Рабочий день был в самом разгаре. На часах — два часа дня, за окном серая московская осень, а у нас в переговорной душно от споров по квартальному отчету. Я сидела, машинально чертила узоры в блокноте, мечтая только об одном: чтобы этот бесконечный поток цифр закончился и я могла спокойно выпить кофе. Телефон, лежавший на столе экраном вниз, вдруг завибрировал, нарушая монотонный голос начальника отдела продаж.
Я скосила глаза. Незнакомый номер. Обычно я сбрасываю такие вызовы — мало ли, опять «службы безопасности банка» или предложение бесплатной юридической помощи. Но в этот раз что-то внутри екнуло. Какое-то нехорошее предчувствие, словно холодной рукой сжали желудок. Извинившись кивком перед коллегами, я тихонько вышла в коридор.
— Алло?
— Здравствуйте. Это участковый уполномоченный Петров, — голос в трубке был усталым и казенным. — Вы Морозова Светлана Игоревна?
Сердце ухнуло куда-то в район пяток. Перед глазами сразу пронеслись самые страшные картинки: пожар, потоп, авария.
— Да, это я. Что случилось?
— Вам нужно срочно подъехать по месту прописки. Ленинский проспект, дом пятнадцать, квартира сорок два. Тут у нас ситуация.
— Какая ситуация? — голос предательски дрогнул. — Что-то с квартирой? Ограбили?
— Приезжайте, гражданочка. На месте всё объясню, не телефонный разговор. Скажем так, попытка несанкционированного доступа.
Он положил трубку, а я осталась стоять в коридоре, сжимая телефон до побеления костяшек. В голове билась одна мысль: «Несанкционированный доступ». Кто? Зачем? Я забежала в кабинет, сгребла вещи в сумку и, бросив на ходу изумленному начальнику: «Срочное семейное, отработаю!», вылетела из офиса.
Пока такси стояло в пробке, я, не переставая, набирала номер соседки, Анны Петровны. Эта боевая пенсионерка знала всё про всех в нашем подъезде и была надежнее любой системы видеонаблюдения. Гудки шли длинные, тягучие. Наконец, трубку сняли.
— Анна Петровна, миленькая, что у меня там происходит? Мне участковый звонил!
— Ох, Светочка... — голос соседки звучал непривычно тихо, она словно заговорщически прикрывала трубку рукой. — Тут такое творится. Свекровь твоя приехала. Ну, бывшая которая, Валентина Петровна. И не одна, а с каким-то мужиком.
— С каким мужиком?
— В комбинезоне, с ящиком инструментов. Слесарь, видать. Они двери тебе вскрывали.
— Что?! — я чуть не выронила телефон. — Вскрывали?
— Ну да. Я шум услышала, скрежет какой-то. Думала, может, ты ключи забыла. Выглядываю, а там эта фурия командует: «Ломай, ломай быстрее, пока её нет!». Я сразу: «Вы что творите, граждане?». А она мне: «Не лезь, старая, это квартира моего сына, я имею право войти». Но я, Света, не растерялась, сразу участковому набрала. Он тут рядом был, быстро прибежал.
— Боже мой, Анна Петровна, спасибо вам огромное! Я уже еду, скоро буду.
— Давай, деточка, давай. Тут они, никуда не делись. Участковый их держит.
Остаток пути я провела как в тумане. В висках стучало, руки тряслись. Мы развелись с Димой месяц назад. Развод был тяжелым, грязным, с дележкой каждой вилки. Точнее, делить пыталась его мама, Валентина Петровна. Дима, как всегда, просто стоял в стороне и поддакивал. Но квартира... Квартира была моим бастионом. Моей крепостью.
Я выскочила из такси, не дожидаясь сдачи, и побежала к подъезду. Лифт, как назло, ехал целую вечность. Когда двери наконец разъехались на моем этаже, передо мной предстала живописная картина.
У моей распахнутой настежь двери стоял молодой участковый с папкой в руках. Рядом, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, стояла Валентина Петровна. Её лицо было перекошено от ярости, но она старалась держать фасон. Чуть поодаль переминался с ноги на ногу мужичок в синей спецовке, виновато поглядывая то на сломанный замок, то на полицейского. И, конечно, Анна Петровна, которая, увидев меня, всплеснула руками.
Дверь была изуродована. Металл вокруг замка вывернут, сама личинка валялась на полу.
