Самый непростительный для человека грех – потеря ребёнка хоть по малейшей своей вине. Случайно, ввиду болезни или малоизученного синдрома – ничего не служит оправданием. Окружающие в таком случае, разумеется, не имеют права осуждать, хотя и с садистским упрямством допускают подобные пересуды. Здесь самый строгий судья – родитель, по невольной вине коего произошло событие, расколовшее его судьбу на кусочки. Как такое пережить? Невозможно. Надо ежедневно находить мотивы, которых вовсе не осталось. Нужно заново учиться существовать и стараться следовать дальше. Как, например, Михаль, ответственный семьянин, безмерно любящий маленькую дочку и, кажется, готовый ради неё на многое. В один из дней, когда торопишься, спешишь, а впереди ответственное заседание в принадлежащей тебе типографии, надо вдобавок завезти в детсад кровиночку и поспеть ко времени на должность. И всё как всегда, только память подло подводит и случается катастрофа. Что делать? Как жить? Вероятно это конец.
Не многие отважатся снять реальную историю о гибели девочки от теплового удара, находящейся более 6 часов в автомобиле при тридцатисемиградусной жаре. Можно постараться исследовать жизнь отца и матери после этого, стараясь не затрагивать физиологические подробности медленной смерти ребёнка. Это нагляднее всего продемонстрирует весь ужасный хаос в душах родичей. Так, скорее всего, рассудили авторы данного произведения и, в сущности, отразили посттравматическое бытие супругов в отвратительном мороке между жизнью и смертью. Сделали это с талантливым нагнетанием тревоги, сначала только предвещающей беду, затем всё более поглощающей героев и зрителя, а в заключительной трети, используя простую успокоительную манипуляцию, всё-таки расправляются с вопросом – «Можно ли жить после такого, или нет?». При этом создатели ставят публику и протагониста лицом к лицу, буквально, используя в основном крупный план его эмоций и филигранно парящую камеру по длительным сценам. И то и другое производит дополнительное, вовлекающее, впечатление, которое, правда, скоро испаряется из сознания после просмотра, но в отличие от второстепенных действующих лиц наши руки не тянутся к шее отца в попытке придушить.
Идея разобраться во всяком поведении личности, в самых крайних ситуациях, посредством кинематографа – она хороша тем, что помогает взглянуть со стороны на такие вещи, которые, как говорится, врагу не пожелаешь. И в этом смысле, как бы ни старались режиссёр сотоварищи, фильм воспринимается, в первую очередь, будто наглядная схематично исполненная иллюстрация из пособия по саморегуляции. И только после этого кино смотрится в качестве произведения искусства, в котором, безусловно, наличествуют все его идентификаторы. Главные артисты очень стараются показать боль, сжирающую всё нутро. Они рвут жилы, выдерживают колоссальные нагрузки. И это не проходит бесследно. Однако пометка – «основано на реальных событиях» сказывается на качестве сценария, его корявости в угоду действительно случившемуся. Это всегда служило проблемой для кинематографистов, сочетание произошедшего на самом деле со всеми допущениями и условностями фильма. И как бы ни старался оператор со своей парящей камерой навести нужную эмоцию при помощи объектива, мы в сухом остатке получаем поларойдный снимок, блекнущий прямо на глазах.
Отец из тех лент, что во время созидания производят удушающе реалистичное потрясение. Мы глядим и верим, при этом стараемся не свихнуться вместе с персонажами. Это больше эффект восприятия немыслимости представить такое и примерить на себя, чем сила искусства. И потом, после того как и герои начинают приходить в себя, мы понимаем – картина оказалась больше пустой, нежели заполненной чем-то ещё, кроме душещипательного сюжета и формально идеального изображения. Так случается и вовсе не напрасно кино отобрали в Венецию. Тут есть что осмыслить, чему восхититься и в мгновение порадоваться воссоединению мужа и жены. Однако финал, естественный и бескомпромиссный, так же предугадывался, ещё с момента, когда Отец открыл дверь в своём минивене и узрел гром.