Я развернула свою коробку последней. Всё это выглядело как милый привычка всей семьи — мы с мужем Димой и его родителями обменивались подарками после полуночи. Он вручил мне плоскую, лёгкую коробку, аккуратно завёрнутую в серебристую бумагу с бантом.
— Ну, открывай, — улыбнулся он, и в его глазах читалось ожидание одобрения.
Я разорвала бумагу. Внутри лежала цветная картонка с логотипом и надписью «FITNESS ZONE». Годовой абонемент. К нему была прикреплена яркая открытка в виде гантели, где отметили: «Любимой жене — на путь к совершенству! С Новым годом!»
Воздух в комнате вдруг стал густым и тяжёлым. Я подняла глаза. На запястье у Димы, который смотрел на меня с самодовольной улыбкой, поблёскивали новые, дорогие, явно швейцарские часы. Он поймал мой взгляд, покрутил запястьем.
— А это, мой подарок себе,, пояснил он, как будто это было самое естественное дело в мире. — Ну ты же понимаешь, мне по работе нужно, статусная вещь. А тебе — здоровье. Самое ценное.
Я посмотрела на открытку. «Путь к совершенству». Эти слова жгли мне ладони. Я посмотрела на его мать, Нину Петровну. Она одобрительно кивала, её взгляд прошелся по моей фигуре в тёплом домашнем халате. А потом я посмотрела на свой подарок ему — на дорогой кожаный портфель, о котором он полгода говорил. Он даже не развернул его до конца, отложил в сторону.
— Спасибо, — сказала я тихо, положив картонку с абонементом на стол. Голос прозвучал как будто из другого помещения.
— Да не за что, — весело ответил Дмитрий. — С января вместе ходить начнём! Я уже договорился с тренером, он тебе программу составит.
Я медленно поднялась с дивана, взяла в руки свой подарок, эту дурацкую картонку, и пошла на кухню, будто за водой. Но я просто стояла там, глядя на тёмное окно, в котором отражалась наша праздничная гостиная. В отражении я видела, как Нина Петровна что-то шепчет сыну, и он смеётся. Я сжала абонемент в руке так, что картонка хрустнула. В этот хруст ушло всё — и последние сомнения, и последняя надежда.
Я вернулась в гостиную. Они замолчали.
— Что-то не так? Спросил Дмитрий, и в его голосе прозвучала знакомая, раздражающая нота, будто я опять что-то не так поняла, опять всё усложняю.
— Всё так, — ответила я. — Просто поняла кое-что. Ты себе подарил статус. А мне — указание на несовершенство. Так?
Он откинулся на спинку дивана, закатив глаза.
— Ой, Насть, опять начинается. Никакого указания. Я о тебе позаботился! Ты же сама говорила, что хочешь подтянуться!
— Я говорила, что хочу с тобой в бассейн по воскресеньям ходить. Просто поплавать. А не чтобы ты нанимал мне тренера и дарил это как Новый год.
Три года замужества. Казалось, это была любовь. Дмитрий — успешный, целеустремлённый. Он «привёл меня в порядок», как любила говорить его мать. Уговорил сменить удобные свитера на обтягивающие платья, покрасить волосы в блонд («Светлые класснее смотрятся»), записал к своему стилисту. Я работала бухгалтером, но он настоял, чтобы я ушла в его фирму на менее оплачиваемую, но «более презентабельную» должность помощника. «Так надежнее», — говорил он.
Я пыталась сопротивляться по мелочам. Постоянно?» И я смотрела. На отражение, которое он создал. Ухоженное, стильное, удобное для него. И постепенно переставала узнавать своё.
Я надеялась последние пару месяцев. Дмитрий стал беспокойным, часто задерживался. Я нашла в его машине чек из ювелирного. что-то кольнуло — может, он получается услышал? Может, подарит то, о чём я действительно мечтала — не вещь, а знак внимания к моим желаниям? Я намекнула на маленькую подвеску в виде совы, которую мы видели вместе. Он отмахнулся — «Безделушка».
Но чек из ювелирного! Я решила — это сюрприз. И сама приготовила ему действительно дорогой, продуманный подарок — тот самый портфель из коллекционной кожи. Я вообразила, как его лицо озарится настоящей радостью, как он обнимет меня. Может, мы снова станем близки?
Ювелирный чек оказался за его часами. Он купил их сам себе. Мой «подарок» был не жестом любви, а инвестицией в собственный имидж жены. вдобавок, он обсудил это с матерью. Я это поняла сразу.
— Димочка просто хочет, чтобы ты была в тонусе, — вступила Нина Петровна, сладко улыбаясь. — Мужчине нужна ухоженная, спортивная жена. так бывает. Не надо обижаться, Настенька.
— Особенно когда сам мужчина дарит себе часы за три моих зарплаты, — сказала я, глядя на неё. — Это тоже нормально?