— Вы что творите?! — закричала я, выбегая из лифта. — Какого чёрта вы вскрыли мою квартиру?!
Валентина Петровна тут же отлипла от стены и пошла в атаку.
— Не смей на меня орать, хамка! Это квартира моего сына! — взвизгнула она так, что эхо прокатилось по всему подъезду. — А ты тут вообще никто! Незаконно живешь, оккупантка!
— Я незаконно?! — я задохнулась от возмущения и повернулась к участковому. — Товарищ лейтенант, вы же видите? Скажите ей! Чья это квартира?
Участковый Петров тяжело вздохнул, открыл свой блокнот и сверился с записями. Видно было, что ему эта семейная драма уже порядком надоела.
— Согласно предварительным данным, собственником жилого помещения по адресу Ленинский проспект пятнадцать, квартира сорок два, является Морозова Светлана Игоревна. Это вы?
— Да, это я!
— А мой сын здесь прописан! — перебила свекровь, тыча пальцем в сторону двери. — Он имеет полное право здесь жить, и я, как его мать, имею право зайти и проверить сохранность его имущества!
— Был прописан, — ледяным тоном поправила я.
Я расстегнула сумку. Я носила эту папку с документами с собой последний месяц, словно чувствовала, что она пригодится. Руки дрожали, но я быстро нашла нужные файлы.
— Вот, товарищ лейтенант. Месяц назад суд официально оформил наш развод. А неделю назад, по решению суда, Дмитрий был снят с регистрационного учета. Вот выписка из домовой книги, свежая, вчерашняя. Вот решение суда о разделе имущества.
Участковый взял бумаги, внимательно изучил, проверил печати. Кивнул.
— Всё верно. Гражданин Морозов Дмитрий Валерьевич здесь больше не зарегистрирован. Никаких прав на пользование данным жилым помещением он не имеет.
— Это несправедливо! — Валентина Петровна схватилась за сердце, картинно закатывая глаза. — Это подлог! Мы же купили эту квартиру! Мы вкладывали душу!
Я не поверила своим ушам. Наглость этой женщины не знала границ.
— Вы что, совсем память потеряли, Валентина Петровна? — я шагнула к ней. — Квартиру купила я. На мои личные деньги. На наследство от моей бабушки, которое я получила за два года до брака с вашим сыном! Все документы это подтверждают, и суд это подтвердил!
— Но Димочка делал тут ремонт! — не унималась она. — Он обои клеил! Он плинтуса прибивал!
— Ремонт мы делали вместе, на общие деньги. И я ему выплатила его долю по решению суда! Пятьсот тысяч рублей он получил на карту ровно месяц назад. У меня есть чек перевода. Он забрал деньги и подписал все бумаги, что претензий не имеет!
Участковый строго посмотрел на бывшую свекровь. Его терпение, кажется, подходило к концу.
— Гражданочка, вы понимаете, что совершили уголовное преступление? Это не просто семейная ссора. Это статья сто тридцать девятая Уголовного кодекса Российской Федерации. Незаконное проникновение в жилище. Плюс статья сто шестьдесят седьмая. Умышленное уничтожение или повреждение имущества. Взлом двери — это вам не шутки.
— Какое преступление? — возмутилась Валентина Петровна, переходя на ультразвук. — Я мать! Я хотела забрать вещи сына! Она их украла!
— У вашего сына нет вещей в этой квартире, — отрезала я. — Он вывез всё подчистую месяц назад, когда съезжал. Лично при мне. Мы составили акт приема-передачи имущества, он там расписался. Он забрал даже старый тостер, который мы дарили моей маме!
— Врёшь! Там остались его книги! Его зимняя одежда! Ты всё спрятала!
— Те книги, что остались — мои. Купленные мной или подаренные мне. Одежду он забрал всю, до последнего носка. Можете зайти и проверить, раз уж вы всё равно дверь раскурочили.
Я шагнула в квартиру, переступая через обломки замка. В прихожей было тихо, только сквозняк гулял из-за открытой двери. Всё было на своих местах, но само ощущение дома исчезло. Теперь это было место преступления.
— Значит так, — сказал участковый, входя следом. — Гражданка Морозова, вы имеете полное право написать заявление в полицию по факту незаконного проникновения и порчи имущества. Будете писать?
