исполнительных листов еще на триста тысяч. Приставы пока до дома не добрались, потому что он на отца был записан, а в наследство они только вступили. Но как только Росреестр обновит данные, на дом наложат арест.
Валерий закрыл глаза. Вот оно что.
— Мать знает?
— Думаю, нет. Он ей лапшу вешает про «трудную ситуацию» и «злого брата». Валер, если они дом заложат или продадут… Мать на улице останется.
— Она сделала свой выбор, — жестко сказал Валерий. — Она переписала дом на «нуждающегося». Пусть теперь расхлебывает его нужды.
— Ты жестокий, — без осуждения констатировал Михаил.
— Я справедливый. Миша, запускай процесс по бане. Пиши претензию на возврат стройматериалов или компенсацию. Отправь заказным письмом с уведомлением. Пусть понервничают.
— Ты уверен? Это добьет их.
— Нет, Миша. Это их отрезвит. Или нет. Мне все равно. Главное — баня моя. Я в нее душу вложил, а Сережа ее проиграет за один вечер. Я хочу забрать свое. В деньгах.
— Сколько выставляем?
— Миллион двести. По рыночной стоимости материалов и работ.
— Понял. Сделаем.
Валерий положил трубку. За окном шумело море. Где-то там, за сотни километров, в доме, который он строил своими руками, сейчас разыгрывалась драма. И он был ее режиссером, просто перестав быть актером. Это чувство власти было горьким, как полынь, но оно давало силы.
На следующее утро на стройке случилось ЧП.
Когда Валерий подъехал к объекту, у ворот стояла полицейская машина и черный «Гелендваген» с местными номерами.
Валерий вышел из машины, поправил каску. Сердце екнуло. Неужели Денис выполнил угрозу?
У ворот стоял высокий мужчина в дорогом пальто, рядом с ним — тот самый Денис, но уже с фингалом под глазом.
— Вы Самойлов? — спросил мужчина в пальто. Голос у него был спокойный, уверенный.
— Я. А вы?
— Я Белов. Владелец бетонного завода. И дядя этого идиота, — он кивнул на Дениса. — Мне сказали, вы вчера вышвырнули его за воровство?
Валерий напрягся, готовясь к драке. Охрана стройки сжалась у будки, не желая вмешиваться.
— Вышвырнул, — твердо сказал он. — Он пытался дать мне взятку и поставлял некачественный бетон. У меня есть лабораторные пробы. Я отправлю их Громову и в прокуратуру, если понадобится.
Белов внимательно посмотрел на него. В его глазах не было злости, скорее интерес.
— Пробы, значит… Денис сказал, что ты беспредельщик московский. А ты, выходит, принципиальный.
Белов вдруг развернулся и с размаху дал Денису подзатыльник. Тот ойкнул и втянул голову в плечи.
— Я тебе говорил, не позорь меня? Говорил?! — рявкнул Белов на племянника. Потом повернулся к Валерию. — Извини, начальник. Я бизнесом честно стараюсь вести, насколько это здесь возможно. А этот… семейный подряд, будь он неладен. Сестра просила пристроить. Пристроил, блин.
Валерий выдохнул. Напряжение спало.
— Я не возьму его обратно, — сказал он.
— И не надо. Пусть дворы метет. А бетон… — Белов достал визитку. — Я тебе лично буду отгружать. Скидку дам 10 процентов. За моральный ущерб. И за то, что показал характер. Нам тут такие нужны. Громов не дурак, что тебя прислал.
Они пожали руки. Это была маленькая победа. Но важная. Валерий понял: здесь уважают силу. Не ту истеричную силу, с которой мать защищала Сергея, а спокойную, уверенную силу профессионала.
Вечером, возвращаясь на виллу, он увидел у ворот знакомую фигуру. Женщина. В деловом костюме, с папкой в руках. Она ежилась от ветра.
— Валерий Викторович? — окликнула она.
— Да.
— Я Инга. Аудитор от Игоря Сергеевича Громова. Прилетела проверить вашу зачистку.
Она была красива той холодной, острой красотой, которая бывает у умных и амбициозных женщин. Ей было лет тридцать пять. Взгляд — сканер.
— Проходите, — Валерий открыл калитку. — Чай, кофе? Виски?
— Отчеты, — коротко бросила она. — И, пожалуй, коньяк. Замерзла жутко.
Они сидели в гостиной до двух ночи. Инга оказалась не просто «ревизорро», она понимала в стройке не хуже него. Она проверяла каждую цифру, каждый акт. И с каждым часом ее недоверчивость таяла, сменяясь уважением.
— Чисто, — наконец сказала она, закрывая ноутбук. — Вы уволили половину штата, сократили расходы на 20 процентов и при этом ускорили темпы. Громов будет доволен.
— Я делаю свою работу, — пожал плечами Валерий.
— Не только. Вы делаете это так, будто воюете. С кем вы воюете, Валерий?
Она смотрела прямо в душу. Умная женщина. Слишком умная.
— С прошлым, — честно ответил он.
