— «Не каждой нищей так везет — выйти за нашего мальчика!»
Голос свекрови прозвенел над затихшим залом ресторана, словно удар хлыста. Я замерла. Бокал с шампанским, который я только что подняла, дрогнул в руке, и несколько капель упали на белоснежную скатерть. Тишина стала оглушительной. Казалось, даже официанты перестали дышать.
Я стояла в платье, которое ночами шила сама, потому что на брендовое у нас просто не было денег, и чувствовала, как кровь отливает от лица. Максим, мой муж — теперь уже официально муж, — стоял рядом. Его ладонь, еще секунду назад теплая и надежная, вдруг показалась мне влажной и чужой.
Алла Викторовна, моя новоиспеченная свекровь, стояла у микрофона, сияя, как новогодняя елка, в своем безупречном костюме от Шанель. Она улыбалась той самой улыбкой, от которой у меня всегда холодело внутри.
— Ну что вы замолчали, дорогие гости? — пропела она, обводя взглядом зал. — Я же за молодых пью! За моего сына Максима, который, несмотря ни на что, выбрал себе невесту по любви. Не обращая внимания на… обстоятельства.
Максим сжал мою руку так сильно, что кольцо больно врезалось в палец. Я попыталась поймать его взгляд, но он смотрел в пол.
— Мама, — тихо, почти шепотом произнес он. — Что ты делаешь?
— Что? — Алла Викторовна невинно захлопала накрашенными ресницами, и бриллианты в ее ушах качнулись, пуская солнечных зайчиков по стенам. — Я же пошутила! У нас в семье все шутят, правда, сынок? Лизочка должна привыкать к нашему юмору.
Кто-то в дальнем углу зала нервно хихикнул. Моя мама, сидевшая за столом рядом с тетей Валей, стала белее мела. Я видела, как побелели костяшки ее пальцев, сжимавших салфетку.
Я смотрела на свекровь, на ее идеальную укладку, на это надменное лицо, и вдруг поняла: это не шутка. Это никогда не было шуткой. Это приговор. Это манифест того, как будет выглядеть каждый день моей жизни в этой семье.
В памяти всплыл тот день, когда мы познакомились с Максимом. Кажется, это было в другой жизни, хотя прошло всего два года. Я работала в старой районной библиотеке. Пахло пылью, старой бумагой и немного — сыростью, потому что осень в тот год выдалась дождливая.
Он вошел, стряхивая капли с зонта, — высокий, немного нескладный, в очках, которые постоянно сползали на нос. Ему было двадцать восемь, но выглядел он как серьезный профессор.
— Извините, — сказал он тогда, подойдя к моей стойке. — Мне нужно редкое издание для диссертации. Я знаю, что шансов мало, но…
Мы проговорили два часа. О книгах, о его научной работе, о том, почему Достоевский актуален всегда. Я влюбилась не в его внешность, а в его голос, в то, как загорались его глаза, когда он говорил о вещах, которые любил.
Максим был другим. Не таким, как парни, с которыми я пыталась встречаться раньше. Он не замечал, что у моего пальто потертые рукава, а сумка куплена на распродаже три года назад. Он дарил мне книги вместо роз, и это было для меня дороже любых букетов. Он слушал мои истории о посетителях библиотеки так, будто это были приключенческие романы.
Полгода мы жили в каком-то вакууме счастья. Гуляли по паркам, ели мороженое, сидели на лавочках. Я даже не догадывалась, кто он на самом деле.
А потом он сказал:
— Лиза, я хочу, чтобы ты познакомилась с моей мамой.
Я волновалась ужасно. Выгладила свое лучшее платье, единственное «выходное», синее, в мелкий горошек. Максим заехал за мной на такси. Мы ехали долго, и пейзаж за окном менялся: серые панельки сменились сталинками, а потом мы въехали в район, где я бывала только проездом.
Дом Максима оказался не просто домом. Это был особняк. Трехэтажный, с колоннами, за высоким кованым забором. Во дворе журчал фонтан, а кусты были подстрижены так ровно, будто их стригли по линейке.