Я посмотрела на свекровь. Она стояла в коридоре, красная, трясущаяся, с неприкрытой ненавистью в глазах. Женщина, которая когда-то называла меня «доченькой», пока я была удобной. Женщина, которая всегда боготворила сына и находила оправдание любым его поступкам. Которая после новости о разводе приехала ко мне и обвинила в том, что я «плохая жена», раз не смогла удержать мужика, и что я обязана отдать ему квартиру как компенсацию за «потраченные годы».
— Пишу, — твердо сказала я. — Обязательно пишу.
— Ты пожалеешь, — прошипела Валентина Петровна. — Я найду на тебя управу. Это квартира моего сына!
— Нет, — я подошла к ней почти вплотную, глядя прямо в глаза. — Это. Моя. Квартира. Купленная на мои деньги. И если вы когда-нибудь еще попытаетесь сюда войти без разрешения, я не просто напишу заявление, я добьюсь реального срока. Хватит. Я долго терпела ваши выходки ради мира в семье, но семьи больше нет.
— Гражданка Крылова, я рекомендую вам прекратить угрозы, это усугубляет ваше положение, — вмешался участковый. — А вам, гражданин... — он повернулся к слесарю, который всё это время пытался слиться со стеной. — Тоже придется проехать с нами. Вы понимали, что вскрываете чужую квартиру?
Мужик замялся, вытирая руки о комбинезон:
— Начальник, да я ж не знал. Она сказала, что это квартира сына, что ключи потерял, а сам сын в командировке. Документы показала — ксерокопию паспорта сына с пропиской. Я думал, мать не обманет...
— Ксерокопия не является документом, подтверждающим право собственности, — отчеканил Петров. — Вы обязаны были проверить свидетельство о собственности или выписку из ЕГРН. А вы просто взяли и взломали. Значит, пойдете как соучастник или как свидетель, там следователь разберется. Пройдемте.
Мы спустились вниз. Участковый вызвал служебную машину для «гостей». Валентина Петровна и незадачливый слесарь поехали в отделение в «бобике». Я вызвала такси и поехала следом — писать заявление.
В отделении пахло старой бумагой и табаком. Я подробно изложила всё на нескольких листах. Незаконное проникновение, порча имущества. Приложила копии всех документов: о собственности, о разводе, о выписке Дмитрия, тот самый акт приема-передачи вещей.
— Это не первый инцидент? — спросил дознаватель, молодой парень с уставшими глазами.
— Нет. После развода она звонила по десять раз на дню. Требовала, чтобы я переписала квартиру на сына. Приезжала, стояла под окнами, кричала гадости. Соседи могут подтвердить. Это уже похоже на преследование.
— Тогда пишите два заявления. Одно по факту проникновения, второе — о преследовании и угрозах.
Я написала. Рука болела, но на душе становилось легче. Словно с каждой строчкой я отрезала от себя этот гнилой кусок прошлого.
Валентину Петровну отпустили в тот же день под подписку о невыезде. На прощание она одарила меня таким взглядом, что если бы взгляды могли убивать, меня бы выносили вперед ногами. Слесаря оформили как свидетеля — удалось доказать, что он действовал по незнанию, введенный в заблуждение, но штраф ему всё равно выписали.
Домой я вернулась только к вечеру. Сразу вызвала мастера из надежной фирмы для замены замка и двери. Он приехал быстро, осмотрел фронт работ.
— Кто-то кустарно работал, грубо, — заметил он, снимая искореженный механизм. — Пытались высверлить, потом просто ломом пошли. Раму погнули.
— Свекровь, — коротко ответила я, присаживаясь на тумбочку в прихожей. Сил стоять не было.
— А-а-а... — мастер понимающе кивнул. — Классика жанра. У меня половина заказов после разводов. Либо меняют замки от бывших мужей, либо ставят новые после визита родственников. Не переживайте, хозяйка. Сейчас поставим такой замок — танком не возьмешь. И броненакладку сделаем.
Когда мастер ушел, оставив мне новый комплект ключей, я закрыла дверь на все обороты. Щелчки замка прозвучали как музыка. Я сползла по стене на пол и наконец-то дала волю слезам. Напряжение, державшее меня весь день, отпустило, и меня накрыло рыданиями.
Телефон зазвонил снова. На экране высветилось: «Дима».
Я вытерла слезы, глубоко вздохнула и нажала «ответить».
— Света, ты что, совсем чокнулась?! — заорал он в трубку без приветствия. — Ты на мою мать заявление написала?! В полицию?!
— Написала, — голос мой был спокойным, даже слишком. — Твоя мать наняла взломщика, выломала мою дверь и незаконно проникла в мою квартиру.
