Анна Леонидовна сидела в своей гостиной, на диване с кружевными салфетками на подлокотниках, и смотрела на сына и сноху.
В руках у нее был чай в тонкой фарфоровой чашке с золотой каймой. Чай остыл.
Ее взгляд, обычно теплый, даже усталый, сейчас был твердым и оценивающим. Сын Евгений переминался с ноги на ногу у окна, рассматривая знакомый вид на тихий дворик панельной девятиэтажки.
Его жена, Кира, сидела в кресле напротив и тщательно изучала узор на ковре. Молчание затягивалось, но Анна Леонидовна не спешила его прерывать. Она ждала.
— Мама, ну чего ты опять про это? — не выдержал наконец мужчина, обернувшись.
Ему было тридцать, но в этот момент он выглядел подростком, застигнутым за шалостью.
— Про "это" я говорю, потому что время идет, Женя. Тебе тридцать. Кире – двадцать восемь. Пора.
— Пора – это про что? — вставила сноха, подняв глаза. В ее голосе звучала привычная, отточенная в спорах защитная нота.
— Пора обзаводиться своим углом, семьей и наследниками. Вы же не вечно будете по съемным квартирам скакать?
— У нас все прекрасно, Анна Леонидовна, — Кира сделала ударение на отчестве, будто делая дистанцию. — Мы путешествуем, живем в удобных районах, ни к чему не привязаны. Дети – это гигантская ответственность и расходы. Мы не готовы менять свой образ жизни.
Свекровь медленно поставила чашку на блюдце. Звон был тихим, но в тишине комнаты прозвучал четко.
— Образ жизни – это одно, а будущее – другое. У меня есть две квартиры. Эта, — она обвела рукой комнату с советской стенкой и сервантом, полным хрусталя, — которую мы с отцом получили от завода, когда он еще жил. И вторая, та, что от моих родителей, в старом центре. Я ее сдаю. Когда уйду, все останется вам. Но смотрю я на вас и думаю: а для кого вы все это потом будете копить? Кому передадите? Квартиры превратятся просто в квадратные метры, в деньги на новые путешествия? В этом нет смысла.
— Мама, не драматизируй, — Евгений подошел, сел рядом и взял ее руку. — Мы подумаем еще. Все впереди.
— Вы думали об этом пять лет. Пора принять решение. Я предлагаю вам сделку, не коммерческую, а жизненную. Если вы заведете ребенка, я сразу оформлю дарственную на квартиру в центре, которую мне оставили родители. Вы переедете, обустроитесь и будете растить ребенка в хорошем районе. Свою квартиру я пока оставлю себе, но потом она тоже перейдет вам. Если у вас не будет детей, я, возможно, пересмотрю завещание. Часть наследства, вероятно, отдам детскому фонду, чтобы от моей жизни хоть какая-то польза, кроме потребления была.
Евгений и Кира переглянулись. В этом взгляде не было ни капли тепла или благодарности. Был холодный, быстрый расчет.
— Это шантаж, Анна Леонидовна, — тихо произнесла сноха.
— Нет, Кира. Это вложение в ваше будущее и в то, что останется после вас.
Разговор закончился ничем. Молодая пара уехала в свою съемную однушку на другом конце города.
Анна Леонидовна осталась сидеть в тишине, глядя на портрет покойного мужа на стенке.
— Вот и дожила, Коля, до шантажа, — прошептала она. — Но иначе они не сдвинутся с места. Живут одним днем.
В машине, отъезжая от материнского дома, Евгений резко ударил ладонью по рулю.
— Ну вот, дождались! Прямо ультиматум! Ребенок или останемся ни с чем!
— Ты думал, она просто так отдаст? — Кира смотрела в окно. — Она же из того поколения, для которых семья – все. Квартира – не просто жилье, а крепость для династии. Наивный.
— Что делать-то? Детей мы не хотим. Точка.
— А квартиру в центре хочешь? Ты представляешь, сколько она стоит? Ее сдавать можно за бешеные деньги или продать и купить две современных. Мы могли бы вообще не работать.