Когда я вышла из такси, мне захотелось спрятаться обратно. Мое синее платье в горошек вдруг показалось мне нелепым тряпьем на фоне этого великолепия.
Алла Викторовна встретила нас в гостиной, размеры которой превышали площадь всей нашей с мамой квартиры. Она сидела в кресле, листая какой-то глянцевый журнал. Увидев нас, она не спешила вставать. Медленно отложила журнал, сняла очки в золотой оправе и окинула меня взглядом с головы до ног. Это был взгляд рентгена, который моментально оценил стоимость моей одежды, обуви и даже стрижки.
— Максим столько о вас рассказывал, — наконец произнесла она голосом, от которого, казалось, температура в комнате упала на несколько градусов. — Библиотекарь… Как это… романтично.
— Я люблю свою работу, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Конечно, конечно. Хотя на одну зарплату библиотекаря в Москве, наверное, сложновато жить? — она изящно скрестила ноги.
— Я снимаю комнату. Живем с мамой, — честно ответила я, решив не приукрашивать действительность. — Папа умер пять лет назад, были долги, квартиру пришлось продать. Но мы справляемся.
— О, бедняжка, — протянула Алла Викторовна. В ее голосе было столько яда, замаскированного под сочувствие, что мне захотелось сбежать немедленно. — Какая трагедия. И, наверное, вам очень повезло встретить Максима именно сейчас?
Намек был прозрачнее стекла. Она считала меня охотницей за деньгами.
— Я люблю Максима не за его фамилию и не за счет в банке, — сказала я тихо, но твердо, глядя ей прямо в глаза. — Если бы он был таким же бедным, как я, я бы все равно его любила.
Она лишь усмехнулась уголком губ, словно говоря: «Ну конечно, рассказывай сказки».
Тот вечер превратился в изощренную пытку. За ужином, где подавали блюда, названия которых я даже не знала, Алла Викторовна продолжала свой допрос.
— А какое у вас образование, Лизочка? Филологический? Ах, педагогический… Ну, тоже неплохо для девочки из провинции. А ваша мама? Медсестра? Тяжелый труд, очень тяжелый…
Каждый ее вопрос был как булавочный укол. Маленький, но болезненный. Максим пытался перевести разговор, но мать мягко, но настойчиво возвращала тему к моей несостоятельности.
После той встречи я плакала в подушку. Я хотела расстаться с Максимом.
— Мы из разных миров, понимаешь? — говорила я ему, когда он пришел мириться. — Твоя мать меня ненавидит. Это никогда не сработает.
— Лиза, пожалуйста, — он встал на колени прямо у двери моей комнаты в коммуналке. Соседка тетя Зина даже выглянула в коридор от удивления. — Я люблю тебя. Мама привыкнет. У нее просто сложный характер, она боится за меня. Дай ей время. Я выбираю тебя. Всегда буду выбирать тебя.
И я поверила. Господи, как же мне хотелось верить! Я любила его.
Но время шло, а Алла Викторовна не менялась. Она вела против меня настоящую партизанскую войну. Приглашала на семейные обеды, где «случайно» оказывались дочери ее богатых подруг — упакованные, с иностранными дипломами, знающие три языка. Она заводила разговоры о моде, о курортах, на которых я никогда не была, о ресторанах, где салат стоил как моя зарплата.
Максим пытался меня защищать, правда.
— Мама, прекрати, — говорил он.
Но Алла Викторовна была великой актрисой. Она тут же хваталась за сердце, доставала пузырек с валерьянкой.
— Ты кричишь на мать! — восклицала она со слезами на глазах. — Я же только добра тебе желаю! Ты променял родную мать на эту… на эту девицу! У меня давление, Максим!
И Максим сдавался. Он был добрым, слишком мягким. Он любил мать и чувствовал вину за каждый ее наигранный приступ.
Предложение он сделал мне в нашей библиотеке, между стеллажами с русской классикой.
— Лиза, выходи за меня, — прошептал он, надевая мне на палец колечко. — Я хочу просыпаться с тобой каждый день.