— Она хотела забрать мои вещи! Ты не имела права их удерживать!
— У тебя здесь нет вещей, Дима. Ты всё забрал месяц назад. Есть акт. Или ты забыл?
— Там остались мои книги! Детские альбомы!
— Твои книги я отдала тебе в коробке «Книги». Альбомы ты забрал первым делом. Всё, что здесь осталось — это мое имущество. Или купленное на общие деньги, за половину которого я тебе заплатила.
— Света, отзови заявление! — тон сменился с агрессивного на жалобный. — Ей шестьдесят лет! У нее давление! Ты хочешь посадить пожилую женщину? Старушку?
— Твоя «старушка» сегодня с ломом в руках пыталась захватить чужую собственность. Она нарушила закон. Пусть отвечает.
— Ты стерва! — снова сорвался он. — Я всегда маме говорил, что ты стерва!
— Я не стерва, Дима. Я просто защищаю свой дом и свою жизнь. А ты — слабак. Ты всегда прятался за мамину юбку. Когда ты изменял мне полтора года с моей же подругой — мама тебя прикрывала. Когда мы делили имущество — мама за тебя орала в суде. Вот и сейчас она пошла за тебя разбираться, думала, что ей всё позволено. Но на этот раз не прокатит.
— Я этого так не оставлю!
— Если твоя мать или ты еще раз приблизитесь к моему дому, следующее заявление будет с требованием судебного запрета на приближение. И я добьюсь, чтобы его выдали. Пошел к черту, Дима.
Я положила трубку и заблокировала номер. Потом заблокировала номер свекрови. Потом подумала и заблокировала номер той самой «подруги», к которой он ушел.
Дело тянулось три месяца. Это было выматывающе. Валентина Петровна наняла адвоката, который пытался доказать, что она действовала в состоянии аффекта, что она заблуждалась насчет прав собственности, что она просто заботливая мать. Она приносила в суд справки о гипертонии, плакала, хваталась за сердце.
Но факты — вещь упрямая. Документы были на моей стороне. Показания соседки и слесаря — тоже. Судья, строгая женщина средних лет, явно видела таких «заботливых матерей» не в первый раз.
В итоге Валентине Петровне дали год условно. Плюс суд обязал её возместить мне материальный ущерб: стоимость новой двери, замков, услуг мастера. И моральный вред. В сумме вышло около восьмидесяти тысяч рублей.
Она заплатила. Со скрипом, через приставов, но заплатила. После оглашения приговора она прошла мимо меня в коридоре суда, гордо задрав подбородок, и бросила: «Подавись своими деньгами». Я ничего не ответила. Мне не нужны были её деньги, мне нужна была справедливость.
С тех пор прошло полгода. Дмитрий больше не звонил и не появлялся. Общие знакомые рассказывали, что он женился на той самой любовнице. И что Валентина Петровна теперь активно участвует в их жизни: учит новую невестку варить борщ, приходит без звонка и проверяет пыль на шкафах. Интересно, надолго ли хватит терпения у новой жены? Или там тоже скоро будут менять замки?
А я живу в своей квартире. С новой, надежной дверью. С новыми правилами. Я сделала ремонт в прихожей, чтобы ничего не напоминало о том погроме. Я больше никому не даю запасные ключи, кроме мамы, которая живет в другом городе и приезжает раз в полгода.
Когда подруги за бокалом вина спрашивают, не жалею ли я, что засудила пожилую женщину, бывшую родственницу, я отвечаю честно: «Нет, не жалею».
Потому что возраст — это не индульгенция. Статус «матери» — не дает права на вседозволенность. Нельзя взламывать чужие дома, нельзя унижать людей, прикрываясь любовью к сыночку. Если человек нарушает закон, он должен отвечать, и неважно, какие у него были «благие» намерения.
Мой дом — моя крепость. И никто, ни бывший муж, ни его мать, ни армия слесарей, не имеет права вторгаться сюда без моего разрешения. Я отстояла не просто квадратные метры. Я отстояла свое достоинство и право на спокойную жизнь. И, знаете, это прекрасное чувство. Чувство, когда ты поворачиваешь ключ в замке, входишь в тишину своей квартиры и знаешь: здесь я в безопасности. Здесь я — хозяйка.
Если вам понравилась история, просьба поддержать меня кнопкой палец вверх! Один клик, но для меня это очень важно. Спасибо!