— Ты чего мечешься?
Марина застыла на пороге, держа Данила за руку. Костя носился по квартире как ошпаренный — двигал стулья, запихивал какие-то вещи в шкаф, вытирал пыль с полки, чего не делал, кажется, никогда.
— Родители через час будут. Помоги тут быстро, и ужин бы сообразить какой-то.
— Какие родители?
Костя замер с тряпкой в руке.
— Ну мои. Я же говорил, они сегодня квартиру принимать должны были. Заселяться уже.
— Ну и? Заселились?
— Там всё плохо оказалось. Они с вещами приехали, думали — примут ключи и въедут. А там Стены кривые, проводка какая-то не та, сырость в ванной. Застройщик переделывать будет, а им пока негде жить. Ну не на вокзале же ночевать.
Данил протиснулся мимо мамы в коридор, скинул рюкзак на пол.
— Пап, а бабушка с дедушкой приедут? Насовсем?
— Нет, зайчик, временно. Пока у них ремонт.
Марина стянула пальто, повесила на крючок. Руки двигались машинально, а в голове звенела пустота. Пожить. У нас. Временно.
— Костя, у нас двушка. Мы где их разместим?
— В детской. Данька пока у нас поспит, ничего страшного.
— На чём поспит?
— Матрас надувной есть, забыла?
Марина открыла рот, чтобы сказать — что надувной матрас это не кровать, что у Данила школа и ему нужен нормальный сон, что она даже не знала про этот приезд — но тут заверещал домофон.
Костя метнулся в прихожую.
— Это они. Мам, пап, поднимайтесь, третий этаж!
Марина стояла посреди коридора, глядя, как сын копается в рюкзаке в поисках сменки. Возразить она не успела. Никто её не спросил.
Галина Фёдоровна вошла первой — невысокая, крепкая, с цепким взглядом и двумя сумками через плечо. За ней Николай Иванович втащил чемодан на колёсиках и большой клетчатый баул.
— Ну наконец-то! — свекровь обняла Костю, потом повернулась к Марине. — Здравствуй, Мариночка. Извини, что так получилось. Сами не ожидали.
— Здравствуйте.
— Данилка! Внучок! — Галина Фёдоровна присела, раскрыла объятия. Данил неуверенно подошёл, дал себя обнять.
Николай Иванович молча пожал руку Косте, кивнул Марине.
— Чаю бы, — сказал он, стягивая куртку.
Через двадцать минут вся квартира превратилась в склад. Чемоданы стояли в коридоре, сумки лежали на диване в детской, баул перегородил проход в спальню. Галина Фёдоровна уже командовала:
— Костенька, шкаф вот этот можно подвинуть? Неудобно, дверца в стену упирается.
— Мам, это же детская, тут Данькины вещи...
— Так мы временно. Потеснимся.
Марина готовила ужин на шестиметровой кухне, слыша каждое слово из комнаты. Временно. Это слово звучало уже раз десять.
Данил появился в дверях кухни.
— Мам, а где мне уроки делать? Бабушка сказала, что стол ей нужен для лекарств.
— На кухне сделаешь. Иди пока руки мой.
Он ушёл, а Марина вцепилась в край столешницы и несколько секунд стояла неподвижно, глядя в стену. На кухне. Её сын будет делать уроки на кухне, потому что его комнату отдали людям, о приезде которых она узнала час назад.
За ужином Галина Фёдоровна рассказывала про квартиру. Про кривые стены, про влажность, про хамство застройщика. Про то, как они год прожили у Наташи, пока дом строился.
— У Наташи, конечно, удобнее было. Дом свой, комнат много. А тут... — она обвела взглядом кухню, — тесновато.
— Тут съёмное, — тихо сказала Марина. — Мы за неё платим.
— Да я не в упрёк, Мариночка. Просто говорю как есть.
После ужина Марина вытащила Костю на балкон.
— Ты понимаешь, что они у твоей сестры год прожили? Год. А тут что? Сначала стены, потом проводка, потом ещё что-нибудь найдётся.
— Ну хватит нагнетать. Месяц максимум, застройщик обещал.
— Ты то же самое говорил, когда они квартиру сдачу ждали. И что вышло?
Костя отвернулся, глядя на фонари во дворе.
— Куда им деваться? Это мои родители.
— А я? А Данил? Костя, ты два месяца не работаешь. Я одна тяну аренду, коммуналку, еду. И ты ещё двоих привёл — кормить их тоже мне?
— Мама готовит, тебе же легче будет.
— Из моих продуктов готовить будет. На мои деньги.
Он не ответил. Просто стоял и молчал, засунув руки в карманы.
— А если хозяева узнают? — продолжила Марина. — В договоре трое вписано. А нас теперь пятеро.
— Да кто им скажет?
