Алиса считала, что материнство — это постоянное состояние тревоги. Но в последний год эта тревога переросла во фразу: "А что, если?"
А что, если у Лизы не просто усталость от уроков, а начало лейкемии? А что, если её бледность — не генетическая, а симптом железодефицитной анемии? А что, если частые головные боли — признак опухоли?
Их квартира напоминала кабинет врача. На холодильнике, рядом с детскими рисунками, висели распечатки о редких синдромах.
В закладках браузера — десятки форумов и медицинских порталов. Лиза, девочка девяти лет с огромными серыми глазами, казалось, уже смирилась со своими "диагнозами" и истериками матери.
Сестра Алисы, Марина, жила в соседнем районе. Она была полной противоположностью: практичная, с приземлённым взглядом на жизнь бухгалтер, воспитывавшая сына-подростка по принципу "не залечи до смерти". Их еженедельные звонки всё чаще сводились к одному.
— Марин, привет. Как дела? — начинала Алиса, и в её голосе уже звучала фальшивая нота деловитости.
— Нормально. Работа, Сашка, уроки. А у тебя? Лиза как?
— Спасибо, что спросила, — голос Алисы сразу же становился тонким, дрожащим. — Вчера опять жаловалась на головокружение после физкультуры. Я читала, что это может быть…
— Алиса, — Марина вздыхала, предчувствуя разворот беседы. — Она же ребёнок. Устала, побегала, голова закружилась. Это нормально.
— Нормально? Марина, ты даже не представляешь, сколько болезней начинаются с безобидного головокружения! Нужно сделать МРТ, чтобы исключить самое страшное.
— МРТ? Ты с ума сошла? Ей девять лет! И зачем? Ты же только в прошлом месяце делали УЗИ всего, что можно.
— УЗИ — это поверхностно! — в голосе Алисы зазвучали слезы. — Я не могу так, понимаешь? Я ночами не сплю. Мне нужна гарантия, что с ней всё в порядке.
— Гарантий в жизни нет, — сухо отвечала сестра, но сердце её сжималось. Она любила сестру и племянницу.
— Клиника "Эфемед" делает полное неврологическое обследование со скидкой. Пятьдесят тысяч. У меня… У меня нет таких денег после прошлых анализов. Марин, ты же не можешь позволить… Я знаю, у тебя есть подушка безопасности.
И так каждый раз. Сначала "А что, если?", потом — слёзы, затем — огромная сумма.
Марина давала деньги, потому что боялась, что если что-то и правда случится, она не простит себе эту скупость.
Она откладывала ремонт в ванной, не покупала себе новое пальто, объясняла сыну, что поездка в лагерь на море в этом году — слишком дорого.
На семейном ужине у родителей напряжение висело в воздухе. Отец, пенсионер-инженер, молча ковырял вилкой салат.
— Лиза, кушай рыбку, в ней фосфор для мозга, — нежно уговаривала Алиса дочь, которая без энтузиазма двигала вилкой кусок по тарелке.
— Она не голодна, не мучай ребёнка, — не выдержала Марина.
— Я не мучаю, а забочусь! — вспыхнула Алиса. — Не у всех, Марина, материнство ограничивается тем, чтобы накормить ребенка макарошками и отправить гулять!
— Уж лучше макарошки, чем превращать жизнь ребёнка в бесконечный поход по врачам! Ты на неё смотришь не как на дочь, а как на набор потенциальных диагнозов!
Лиза притихла, её плечи сжались. Она смотрела в тарелку, и Марине показалось, что девочка вот-вот расплачется.
— Ты просто ничего не понимаешь! — голос Алисы сорвался на крик. — Потому что твой Сашка — бык здоровый, а моя Лиза… Она хрупкая! Она особенная! И если я не буду бдительной, то… — сестра не договорила, схватила салфетку и прижала к глазам.
— Девчонки, хватит, — тихо, но твёрдо сказал отец. — Не при ребёнке. Вы чего?
После ужина Марина подошла к Лизе. Девочка сидела на кровати и рисовала. На рисунке была тёмная пещера, а в глубине её — маленькая, но яркая жёлтая точка.
— Что это? — спросила Марина, садясь рядом.
— Это светлячок в пещере, — тихо ответила Лиза.
— Почему в пещере?
Лиза пожала плечами,не отрываясь от рисунка.