— Мама не продаст. И нам не даст, пока не будет внука.
Кира повернулась к мужу. В ее глазах зажегся знакомый Евгению азартный огонек – тот самый, с которым она искала лазейки в договорах или дешевые авиабилеты в сезон.
— А если внук будет?
— Кира, не начинай. Откуда мы его возьмем? Украдем?
— Я просто сделаю вид, что беременна. Она уже старая, обмануть её не так уж и сложно. Месяцев шесть, максимум семь попритворяюсь, потом скажем, что случился несчастный случай и внука не будет. Трагедия, все дела. Но дарственную-то она уже оформит, а потом… Ну что поделать, не судьба.
Евгений молча вел машину, мысли путались. С одной стороны – отвратительная ложь.
С другой – та самая квартира в старинном доме с высокими потолками, которую он помнил с детства, когда гостил у бабушки и миллионы, которые она представляла.
— Она не дура, раскусит.
— Как? Мы все продумаем. Я начну правильно питаться, откажусь от кофе при ней. Буду носить свободные платья. Купим УЗИ-снимок в интернете, их там полно. Будем ходить с тобой по врачам… ну, якобы. Она захочет поверить. Она же ждет этого больше всего на свете.
План показался диким, но постепенно, обсудив его за бутылкой вина дома, они стали находить в нем изъяны и латать их. Это был сложный, но увлекательный проект.
Через две недели они снова приехали к Анне Леонидовне. Кира была в просторной блузе, без макияжа, выглядела утомленно-счастливой.
— Анна Леонидовна, мы… мы подумали. Вы были правы. И у нас есть новость.
Свекровь замерла. Глаза ее широко открылись, в них мелькнула надежда, яркая и беззащитная.
— Я беременна. Совсем немного, несколько недель. Мы хотели убедиться, что все в порядке, прежде чем говорить.
— Да, мам. Скоро ты станешь бабушкой.
Евгений обнял жену, стараясь выглядеть гордым и радостным. Слезы выступили на глазах Анны Леонидовны. Она встала, подошла, обняла обоих, тихо плача.
— Дети, родные мои… Я так ждала. Наконец-то.
В тот вечер радостная пенсионерка накрыла стол, достала семейный сервиз, забыв про экономию, разморозила котлеты, которые всегда держала про запас "на случай гостей".
Говорила о том, как будет помогать, о том, что коляску они купят вместе, что в той квартире солнечно и для ребенка идеально.
Евгению было не по себе. Мать выглядела такой безмерно счастливой. Жена под столом пнула его ногой – знак не отвлекаться и держаться.
Начался спектакль, который требовал полной отдачи. Кира завела аккаунт в социальной сети для "мамочки", куда выкладывала фото здоровой еды, цитаты про материнство и чужие снимки животиков.
При Анне Леонидовне она аккуратно отодвигала бокал с шампанским на Новый год, вздыхала и говорила:
— Ох, как хочется, но нельзя.
Евгений по ее просьбе "бросил курить" – при матери не курил, а дома дымил, как обычно.
Анна Леонидовна была занята заботами. Она носила сумки с продуктами, вязала пинетки, которые Кира сразу выбрасывала, и напоминала сыну быть внимательнее и беречь жену.
Через два месяца супруги показали ей распечатанный снимок УЗИ, купленный на специализированном сайте.
Анна Леонидовна взяла его дрожащими руками, надела очки, долго рассматривала размытое серое изображение с подписью чужого имени.
— А это он или она? Какой пол?
— Мы пока не хотим знать, мама. Пусть будет сюрпризом.
— Правильно, правильно, — кивнула пожилая женщина, прижав листок к груди. — Главное, чтобы ребенок здоровый родился.
Вскоре Евгений заговорил о дарственной:
— Как только оформим документы, нужно будет начинать ремонт в той квартире. Там сантехника старая, менять надо. Да и для ребенка нужно свежее, чистое.