— Соседи. Кто угодно. Нас выселят — мне с Данилом куда?
— Не выселят. Хватит придумывать.
Марина смотрела на его профиль — знакомый, родной когда-то — и не узнавала. Он правда не понимал. Или не хотел понимать.
Из комнаты донёсся голос Галины Фёдоровны:
— Костенька! Помоги отцу чемодан разобрать!
Он молча ушёл с балкона. Марина осталась одна, глядя на детскую площадку внизу. Где-то там, за этими окнами, люди жили своей нормальной жизнью. Возвращались домой, где их ждала тишина и свой угол. А она стояла на балконе съёмной квартиры, которую оплачивала одна, и понимала: её мнение здесь больше ничего не значит.
Прошла неделя. Марина возвращалась с работы всё позже — не потому что дел было много, а потому что не хотелось идти домой.
Квартира изменилась. На кухне теперь пахло чужой едой — Галина Фёдоровна готовила щи, которые никто не просил, жарила котлеты в семь утра, гремела посудой, пока Данил ещё спал. Вернее, пытался спать на надувном матрасе в углу родительской спальни.
— Мам, я не выспался, — говорил он каждое утро.
— Потерпи немного, зайка.
Она и сама не высыпалась. Лежала ночами, слушая храп Кости, шаги свёкра в туалет, бормотание телевизора из детской. Своей бывшей детской.
В среду Галина Фёдоровна передвинула диван в спальне.
— Так светлее будет, — объяснила она, когда Марина вернулась с работы и замерла на пороге комнаты. — А то у вас тут как в норе.
— Галина Фёдоровна, это наша спальня.
— Ой, да я же для вас стараюсь. У Наташи вот всегда прислушивалась к советам, и ничего, не обижалась.
Марина молча вышла на кухню. Налила воды, выпила залпом. Руки подрагивали.
В четверг Данил пришёл из школы расстроенный.
— Мам, а где мой робот? Который синий, на пульте?
— В твоей комнате, наверное.
— Там бабушкины вещи везде. Я искал — нету.
Марина пошла разбираться. Галина Фёдоровна сидела на кровати, разбирала какие-то бумаги.
— Робот? — переспросила она. — А, такой пластмассовый? Так он сломанный был, я выбросила. Хлам только место занимает.
Данил стоял в дверях. Губы задрожали, глаза заблестели.
— Он не сломанный был! Там батарейка села просто!
— Ну не ворчи, новый купим. Не устраивай трагедию из-за безделушки.
Марина стиснула зубы. За все эти годы — ни одной игрушки внуку не подарили. А тут вдруг купят.
Костя сидел на кухне с телефоном, даже не поднял головы.
— Данька, хватит из-за ерунды шуметь. Купим новую модель, лучше и мощнее.
— На какие деньги? — не выдержала Марина. — Ты два месяца не работаешь, забыл?
Повисла тишина. Галина Фёдоровна поджала губы. Костя наконец оторвался от экрана.
— При родителях-то зачем?
— А что, секрет?
Она взяла Данила за руку, увела в спальню. Он плакал беззвучно, уткнувшись ей в живот. Марина гладила его по голове и чувствовала, как внутри поднимается что-то тёмное, тяжёлое. Не злость даже — усталость. Глубокая, выматывающая усталость от того, что её дом больше не её.
В пятницу на работе она не выдержала. Сидела в обед над остывшим чаем, смотрела в одну точку. Коллега Оля подсела рядом.
— Марин, ты какая-то убитая. Что случилось?
И Марина вдруг рассказала. Всё. Про родителей, которые приехали «ненадолго» и живут уже вторую неделю. Про сына, который спит на матрасе. Про робота, который выбросили. Про Костю, который не работает и не видит проблемы.
— Я как будто в гостях у себя дома, — сказала она. — Как будто это не моя квартира. Хотя я одна за неё плачу.
Оля покачала головой.
— Ой, да эти ремонты могут и три месяца длиться. Мой брат тоже покупал новостройку с ремонтом — так полгода не мог принять, всё переделывали. То одно, то другое.
Марина почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Полгода. Она не выдержит полгода.
— И что ты будешь делать? — спросила Оля.
Марина посмотрела на неё и поняла, что не знает ответа.
Вечером позвонила сестра Катя. Просто так, узнать как дела. Марина хотела сказать «нормально», но вместо этого снова выговорилась — коротко, сухо, без жалоб. Просто факты.
— Подожди, — перебила Катя. — Они живут в твоей съёмной квартире, едят за твои деньги, выбросили игрушку твоего сына — и ты молчишь?
— А что я сделаю? Это его родители.
— И что? Марин, у нас в семье такого нет, слава богу. Папа с мамой никогда бы так не поступили, ты же знаешь. Мне тебя очень жаль.