— Тётя Марина… Мама говорит, я могу ослепнуть, если будем плохо за моими глазами следить? Правда?
Ледяная рука сжала сердце Марины.
— Нет, солнышко. Не правда. У тебя прекрасное зрение.
— А… а что такое опухоль? Мама плакала вчера и говорила по телефону, что нужно её исключить.
Марина глубоко вздохнула,собираясь с мыслями.
— Лиза, скажи мне честно. Тебе страшно ходить по всем этим врачам? Ты устала?
Девочка кивнула, и её глаза наполнились слезами.
— Я не хочу больше в ту трубу залезать. Там страшно и громко. И тётя в белом халате всегда такая сердитая… И мама потом плачет. Я стараюсь не говорить, если у меня что-то болит, но она всё равно спрашивает и спрашивает… Мне кажется, я всё время болею, и это плохо.
Марина обняла её, чувствуя, как хрупко дрожит маленькое тело племянницы.
— Ты не виновата. Ты совсем не виновата. Твоя мама… она просто очень, очень сильно тебя любит. И от этой любви иногда становится страшно.
На следующий день Марина пришла к Алисе без звонка. Застала её за изучением очередной статьи о детской невралгии.
— Нам нужно поговорить. Без Лизы.
Алиса скривила лицо, но кивнула в знак согласия, и сестры вышли на балкон.
— Я больше не дам тебе ни копейки на обследования, — спокойно начала Марина.
Алиса побледнела.
— Что? Но…
— Ни копейки, Алиса. Потому что этим ты не лечишь Лизу. Ты её калечишь.
— Как ты смеешь! Я…
— Ты выращиваешь в ней ипохондрика! Она в девять лет боится ослепнуть и знает слово "опухоль"! Она думает, что её тело — это предатель, которое в любой момент может сломаться! Ты не ищешь здоровье, ты ищешь болезнь. И находишь её — в каждой мелочи. Ты кормишь своего монстра "А что, если?", а платит за это Лиза, своим спокойствием и своим детством.
— Ты не понимаешь этой ответственности! — выкрикнула Алиса, но в её глазах, помимо гнева, мелькнул страх, что сестра может быть права.
— Ответственность — не в том, чтобы сдать все анализы в мире. Ответственность — в том, чтобы дать ребёнку почувствовать себя живым, сильным и здоровым. Даже если для этого придётся закрыть глаза на свои страхи.
— А если я пропущу что-то серьёзное? — измученно прошептала Алиса.
— А если ты пропустишь её детство? Оно уже уходит, Алиса. Посмотри на неё. Она не бегает, не кричит, не пачкает коленки. Она тихо сидит и рисует светлячков в пещерах.
Алиса опустила голову, смотря на свои руки, сжатые в кулаки. В квартире было тихо. Лиза снова рисовала в комнате.
— Что же мне делать? — спросила Алиса уже без вызова, с отчаянной растерянностью.
— Во-первых, прекратить трясти деньги с семьи. Это тупик. Во-вторых… Сходи к врачу, к психологу, потому что проблема не в здоровье Лизы. Оно, кстати, по всем объективным показателям, идеальное, если верить десятку твоих же справок. Проблема — в твоей тревоге, и её нужно лечить.
— Ты думаешь, я… я сама больна?
— Я думаю, ты несчастна и до смерти перепугана. И прячешься от этого в бесконечных поисках болезни.
Алиса не дала слово сразу. Она плакала, злилась, неделю не подходила к телефону.
Но через месяц, по совету Марины (которая, конечно, оплатила первые сеансы), она пришла к специалисту.
Работа над собой оказалась куда страшнее и сложнее, чем сдача анализов. Пришлось копаться в собственных детских страхах, в гиперответственности, взлелеянной после развода и ощущения, что только она одна стоит между дочерью и враждебным миром.
А Лиза… Лиза постепенно стала меняться. Когда Алиса перестала ежедневно допрашивать её о самочувствии, девочка. казалось, преобразилась.
Однажды, вернувшись из школы, она не пошла тихо в свою комнату, а шумно сбросила рюкзак и спросила:
— Мам, можно я пойду с Катей на горку? Я сегодня на физкультуре дальше всех прыгнула!
— Конечно, можно, — сказала она, и голос не дрогнул. — Только шапку надень потеплее.
Деньги, которые больше не уходили на обследования, Алиса стали копить на поездку к морю.