Я заплакала от счастья и сказала «да».
Когда мы сообщили новость Алле Викторовне, она не устроила скандал, как я боялась. Наоборот, она улыбнулась. Холодно, натянуто, как резиновая маска, но улыбнулась.
— Поздравляю, — сказала она. — Что ж, если сын так решил… Только давайте договоримся: свадьбу организую я. Это должно быть достойно нашей семьи. Я возьму на себя все расходы.
Я должна была почувствовать подвох. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а в случае с Аллой Викторовной — в капкане на медведя. Но я была так окрылена счастьем, что согласилась. Мне казалось, это ее шаг к примирению.
Как же я ошибалась. Подготовка к свадьбе превратилась в кошмар. Моего мнения никто не спрашивал.
— Лиза, милая, ну что ты понимаешь в рассадке гостей? — отмахивалась она. — Тут будут партнеры по бизнесу моего покойного мужа, депутаты. Все должно быть на уровне.
Когда я заикнулась о том, чтобы пригласить девочек с работы, она брезгливо поморщилась:
— У нас ограниченное количество мест, дорогая. Твоим коллегам будет неуютно среди приличных людей. Зачем ставить их в неловкое положение?
На примерку платья она привезла меня в салон, где цены не писали на ценниках.
— Вот это, — безапелляционно заявила она, указывая на пышное платье, расшитое стразами так густо, что на него было больно смотреть.
— Но я хотела что-то простое, элегантное… — попыталась возразить я.
— Простое будешь носить дома, — отрезала она. — На свадьбе ты должна выглядеть дорого. Чтобы никто не сказал, что Максим взял бесприданницу.
В итоге я отказалась от того платья. Тайком купила ткань и сшила свое, скромное, но то, которое нравилось мне. Когда Алла Викторовна увидела меня в нем перед регистрацией, ее губы сжались в тонкую нитку, но она промолчала. Видимо, копила яд для тоста.
И вот сейчас этот яд выплеснулся наружу.
— Не каждой нищей так везет… — эти слова эхом отдавались у меня в голове.
Максим вскочил, опрокинув стул.
— Мама, выйдем, — процедил он сквозь зубы, схватил мать под локоть и буквально выволок ее из зала в коридор.
Гости загудели. Кто-то сочувственно смотрел на меня, кто-то с любопытством ждал продолжения драмы. Моя мама подошла ко мне, ее руки дрожали.
— Лизонька, дочка, — прошептала она, обнимая меня за плечи. — Поехали домой. Не надо это терпеть.
— Мам, но я же только что вышла замуж, — растерянно пролепетала я. — Куда ехать?
Минут через десять Максим вернулся. Один. Вид у него был измученный, галстук сбился набок. Он подошел ко мне, взял за руки.
— Лиза, прости ее, — быстро заговорил он. — Она выпила лишнего, перенервничала. Она не хотела тебя обидеть, правда. Она старая женщина, у нее свои заскоки…
Я смотрела в его добрые карие глаза и видела в них то, чего боялась больше всего. Страх. Страх перед матерью. Желание сгладить углы. Желание, чтобы все было «тихо и мирно».
— Максим, ты серьезно? — мой голос зазвенел в тишине. — Ты сейчас ее оправдываешь? Она назвала меня нищей перед всеми. Это не «заскоки», Максим. Это унижение. Публичное, спланированное унижение.
— Ну не начинай, пожалуйста, — поморщился он. — Сейчас не время и не место. Давай дома поговорим. Мы же семья теперь. Нужно быть мудрее.
И в этот момент словно пелена упала с моих глаз. Я вдруг отчетливо увидела наше будущее.
Завтра она придет к нам в квартиру (которую, конечно же, купила она) и скажет, что я плохо вымыла пол. Через неделю она раскритикует мой борщ. Через месяц она будет решать, когда нам заводить детей и как их называть. А Максим… Максим всегда будет стоять посередине, бегать глазами и просить меня «потерпеть», потому что «это же мама».
Я буду вечно виноватой, вечно недостаточной, вечно «нищей», которой сделали одолжение.