Однако мать не торопилась и находила тысячи причин отложить оформление документов: то юристы заняты, и она не может проконсультироваться, то в МФЦ запись только через месяц, то нужно сначала решить вопросы с арендаторами.
Анна Леонидовна вроде соглашалась оформить дарственную на квартиру, но в ее согласии появилась едва уловимая нота ожидания.
Она стала чаще приезжать в гости к сыну и снохе без звонка, привозя то витамины, то детскую одежду с распродажи.
Однажды, в начале пятого месяца спектакля, она застала родственников врасплох.
Кира, уверенная, что свекровь приедет только завтра, лежала на диване в обтягивающих легинсах, попивая кофе и заедая его суши с тунцом.
На животе не было и намека на округлость, только плоский, подкачанный пресс. Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. За дверью был голос Анны Леонидовны:
— Кирочка, это я! Открывай, сумки тяжелые!
Паника охватила Киру. Она метнулась в спальню, натянула большой свитер Евгения поверх футболку и легинсов, смахнула крошки со стола и сунула чашку из-под кофе в раковину. Запыхавшись, она открыла дверь.
— Анна Леонидовна! А мы не ждали…
— Я по пути из поликлиники, купила гречки по акции, тебе теперь полезно, — женщина прошла в прихожую, внимательно глядя на сноху. — Что-то ты бледная. Живот не тянет?
— Нет, нет, все хорошо. Просто отдыхала.
Свекровь зашла на кухню, стала раскладывать продукты по шкафам. Ее взгляд упал на мусорное ведро.
Сверху лежала крышка от пластикового лотка из-под суши, с японскими иероглифами, и этикетка от банки с тунцом в масле.
Анна Леонидовна знала, что Кира любит суши, и сто раз слышала, как та причитала, что смертельно хочет, но нельзя – сырая рыба вредна при беременности.
Она ничего не сказала, просто промолчала. И в этот вечер уехала раньше обычного. На следующий день мать позвонила Евгению на работу.
— Женя, у меня вопрос. Вы в какой женской консультации стоите на учете? Я хочу сходить, поговорить с врачом, узнать, чем могу помочь. Может, анализы какие нужны или в другую клинику перевестись.
В трубке повисла тягостная пауза.
— Мама, зачем тебе это? У нас все в порядке. Врач очень занятая, она не любит, когда беспокоят без дела.
— Я не беспокоить, а помочь хочу. Назови поликлинику, я сама разберусь.
— Не помню точно… Кира знает. Давай вечером уточню.
Вечером он с женой придумали название несуществующей платной клиники. Но Анна Леонидовна не растерялась:
— Хорошо. Давайте завтра вместе съездим. Я оплачу следующий прием.
— Мама, перестань нас контролировать! У нас есть свои планы, — Евгений начал злиться.
— Какие планы могут быть у беременной женщины важнее визита к врачу? Или вы боитесь, что я что-то узнаю?
Спектакль становился все более напряженным. Супруги выкручивались, как могли: то "врач уехал на конференцию", то "запись только через две недели".
Анна Леонидовна кивала, а в глазах у нее гасла надежда и загорался холодный, изучающий огонек.
Решающим стал визит к нотариусу. Пенсионерка наконец назначила дату оформлении дарственной.
Родственники сидели в уютном кабинете. Нотариус, пожилая женщина, объясняла условия.
— Вы, Анна Леонидовна, дарите квартиру по такому-то адресу своему сыну, Евгению Николаевичу, и его супруге, Кире Андреевне, в совместную собственность. Основания для отмены дарения, согласно статье 578 Гражданского кодекса…
— Я знаю, — мягко прервала ее Анна Леонидовна. — Если одаряемый совершит покушение на мою жизнь или жизнь членов моей семьи или если я переживу сына с его женой. Но я надеюсь, что этого не произойдет. Мне хочется увидеть внука.
Она посмотрела на молодых. Кира сидела, стараясь выглядеть трогательно и немного уставшей, положив руку на абсолютно плоский живот под платьем.