— Ну жаль и жаль. Толку-то.
— Слушай, — голос Кати стал серьёзным. — Если совсем невмоготу станет — звони. Хоть ночью, хоть когда. Приезжай с Данилкой ко мне. У нас комната есть, поживёте сколько надо.
— Кать...
— Я серьёзно. Ты моя сестра.
После разговора Марина долго сидела в ванной — единственном месте, где можно было запереться. Смотрела на своё отражение в зеркале и не узнавала себя. Серое лицо, тёмные круги под глазами, потухший взгляд.
Она вспомнила, как год назад смеялась по вечерам с Костей, как они планировали отпуск, как Данил радовался новому рюкзаку. Куда это всё делось? Когда она успела превратиться в человека, который боится прийти в собственный дом?
В дверь ванной постучали.
— Мариночка, ты там долго? Мне ванну принять надо.
Она открыла дверь, пропустила Галину Фёдоровну. Прошла в спальню, где Данил уже лежал на матрасе, свернувшись калачиком.
— Мам, а когда они уедут?
— Скоро, зайка.
— Ты так каждый день говоришь.
Марина легла на кровать, не раздеваясь. Потолок был серый, в углу паутина. Раньше она бы убрала сразу, а теперь — какая разница.
В голове вертелись слова Кати: «Приезжай с Данилкой ко мне».
Есть куда уйти. Есть.
Она повернулась на бок, посмотрела на спящего сына. Завтра она поговорит с Костей. И это будет не просьба — это будет условие. Либо родители съезжают, либо она уходит. С Данилом. Насовсем.
Утром, пока родители ещё спали, Марина поймала Костю на кухне.
— Нам надо поговорить.
Он наливал себе кофе, даже не обернулся.
— Ну говори.
— Я устала от всего, что у нас происходит.
Костя взял чашку, отхлебнул, вздохнул.
— Опять ты начинаешь. Мы уже это обсуждали.
— Ты опять не хочешь слышать то, о чём я говорю. Устала не только я — Данил сам не свой ходит. Так что слушай. Пусть твои родители съезжают. Ищут съёмное, возвращаются к Наташе, в гостиницу — куда угодно. Либо я с Данилом ухожу.
Костя поставил чашку на стол, повернулся к ней.
— Что ты несёшь? Это мои родители.
— Мне всё равно.
— Как это — всё равно? А если бы твои родители в такой ситуации оказались?
— А что такого в этой ситуации? Есть масса вариантов. Снять квартиру на месяц, пока ремонт доделают. Вернуться к Наташе. Гостиница, в конце концов. Но они решили жить именно здесь, в моей съёмной квартире, за мой счёт. И да, мои родители так никогда бы не поступили.
— Твои родители! — Костя повысил голос. — У твоих родителей дом свой, им легко рассуждать!
— А у твоих была квартира. Они её продали. Это их выбор, не мой.
В дверях кухни появилась Галина Фёдоровна в халате.
— Что за крики с утра? Данила разбудите.
Марина посмотрела на неё, потом на Костю.
— Я всё сказала. Думай.
Она ушла в ванную, закрылась. Руки тряслись. За дверью слышались голоса — Костя что-то объяснял матери, та охала, возмущалась. Долетали обрывки: «неблагодарная», «мы же временно», «Наташа никогда бы так не сказала».
Марина открыла воду, чтобы не слышать.
Весь день она была на работе как в тумане. Отвечала на письма, ходила на совещания, но мысли были далеко. Вечером возвращаться не хотелось. Она сидела в машине у подъезда минут двадцать, глядя на окна квартиры.
Дома было тихо. Слишком тихо. Данил делал уроки на кухне, свекровь смотрела телевизор в детской, свёкор дремал там же. Костя сидел в спальне с телефоном.
— Ну что? — спросила Марина, закрывая за собой дверь.
— Что — что?
— Ты поговорил с ними?
Он вздохнул, отложил телефон.
— Марин, ну куда они пойдут? У них денег нет на съёмное. Всё в квартиру вложили.
— А у меня есть?
— Ты работаешь.
— Вот именно. Я работаю. Одна. На всех вас.
— Ну потерпи ещё немного. Месяц, может два. Я уже нашёл новую работу, с понедельника выхожу. Будет полегче.
— Ты это уже говорил. Две недели назад.
Костя потёр лицо руками.
— Ну и что ты хочешь? Чтобы я родителей на улицу выгнал?
— Я хочу, чтобы ты хоть раз подумал обо мне. И о сыне. Данил спит на полу, Костя. На полу.
— На матрасе.
— На надувном матрасе в углу спальни. Он не высыпается, он плачет из-за игрушки, которую твоя мать выбросила. А тебе плевать.
— Мне не плевать!
— Тогда почему ты ничего не делаешь?
