Елена Викторовна стояла на кухне и медитировала над кастрюлей с картошкой. Вода бурлила, крахмалистая пена норовила сбежать на свежевымытую плиту, а в голове крутилась одна мысль: почем нынче десяток яиц и не слишком ли жирно будет пустить в оливье настоящую докторскую колбасу, или сойдет та, что по акции, «Сливочная», с подозрительно розовым срезом?
На календарь смотреть было страшно. Двадцать девятое декабря. День, когда вся страна делится на два лагеря: одни в мыле носятся по магазинам, скупая зеленый горошек так, будто это валютный резерв, а другие уже начали отмечать и им все равно.
Лена относилась к третьей, самой малочисленной категории — уставших реалистов. Ей пятьдесят три, и она точно знала: как Новый год встретишь, так потом весь январь и будешь латать дыры в бюджете.
На столе, среди очисток от моркови и банок с маринованными огурцами, лежал листок в клеточку. Смета. Лена называла это «планом Барбаросса» по захвату холодильника.
— Так, икра — вычеркиваем, обойдемся имитацией, в темноте под куранты не разберут, — бормотала она себе под нос. — Семга… Господи, по цене крыла от самолета. Возьмем форель, посолим сами. Шампанское…
В прихожей хлопнула дверь. Звук был тяжелый, основательный — так закрывают дверь люди, которые уверены, что их дома ждут, любят и сейчас же нальют борща. Вернулся Валера. Муж, кормилец и, по совместительству, главная причина Лениных мигреней последние лет пять.
— Ленок! Я дома! — раздалось из коридора. Голос у Валеры был бодрый, даже слишком. Так кричат школьники, получившие пятерку по физкультуре, чтобы мама сразу не спросила про двойку по математике.
Лена вытерла руки о полотенце, на котором грустный снеговик уже начал терять свой принт от частых стирок, и вышла встречать. Валера сиял. На его лице, уже тронутом печатью возраста и любви к пиву, блуждала загадочная улыбка Джоконды. Он стягивал ботинки, пританцовывая.
— Чего сияешь, как медный таз? — беззлобно спросила Лена, прислонившись к косяку. — Премию дали?
Валера замер. Один ботинок уже слетел, второй упрямо цеплялся за пятку.
— Дали, — выдохнул он, распрямляясь. — И тринадцатую, и квартальную. Всё, как обещали. Начальник, Савельич, мужик мировой, хоть и орет как потерпевший.
Внутри у Лены сладко екнуло. В голове тут же перестроилась смета. Если дали тринадцатую, значит, можно и икру нормальную, и, может быть, даже те сапоги, на которые она смотрела в витрине «Рандеву» еще в ноябре. Старые-то уже совсем каши просят, стыдно на работе переобуваться.
— Ну слава богу, — Лена улыбнулась, впервые за вечер искренне. — А то я сижу, крою этот бюджет, как Тришкин кафтан. За коммуналку в этом месяце выставили — глаза на лоб лезут, перерасчет какой-то за отопление… Ты мне тогда перекинь на карту сразу, я завтра с утра побегу, пока народ не проснулся. Мне еще подарки твоим племянникам докупить надо, конфеты эти дурацкие…
Валера прошел на кухню, по-хозяйски заглянул в кастрюлю, ухватил кусок вареной морковки. Жевал он медленно, глядя куда-то в окно, где мигали гирлянды соседней многоэтажки.
— Лен, тут такое дело… — начал он, не поворачиваясь. Тон изменился. Из голоса исчезла бравурность, появились нотки дипломата, который сообщает стране о начале войны, но называет это «специальными маневрами».
Лена напряглась. Этот тон она знала. С таким тоном он три года назад сообщил, что «немного поцарапал» машину соседа (ремонт обошелся в их отпуск). С таким тоном он говорил, что «дал в долг Сереге до получки» (Серега исчез с радаров вместе с пятью тысячами).
— Какое дело? — Лена опустилась на табуретку. Ноги вдруг стали ватными.