— Прошлое всегда проигрывает, если есть будущее, — сказала Инга, допивая коньяк. — Кстати, Громов просил передать. Если сдадите объект к маю… он хочет предложить вам долю. Небольшую, но в бизнесе. Ему нужен партнер здесь, в Крыму. Он планирует строить еще три отеля.
Валерий замер. Партнер. Доля. Это не просто зарплата. Это другой уровень. Это та самая жизнь, о которой он даже не смел мечтать, возясь с котлом в мамином доме.
— Я подумаю, — сказал он.
— Думайте. А пока… — Инга вдруг мягко улыбнулась, и лед в ее глазах растаял. — Пока покажите мне завтра море. Я в Крыму первый раз за пять лет, и все, что я видела — это отчеты.
Когда она ушла в свою комнату (на вилле было несколько спален), Валерий вышел на балкон. Ветер стих. Небо очистилось, и над черным морем висела огромная, яркая луна.
Телефон в кармане звякнул. Новое сообщение.
От Михаила: «Претензию отправил. Заказное вручено лично матери. Звонила мне, орала так, что трубка грелась. Сказала, что проклинает тебя. И еще… Валер, Сергей выставил дом на продажу на Авито. С пометкой "срочно, торг". Фотографии твоей комнаты на первом месте».
Валерий смотрел на лунную дорожку. Боль была, но она стала глухой, далекой. Проклинает? Пусть. Продает дом? Пусть пробует. Без согласия совладельца на неотделимые улучшения, на которые у Валеры теперь была юридическая претензия в виде стоимости бани и материалов, продать будет сложно. Михаил свое дело знает.
Он набрал сообщение Михаилу: «Наложи обеспечительные меры на участок в связи с иском о возврате имущества (бани). Перекрой им кислород с продажей. Я хочу купить этот дом. Но не у них. А на торгах по банкротству, когда Сережа окончательно все профукает. И по цене в три раза ниже».
Он нажал «Отправить».
Это была война. Но теперь он был не жертвой. Он был охотником.
Декабрь в Крыму выдался на удивление мягким, но в жизни Валерия штормило по-настоящему. Стройка «Авроры» шла семимильными шагами. Валерий чувствовал себя полководцем, который наконец-то получил боеспособную армию. С бетоном от Белова проблем не было, новые бригады работали на совесть, боясь сурового «Самойлова». Инга улетела в Москву через неделю, оставив после себя запах дорогих духов, идеально выверенные сметы и странное чувство недосказанности. Они так и не сходили на море — работы было слишком много. Но она писала ему каждый вечер. Короткие, деловые сообщения, в которых иногда проскальзывало что-то личное: «В Москве снег и пробки. Вспоминаю твой камин и коньяк».
Но настоящее поле битвы было не здесь, а в его телефоне, в переписке с Михаилом.
Новости из родного города приходили как сводки с фронта.
Сергей действительно выставил дом на продажу. Цену заломил космическую — 12 миллионов. Видимо, рассчитывал одним махом закрыть свои долги и еще купить квартиру. Но Михаил сработал четко. Как только объявление появилось, он подал иск в суд о взыскании стоимости стройматериалов и неосновательном обогащении (баня). И тут же ходатайствовал об обеспечительных мерах — аресте на регистрационные действия с участком.
Судья, уставшая женщина предпенсионного возраста, увидев пачку чеков и договоров на имя Валерия, ходатайство удовлетворила. Теперь дом висел в воздухе. Продать его было невозможно.
В середине декабря на стройку приехал курьер. Он вручил Валерию пакет документов из суда. А через час позвонила мать. С чужого номера.
— Алло? — Валерий ответил, стоя на краю крыши отеля, откуда открывался вид на бескрайнее море.
— Ты доволен? — голос Антонины Петровны был не просто злым, он был полным ненависти. — Сережу избили. Коллекторы. Ему руку сломали. У Леночки давление, скорую вызывали. Это ты сделал! Ты их натравил!
— Я? — Валерий глубоко вдохнул соленый воздух. — Мам, я за две тысячи километров. Я никого не трогал. Коллекторов натравил Сергей сам, когда брал деньги и не отдавал.
— Это из-за твоего суда! Покупатель был! Уже задаток давали! А ты арест наложил! Мы могли бы долги раздать, а теперь… теперь они дом сожгут!
— Мам, — жестко сказал он. — Ты говорила: «Дом я переписала на Сережу, ему нужнее». Ну вот, дом у него. Пусть живет. Зачем продавать родовое гнездо?
— Ты издеваешься… — она заплакала. — Какой ты жестокий стал. Чужой. Я тебя таким не воспитывала. Отзови иск, Валера! Христом богом прошу. Дай продать, иначе убьют его!
— Не отзову. Мне нужны мои деньги. Миллион двести. Пусть Сергей отдаст мне долг за материалы, и я сниму арест.
— Откуда у него миллион?!
— А это не мои проблемы. Он же взрослый мужчина, у него семья. Пусть заработает. Я же заработал.
— Будь ты проклят! — крикнула она и бросила трубку.