— Настя! — голос Димы стал резким. — Хватит! Маму не впутывай! Ты всегда всё превращаешь в скандал! Неблагодарная.
Слово «неблагодарная» повисло в воздухе. Я оглядела комнату. Портфель, забытый в углу. Блестящие часы на его руке. Лицо его матери — смесь снисходительности и злорадства. И эта жёлтая картонка в моей руке. Инструкция к исправлению.
Что-то щёлкнуло. Не громко. Тихо, как срабатывает замок. Я больше не была обиженной девочкой. Я стала просто наблюдателем. Наблюдателем за тем, как рушится карточный домик под названием «моя жизнь с ними».
Я не стала кричать. Я разгладила смятый абонемент на столе.
— Ты прав, — сказала я удивительно спокойно. — Я неблагодарная. Потому что мне не за что быть благодарной. Ты подарил мне не здоровье, а неуверенность в себе. Упакованную в новогоднюю бумагу. Спасибо за наглядность.
Я подошла к портфелю, взяла его.
— А это — ошибка. Моя. Не тебе он нужен.
— Куда ты? — Дима встал, лицо его стало напряжённым.
— В свою комнату. Праздник, как я понимаю, для вас продолжается. А у меня есть что обдумать.
Я закрылась в спальне. Не плакала. Просто сидела на кровати. Через десять минут в дверь постучали. Не Дима. Его отец, Виктор Степанович. Он всегда был тихой тенью жены.
— Настя, можно? — он просунул в щель конверт.
Я открыла. Он вошёл, и положил на комод толстый конверт.
— Это… от меня. Не говори Нине. — Он потупился. — Там деньги. Не на спортзал. На… на что сама захочешь. Курсы какие-нибудь. Ты умная. Дима… — он махнул рукой, не закончив. — Он мамин. Прости нас.
Он ушёл так же тихо. Я открыла конверт. Там была приличная сумма. И записка: «На возвращение к себе. В.С.»
Это была не жалость. Это было признание. 1. за три года. Кто-то увидел. Кто-то понял. Этого одного человека, его тихого жеста, оказалось хватает, чтобы понять — я не схожу с ума. Моя боль — настоящая.
Утром первого января Дима вошёл в спальню, как ни в чём не бывало.
— Ну что, помирились? Пойдём завтракать, мама блины сделала.
— Нет, — ответила я. Я уже была одета. Деловая юбка, блузка, которую он не любил, зато я — любила. Я складывала вещи в дорожную сумку.
— Что внушительный «нет»? Ты куда?
— На работу.
— Какую работу? У нас же выходные!
— У тебя, выходные,, поправила я. — А я выхожу на новую работу. С понедельника. В свою старую фирму. Меня позвали ещё в ноябре. Я дала ответ сегодня утром.
Он остолбенел.
— Ты… что? Без моего ведома? Какая зарплата?
— вдвое больше, чем у тебя мне платишь. И с перспективой роста. А главное — без твоего ведома. Потому что это моя жизнь, Дмитрий. А не проект по улучшению жены.
Он сел на кровать, глядя на сумку.
— Ты что, уходишь?
— Пока — в отель. А там посмотрим. Но я больше не буду жить с человеком, который дарит мне абонемент в спортзал, а себе — часы. И думает, что обычное дело. Это не нормально. Это мерзко.
Он молчал. Я видела, как в его голове крутятся аргументы, обвинения, попытки вернуть контроль. Но все они разбивались о спокойствие в моих глазах. О ту самую «наглядность», которую он мне подарил.
— И что, из-за подарка всё рушить? — выдохнул он.
— Не из-за подарка, — сказала я, застёгивая сумку. — Из-за всего, что за ним стоит. Подарок просто открыл мне глаза. Вовремя.
Я взяла сумку и портфель, который ему так и не подарила. На пороге обернулась.
— Часы — красивые. Наслаждайся. А абонемент можешь отдать маме. Или использовать самому. Мне он не нужен. Моё совершенство начинается не в спортзале. Оно начинается с того, чтобы перестать жить по твоим открыткам.
Я вышла из спальни, прошла мимо кухни, где Нина Петровна жарила блины. Она обернулась, открыла рот.
— Настенька, куда…
— С Новым годом, Нина Петровна, — сказала я, не останавливаясь.
Я вышла на лестничную клетку. Дверь захлопнулась. Холодный воздух подъезда пах свободой. Я достала из кармана тот самый абонемент, разорвала его пополам и опустила в мусоропровод. Лёгкий хлопок падающей бумаги стал точкой. Всё. Старый год, старый я, старая жизнь — кончились.
Я поправила воротник блузки, которую любила, и твёрдо пошла вниз по лестнице. Навстречу своему, настоящему, новому году. Без чужих указаний. Только со своим временем, которое теперь принадлежало только мне.