— В общем… Я деньги уже распределил, — Валера наконец повернулся. Вид у него был решительный, как у пионера-героя. — Мама звонила вчера. У неё там с телевизором беда, старый «Рубин» совсем цвета перестал показывать, да и вообще… Она жаловалась, что одиноко ей. А тут акция в «М.Видео», огромная плазма, смарт-ТВ, все дела. Ну и зубы еще, ты же знаешь, у неё мост шатается.
Лена молчала. Она смотрела на мужа и пыталась понять, шутит он или нет. Свекровь, Антонина Павловна, женщина крепкой советской закалки и такого же здоровья, на прошлой неделе бодро таскала сумки с рынка, а телевизоров у неё в двушке было два — один на кухне, второй в зале.
— И? — только и смогла выдавить Лена.
— Ну что «и»? — Валера пожал плечами, и этот жест отозвался в Лениной душе звоном разбитой посуды. — Я ей пообещал. Все перевел уже, полчаса назад. Она обрадовалась, плакала даже, говорила, какой я сын заботливый. Так что, Ленок, извини, ты в этом году без подарка. Ну, мы же свои люди, зачем нам эти формальности? Главное — внимание, правда? А стол… ну что стол? Картошка есть, огурцы свои. Курицу запечешь, и нормально. Не в еде счастье.
Лена почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не в подарке дело. Бог с ними, с сапогами, она еще сезон в старых отходит, подклеит в мастерской у Ашота. Дело было в арифметике. В жестокой, беспощадной бытовой математике.
— Валера, — тихо сказала она. — Ты перевел всю премию? И зарплату?
— Ну… — он замялся, почесывая нос. — Зарплату я себе на карте оставил, там немного, на бензин, на сигареты… А премию — да, маме. Ей нужнее, она старый человек. У нас-то все есть.
— У нас? — Лена встала. В ней медленно, но верно закипала та самая энергия, которая в древности помогала женщинам останавливать коней и входить в горящие избы. Сейчас изба не горела, но семейный бюджет полыхал синим пламенем. — Валера, ты чем слушал? Я тебе сказала: квитанция за квартиру — восемь тысяч. Кредит за твой, чтоб его, спиннинг — пять тысяч. Продукты к столу — я еще ничего толком не купила, только овощи! На карте у меня — три тысячи рублей до аванса, который будет пятнадцатого января!
Валера нахмурился, словно его несправедливо обидели.
— Ну чего ты начинаешь? Опять ты про деньги! Вечно ты всё сводишь к бабкам. Духовности в тебе, Ленка, ноль. Мать — это святое. А мы перебьемся. Пельменей налепим, в конце концов. Тесто-то мука есть?
— Мука есть, — кивнула Лена, чувствуя, как внутри что-то щелкнуло и оборвалось. Словно перегорел предохранитель, который двадцать пять лет их брака отвечал за терпение, понимание и «сглаживание углов».
Она вспомнила, как Антонина Павловна на прошлый день рождения подарила ей набор кухонных полотенец из «Фикс Прайса» со словами: «Тебе в хозяйстве сгодится, ты же любишь тереть», в то время как Валера купил маме путевку в санаторий. Вспомнила, как сама экономила на обедах, чтобы закрыть дыру в бюджете после того, как Валера «инвестировал» в какую-то пирамиду.
— Значит, без подарка, — повторила Лена, глядя мужу прямо в глаза. — И без денег. И мама святое.
— Ну да, — Валера расслабился, решив, что буря миновала. Он потянулся к тарелке с нарезанной колбасой (той самой, дорогой, которую Лена купила для нарезки). — Ты мне чайку сделай, а? С лимоном. Устал я, Савельич весь мозг вынес с этим годовым отчетом.
Лена посмотрела на его руку, тянущуюся к колбасе. В голове всплыла фраза из «Любовь и голуби»: «Беги, дядь Мить». Но бежать было некуда. Квартира была общая, ипотека выплачена (в основном её, Лениными, нервами), а бежать надо было не из квартиры, а из этого замкнутого круга идиотизма.
— Чайку, говоришь? — переспросила она странным, слишком спокойным голосом.
В этот момент на столе звякнул телефон Валеры. Он лежал экраном вверх. Пришло сообщение. Валера был занят пережевыванием колбасы и не заметил, а Лена, стоящая над столом, увидела.
Сообщение было от банка. Но не о списании. И не от мамы.