Валерий опустил телефон. Руки не дрожали. Сердце билось ровно. Он вдруг понял, что пуповина оборвалась окончательно. Больше не было боли. Была только брезгливость. Они были готовы продать дом отца, лишь бы покрыть долги игромана, и при этом винили во всем его, Валерия, который этот дом спас от разрушения.
К Новому году «Аврора» обрела очертания. Коробка была готова, крыша перекрыта, началось остекление. Громов прилетел 30 декабря лично. Он ходил по этажам, щупал стены, смотрел в панорамные окна.
— Ну, Самойлов… — Громов хлопнул его по плечу. — Ты зверь. Я думал, к маю только коробку закроем. А тут уже отделку можно начинать.
— Стараемся, Игорь Сергеевич.
Вечером они сидели в ресторане в Ялте. Громов, Инга (она прилетела с боссом) и Валерий.
— Я слов на ветер не бросаю, — Громов достал папку. — Здесь договор. 5% доли в ООО «Юг-Строй», которое владеет этим отелем и будет строить следующие. Плюс бонус за этот этап — два миллиона рублей. Прямо сейчас, на счет.
Валерий смотрел на бумаги. 5 процентов — это пассивный доход на всю жизнь. Два миллиона — это свобода.
— Спасибо, — сказал он, подписывая.
— И еще, — Громов хитро прищурился. — Инга мне все уши прожужжала про твои таланты. Говорит, тебе в Москве надо штаб возглавлять, а не в пыли ползать. Но я вижу, тебе тут нравится.
— Нравится, — кивнул Валерий. — Я хочу остаться в Крыму.
— Вот и отлично. Следующий объект — в Гурзуфе. Начинаем в феврале. Ты главный.
Инга улыбнулась ему поверх бокала с шампанским. В ее взгляде было обещание. И на этот раз Валерий был готов его принять.
31 декабря, за час до полуночи, Валерий стоял на террасе своей съемной квартиры в Ялте (виллу он освободил, перебравшись в собственное, пусть и съемное, жилье). Телефон звякнул.
Сообщение от Михаила:
«Валер, новости плохие и хорошие. Плохая: дом твой сгорел. Частично. Второй этаж выгорел полностью, крыша рухнула. Первый залит водой. Хорошая: поджог. И знаешь кто? Сергей. Камеры соседей засняли. Он хотел страховку получить, застраховал дом неделю назад на 15 миллионов в какой-то левой конторе. Но дурак, спалился. Сейчас он в СИЗО. Мать в больнице с инфарктом».
Валерий читал сообщение, и буквы плыли перед глазами. Его лофт. Его мебель. Телевизор, кресло, ковролин. Все превратилось в пепел.
Он набрал Михаила.
— Живы?
— Кто? Мать? Жива, в кардиологии. Леночка уехала к своим родителям, забрала детей. Сергей… ему светит срок за мошенничество и умышленное уничтожение имущества. Страховая уже заявление накатала.
— А дом?
— Участок остался. Стены первого этажа стоят. Но жить там нельзя.
— Сколько теперь стоит участок?
— Копейки. С пепелищем-то. Миллиона два-три, за землю.
— Миша, — голос Валерия стал твердым. — Готовь сделку. Я выкупаю долги Сергея у микрозаймов. Они сейчас будут сливать их коллекторам за бесценок, узнав, что он в тюрьме. Скупай все. Становись основным кредитором. Потом банкротим его. И я забираю участок в счет долга.
— Ты хочешь вернуть это пепелище? Зачем, Валер? Ты же в Крыму, у тебя все в шоколаде.
— Это земля моего отца, Миша. Я не буду там жить. Я все снесу. И построю там… парк. Просто сад. Посажу деревья. Чтобы никто больше там не жил и не грызся. А матери…
Он помолчал.
— Найди ей хорошую сиделку. И оплати палату. С моих денег. Но не говори, что от меня. Скажи… от фонда помощи. Или придумай что-то. Я не хочу, чтобы она знала.
— Ты святой или дурак, Самойлов? — вздохнул Михаил.
— Я просто сын. Который вырос.
Валерий нажал отбой.
В небе над Ялтой начали взрываться фейерверки. Разноцветные огни отражались в черном море. Он сделал глоток шампанского.
В дверь позвонили. На пороге стояла Инга. С бутылкой вина и коробкой мандаринов.
— С Новым годом, партнер, — сказала она. — Я решила, что встречать одной в отеле — это глупо.
— С Новым годом, — улыбнулся Валерий, впуская ее.
Он закрыл дверь, оставляя за порогом холодный ветер, пепел сгоревшего дома и свою прошлую жизнь. Впереди был новый год. Новый дом. И, кажется, новая любовь.
А тот, старый дом… Он действительно сгорел еще тогда, в ноябре, когда мать сказала: «Ему нужнее». Огонь просто закончил начатое.
Валерий обнял Ингу, чувствуя тепло живого человека, которому он нужен не как ресурс, а как мужчина. И впервые за много лет он был абсолютно, кристально счастлив.