— Кирочка, а ты не хочешь перед оформлением сходить в дамскую комнату? Вдруг тебе неловко будет потом? У меня, помнится, на таких сроках постоянно туда тянуло.
— Нет, спасибо, Анна Леонидовна, все в порядке.
— Странно, — задумчиво поговорила свекровь. — У меня и у всех моих подруг в пять месяцев уже был хорошо виден животик. А у тебя, милая, талия как у девочки. И на каблуках высоких ходишь, и суши ешь, и кофе пьешь. Как так?
В кабинете стало тихо. Евгений похолодел.
— Мама, что ты такое говоришь! У всех по-разному! У Киры отличный врач, прекрасное самочувствие!
— Как зовут твоего врача, Кира? — спросила Анна Леонидовна, не отрывая от нее взгляда.
— Маргарита Сергеевна… я фамилию не помню, иностранная сложная…
— Ну да. А номер ее телефона?
— Зачем вам? — голос Киры стал визгливым.
— Затем, что я звонила во все платные клиники в радиусе десяти километров от вашего дома. Никакой Маргариты Сергеевны, ведущей беременность у Киры Андреевны, там нет. Звонила я и в бесплатные. Тоже нет.
Анна Леонидовна медленно поднялась. Она была невысокой, но в этот момент казалась огромной.
— Вы меня обманывали все эти месяцы. Вы играли этот спектакль ради квартиры.
— Мама, ты не понимаешь… — начал было Евгений, но она резко взмахнула рукой, заставляя его замолчать.
— Я все понимаю. Вы не хотите детей, не хотите ответственности. Вы стремитесь только получать. Жить одним днем. Я предлагала вам будущее, настоящее. А вы выбрали спектакль. Подленький, вонючий спектакль над старой женщиной, которая поверила, что ее сын наконец-то повзрослел.
Нотариус сидела, откровенно наблюдая за семейной драмой и не вмешиваясь.
— Дарственная, — произнесла пожилая женщина твердым, ровным голосом, — оформлена не будет. Выйдите, пожалуйста. Мне нужно поговорить с нотариусом наедине.
— Мама! — крикнул Евгений.
— Выйдите. Сейчас же.
Супруги вышли, потупившись, как школьники. Через пятнадцать минут Анна Леонидовна вышла из кабинета. Она прошла мимо них, не глядя.
— Мама, мы можем все объяснить! — сын бросился за ней.
Она остановилась, обернулась. В ее глазах не было ни злости, ни слез. Только пустота.
— Объяснять нечего, Евгений. Вы все очень четко объяснили своими действиями. Квартиры мои останутся при мне. А вы… вы живите дальше, как жили. Одним днем. Только без моей помощи. Прощайте.
Пенсионерка села в такси и уехала. Супруги остались стоять на пасмурной улице.
В кармане у Евгения жужжал телефон – звонил их арендодатель, напоминая о просрочке платежа за съемную квартиру.
Кира смотрела вслед удаляющейся машине, сжимая в руке дорогую кожаную сумку – последнюю покупку в кредит, которую они оправдывали тем, что "скоро будет дарственная".
Анна Леонидовна ехала домой, и по щекам ее текли слезы. Но плакала она не от горя по сыну, а по тому мальчику, каким он был когда-то, по тому будущему, которого теперь не будет никогда.
Пожилая женщина, приехав домой, заперлась и сняла со стены портрет мужа.
— Прости, Коля, ничего не получилось. Не будет у нас продолжения рода.
Через месяц Анна Леонидовна расторгла договор аренды с квартирантами, а еще через две недели туда заехали строители.
Пенсионерка решила сделать там капитальный ремонт. А потом, возможно, сдать ее молодой семье с детьми или прописать туда няню, которая будет помогать какой-нибудь одинокой молодой матери.
Она еще не решила. Но знала точно – эти стены должны слышать детский смех. Это было важно.
Гораздо важнее, чем тихий шелест банкнот, которые ее сын и невестка предпочли всему остальному.