Я медленно высвободила руки из его ладоней. Подняла руки к голове и сняла фату.
— Лиза, что ты делаешь? — испуганно спросил Максим.
— Знаешь, Максим, — сказала я громко, чтобы слышали все. — Твоя мама права. Я действительно нищая. У меня нет счетов в швейцарском банке, нет особняка с колоннами и нет связей в министерстве.
В зале стало так тихо, что было слышно, как тикают большие напольные часы в углу.
— Но у меня есть кое-что подороже денег, — продолжила я, чувствуя, как внутри распрямляется сжатая пружина. — У меня есть гордость. И чувство собственного достоинства. И я не собираюсь продавать их за возможность пожить в красивом доме и называться твоей женой.
Я сняла с пальца обручальное кольцо. Оно звякнуло о блюдо с нетронутым салатом.
— Лиза, прекрати истерику! — крикнул Максим, его лицо пошло красными пятнами. — Ты позоришь меня!
— Нет, дорогой, — грустно улыбнулась я. — Это ты себя позоришь. Тем, что позволяешь так обращаться со своей женщиной. Любовь без уважения — это не любовь, Максим. Это зависимость. А я не хочу быть зависимой. Ты не можешь защитить меня даже сейчас, в день нашей свадьбы. Что же будет дальше?
Я развернулась к гостям, которые сидели с открытыми ртами.
— Прошу прощения, праздник отменяется, — сказала я. — Мам, пошли.
Мама, гордо выпрямив спину, взяла свою сумочку и подошла ко мне. Мы двинулись к выходу. Мое самодельное платье шуршало при ходьбе. Я шла через весь этот роскошный зал, мимо столов с деликатесами, мимо нарядных людей, и чувствовала себя королевой. Королевой, которая только что отреклась от трона, но обрела свободу.
— Лиза! — кричал мне в спину Максим. — Лиза, вернись! Ты совершаешь ошибку! Ты пожалеешь!
В дверях мы столкнулись с Аллой Викторовной. Она курила тонкую сигарету, нервно стряхивая пепел прямо на ковер. Увидев нас, она прищурилась.
— Ну и скатертью дорожка, — выплюнула она. — Я же говорила, что она нам не пара. Истеричка.
Я остановилась на секунду, посмотрела на нее. Мне больше не было страшно. Мне было ее жаль.
— Вы победили, Алла Викторовна, — спокойно сказала я. — Забирайте своего мальчика. Он весь ваш. Надеюсь, он будет счастлив с вами. Ведь ни одна женщина не сможет любить его так, как вы. До удушья.
Мы вышли на улицу. Октябрьский ветер тут же забрался под тонкую ткань платья, растрепал прическу. Было холодно, но этот холод отрезвлял.
Мама подняла руку, ловя такси. Старенькая желтая машина затормозила у обочины.
— Ты уверена, доченька? — тихо спросила мама, когда мы сели на заднее сиденье.
Я посмотрела в окно. Там, за светящимися окнами ресторана, осталась жизнь, о которой мечтают многие. Богатство, статус, безбедное будущее. И вечное унижение в придачу.
— Да, мамуль, — ответила я и впервые за этот день искренне улыбнулась. — Я уверена. Знаешь, свекровь была права в одном: не каждому нищему везет. Но мне повезло. Я вовремя ушла.
Максим звонил мне еще месяц. Присылал огромные букеты, караулил у библиотеки. Он плакал, обещал, что мы снимем квартиру, что он поговорит с матерью. Но я знала: ничего не изменится. Он слишком слаб, чтобы бунтовать, а я слишком уважаю себя, чтобы терпеть.
Я не ответила ни на один звонок. Я вернулась в свою маленькую комнату в коммуналке, к своим книгам и простой жизни. И знаете что? Я была абсолютно счастлива. Потому что иногда вовремя уйти — это самая большая удача, которая может случиться в жизни.
Если вам понравилась история, просьба поддержать меня кнопкой палец вверх! Один клик, но для меня это очень важно. Спасибо!