На экране высветилось уведомление из чата «Семья», где состояли Валера, его мама и сестра Ирочка, живущая в Питере.
Текст сообщения от «Мамуля» гласил:
«Сынок, спасибо! Деньги пришли. Ирочке я уже перекинула, ей как раз на шубку не хватало, а то в Питере ветра. А телевизор я передумала, мой еще ничего. Ты же не против, золотце?»
Лена застыла. Время остановилось. В комнате было слышно только чавканье мужа и тиканье часов. Золотце. Шубка. Ирочке. Тридцатилетней кобыле Ирочке, которая ни дня не работала, а искала себя в «дизайне человека».
Валера потянулся за телефоном:
— Кто там пишет?
Лена накрыла его руку своей ладонью. Тяжелой, влажной от чистки картошки ладонью.
— Не дергайся, Валера, — сказала она. — Сиди. Кушай колбаску. Она последняя.
Она медленно взяла его телефон, разблокировала (код 1234 он не менял с покупки) и сделала скриншот переписки. Потом переслала его себе.
— Ты чего? — Валера перестал жевать. В глазах мелькнул испуг. Он никогда не видел жену такой… ледяной. Обычно она кричала, плакала, била тарелки, но сейчас от неё веяло могильным холодом.
— Ничего, — Лена выпрямилась. Она сняла фартук, аккуратно свернула его и положила на стул. — Я просто подумала, Валера, что ты прав. Новый год — это время чудес и избавления от всего лишнего. Я новогоднюю премию маме не обещала. Я вообще никому ничего не обещала.
— В смысле? — Валера поперхнулся. — Ты куда собралась? На ночь глядя?
Лена молча вышла в коридор. Достала чемодан. Тот самый, маленький, для командировок.
— Я, Валера, уезжаю. В санаторий. На все праздники. У меня как раз на карте отложены были деньги на ремонт зубов, но я решила — зубы подождут. А нервная система — нет.
— В какой санаторий?! Тридцатого декабря?! Мест нет! И кто готовить будет? Мама завтра приедет, мы же договаривались! — Валера выскочил в коридор в одном носке.
Лена застегнула молнию на сапогах. Тех самых, старых, но еще крепких.
— Вот и отлично. Мама приедет, мама и накормит. У неё теперь денег много, купит тебе и икру, и мраморную говядину. А может, и Ирочка подтянется, в новой шубке. Будете водить хороводы.
— Лен, ты дура? Прекрати истерику! — заорал Валера, понимая, что ситуация выходит из-под контроля. — Какой санаторий? А я?!
Лена открыла входную дверь. С лестничной клетки пахнуло холодом и чужими жареными пирожками. Она обернулась и посмотрела на мужа, как смотрят на старый, чемодан без ручки, который наконец-то решились выбросить.
— А ты, Валера, — улыбнулась она, и эта улыбка не предвещала ничего хорошего, — ты теперь самостоятельная боевая единица. Кстати, в холодильнике пусто. Совсем. Я же говорила: только овощи. Приятного аппетита.
Дверь захлопнулась.
Валера остался стоять в коридоре. Тишина в квартире стала звенящей. Он метнулся на кухню, рванул дверцу холодильника. Свет лампочки осветил одинокую банку с хреном, кастрюлю с сырой очищенной картошкой в воде и пакет майонеза.
На полке, где обычно лежали запасы к празднику, сиротливо белела записка, прижатая магнитом. Валера сорвал её. Почерк Лены был ровным и округлым:
«P.S. Кредитку твою я заблокировала через приложение, пока ты ботинки снимал. Она же к моему номеру привязана как дополнительная. Пин-код от своей зарплатной карты ты, надеюсь, помнишь? Ах да, ты же все маме перевел... С Новым годом, золотце!»
Валера всю ночь гипнотизировал пустой холодильник. Утром звонок в дверь — настойчивый, хозяйский. «Вернулась! Стыдно стало!» — он с победной ухмылкой рванул замок...
Дверь открылась, и ноги Валеры подкосились. На пороге стояла не Лена. Там стоял человек, которого он совсем не ждал...
Развязка истории уже доступна для членов Клуба Читателей ДЗЕН ЗДЕСЬ