— Да потому что они мои родители! — Костя вскочил. — Что тут непонятного? Как я им должен сказать — убирайтесь из квартиры?
— Они могут поехать к Наташе обратно. Там места много.
— Наташа сказала, что у неё всё занято. Ремонт у них начался, комнаты в стройматериалах.
— Ну вот видишь. Даже дочь уже слилась.
— Не говори так!
— А как говорить, Костя? Год у неё прожили, теперь к нам перекинулись. А дальше что?
Он молчал. Смотрел в стену, сжимал и разжимал кулаки.
— Ладно, — тихо сказала Марина. — Я поняла.
Она достала из шкафа дорожную сумку. Костя смотрел, как она складывает вещи — свои, потом Данила.
— Ты чего? — в его голосе мелькнул испуг. — Марин, ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Да подожди ты! Я поговорю с ними, обещаю. Завтра поговорю.
— Ты это уже обещал.
Она застегнула сумку, вышла в коридор. Данил стоял у двери в кухню, смотрел на неё большими глазами.
— Мам, мы куда?
— К тёте Кате, зайка. Собери свой рюкзак, возьми самое нужное.
Он кивнул и молча пошёл в спальню. Не спросил «зачем» и «надолго». Как будто ждал этого.
Галина Фёдоровна вышла из детской.
— Что происходит?
— Мы уезжаем, — ответила Марина, надевая куртку.
— Куда это? А Данилка? А ужин?
— Сами разберётесь.
Костя появился в дверях спальни.
— Марин, ну хватит. Ну давай поговорим нормально.
Она посмотрела на него — на человека, с которым прожила почти восемь лет. Которого когда-то любила. Который сейчас стоял и ничего не делал, пока его мать устраивала сцену, а отец даже не вышел из комнаты.
— Мы уже поговорили.
Данил вышел с рюкзаком. Марина взяла его за руку, открыла дверь.
— Марин! — крикнул Костя вслед.
Она не обернулась.
На улице было холодно. Марина вызвала такси, и они стояли у подъезда, глядя на светящиеся окна. Данил прижался к ней, она обняла его за плечи.
— Мам, а мы вернёмся?
— Не знаю, зайка. Посмотрим.
Такси приехало через семь минут. Марина усадила сына на заднее сиденье, села рядом. Машина тронулась, и она смотрела, как удаляется дом — чужой дом, в котором она платила за право чувствовать себя лишней.
У Кати было тепло и тихо. Сестра открыла дверь, молча обняла, провела в комнату. Чистая постель, свежие полотенца, чай на столе.
— Располагайтесь. Живите сколько надо.
Данил уснул почти сразу — впервые за две недели на нормальной кровати. Марина сидела на кухне у Кати, пила чай и молчала. Слёз не было. Была только странная, непривычная тишина внутри.
— Ты как? — спросила Катя.
— Не знаю. — Марина отставила чашку. — Странно. Вроде всё рухнуло. А дышать легче.
Три дня она жила у сестры. Смотрела, как Катя с мужем завтракают вместе, как он спрашивает её мнение, как они смеются над чем-то своим. Смотрела и понимала — у неё такого не было. Никогда.
На четвёртый день позвонил Костя.
— Марин, я решил вопрос с родителями. Они сняли квартиру. Возвращайся.
Она молчала, глядя в окно.
— Алло? Марин, ты слышишь? Возвращайся, всё уже нормально.
— Я не хочу.
— Что значит — не хочу?
— Мне нужно подумать, Костя. Стоит ли вообще продолжать.
— Ты что, рехнулась? — его голос стал резким. — Из-за пустяка столько драмы развела!
— Это не пустяк. Это моя жизнь. И жизнь моего ребёнка.
— Нашего ребёнка! И хватит уже нагнетать. Просто вернись, и всё будет хорошо.
Марина смотрела на экран телефона. На его имя. На секунды разговора, которые отсчитывались внизу.
И нажала «сброс».
Что-то внутри переключилось. Не было злости, не было обиды — было только ясное, холодное понимание. Возвращаться туда, где не ценят. Где не ставят ни во что ни тебя, ни ребёнка. Где твоё мнение — пустой звук, а твои чувства — «нагнетание».
Она не хотела. По крайней мере, пока.
Данил забежал на кухню, раскрасневшийся после игры с двоюродным братом.
— Мам, а мы тут ещё поживём?
— Да, зайка. Ещё немного.
Он кивнул и убежал обратно. Марина смотрела ему вслед и впервые за долгое время улыбнулась.
Может, это не конец. Может, просто начало чего-то другого. Того, где её голос что-то значит.
Друзья, так же делюсь своим Telegram-каналом, скоро в нем появится много полезных функций, умный помощник по кулинарии, розыгрыши и многое другое. Присоединяйтесь!