— Куда ты перепрятала свою заначку? Мать сейчас у нас дома, она не может найти твои триста тысяч! — голос мужа в телефонной трубке звучал не просто раздраженно, а требовательно, с нотками искреннего возмущения, будто я спрятала пульт от телевизора, а не собственные деньги.
Я замерла посреди офисного коридора, чувствуя, как внутри все холодеет. Папка с документами чуть не выскользнула из рук. Мне показалось, что я ослышалась. Вокруг шумели коллеги, кто-то смеялся у кулера, принтер выплевывал очередную порцию накладных, а у меня в ушах стоял этот наглый вопрос.
— Что ты сказал? — переспросила я, надеясь, что это какая-то глупая шутка. — Денис, повтори.
— Я говорю, где деньги? — рявкнул он. — Мама уже час ищет, перерыла все, найти не может. Ты что, переложила их из старой шкатулки?
— Мама... что делает? — мой голос дрогнул, переходя на шепот. — Ищет? Твои мать ищет мои деньги в моей квартире?
— В нашей квартире, Лена, не начинай, — отмахнулся он. — И да, ищет. Ей срочно нужны эти триста тысяч. Денис я, сын ее, имею право знать, где семейные сбережения.
— Имеешь право обыскивать мое жилье? — я почувствовала, как закипает ярость, вытесняя первоначальный шок. — Ты хоть понимаешь, что несешь?
— Мама сказала: «Пора брать». Сказала, хватит их солить, — бубнил он в трубку, и я слышала на заднем фоне какой-то грохот, будто дома двигали мебель. — Ты мне зубы не заговаривай. Говори, где конверт, иначе мы тут все вверх дном перевернем.
Я нажала отбой, чувствуя, как трясутся руки. «Пора брать чужие триста тысяч» — фраза эхом отдавалась в голове.
Ситуация была чудовищной. Я работала ведущим бухгалтером в крупной фирме, зарабатывала сто десять тысяч в месяц. Работа была нервная, ответственная, но платили хорошо. Из этих денег сорок пять тысяч сразу уходило на ипотеку за трехкомнатную квартиру — ту самую, которую я оформила на себя еще до брака, и которую сейчас, судя по звукам, громила моя свекровь. Тридцать пять тысяч улетало на продукты, коммуналку, бытовую химию и прочие расходы. Остальное я откладывала. Тайно. На черный день, на будущее, на детей, которых мы пока только планировали.
Денис, мой муж, работал менеджером по продажам. Его оклад составлял шестьдесят тысяч, но до семейного бюджета эти деньги никогда не доходили. У него была своя философия: новый смартфон каждый год («Мне для статуса нужно!»), посиделки с друзьями в барах («Я должен расслабляться!»), ставки на спорт («Ленка, вот увидишь, сейчас подниму миллион!»). На семью он не давал ни копейки. Аргумент был железный: «У тебя зарплата больше, ты и плати. Ты же хозяйка».
Триста тысяч я копила три года. Скрупулезно, по десять тысяч в месяц, отказывая себе в лишней паре туфель или походе к косметологу. Прятала я их в старой, потертой шкатулке на антресолях, заставив ее коробками с зимней обувью. Денису я об этом, естественно, не говорила. Знала его натуру: либо сам потратит на очередную блажь, либо его матушка заставит отдать.
Я быстро набрала номер начальника, отпросилась, сославшись на прорыв трубы, и помчалась домой. В такси я снова набрала мужа.
— Денис, ты понимаешь, что вы сейчас совершаете преступление? — кричала я в трубку.
— Какое еще преступление? Окстись! — огрызнулся он. — Мама помощь просит.
— Помощь в виде обыска квартиры? Это называется кража со взломом доверия, как минимум!
— Мы же не воры, просто ищем, — его логика была непробиваемой. — Ищем то, что лежит без дела.
— Ищете мои деньги без моего разрешения!
— Разрешения? В семье не спрашивают разрешения, Лена! Спрашивают, когда берут чужое.
— А это и есть чужое! — не выдержала я. — Это мои накопления!
— В браке все общее! — парировал Денис заученной фразой.
— Не все! Моя заначка — моя!
— Нет, твоя жадность — вот что твое! — вклинился в разговор голос свекрови, видимо, Денис включил громкую связь. — Жадина ты, Ленка. Мать в нужде, а она над златом чахнет!
«В нужде». Это слово из уст Тамары Львовны звучало особенно цинично. Его мать была безработной уже два года. Уволилась она сама, из принципа, когда начальник попросил ее переделать какой-то отчет. Хлопнула дверью и сказала, что ее не ценят. С тех пор жила на пенсию в восемнадцать тысяч рублей и вечно ныла о бедности. Мы помогали ей по пятнадцать тысяч в месяц. Точнее, я помогала. Денис свои деньги на мать тратить не спешил. «У тебя больше зарплата, ты ей и переводи», — говорил он. Но пятнадцати тысяч ей было мало.
— Копейки! — заявляла она каждый раз, получая перевод. — Вон у соседки дочь по пятьдесят присылает!
— У нас нет пятидесяти лишних, — пыталась я объяснить.
— Есть! — безапелляционно заявляла свекровь. — У невестки зарплата сто десять тысяч!
— Но на ипотеку уходит, на жизнь...
— А я что, не жизнь? — возмущалась Тамара Львовна. — Жизнь свекрови важнее ипотеки! Квартира никуда не убежит, а здоровье уходит!
Я выскочила из такси и побежала к подъезду, продолжая разговор:
— Денис, на что твоей матери сдались эти триста тысяч? На что?!
— На операцию, — буркнул он.
У меня екнуло сердце. Может, я и правда зря накручиваю? Может, там что-то серьезное?
— Какую операцию? Что случилось?
— Косметическую, — выдавил муж.
Я остановилась перед дверью квартиры, не в силах вставить ключ в замок.
— Какую?!
— Косметическую. На лицо. Подтяжку она хочет.
— На мои накопления? На семейные деньги?! Для красоты свекрови?! — я задыхалась от возмущения. — Мама хочет омолодиться за триста тысяч моих денег?
— Эгоистка ты, — снова послышался голос свекрови. — Мать хочет красиво выглядеть. Имею право на старости лет!
— Хотите — зарабатывайте! — крикнула я в трубку.
— Я пенсионерка! Не могу!
— Не можете заработать, но можете украсть? На косметическую операцию я не дам ни копейки!
— Не дашь? — зловеще переспросил Денис. — Поэтому мама сама берет.
— Берет без разрешения — это кража!
— Не кража, а семейное перераспределение! — выдал он новый перл.
— Перераспределение моих накоплений на чужую красоту?
— Мама всю жизнь себе отказывала! Поэтому теперь мне ей отказывать нельзя! — заявил муж. — Ты молодая, тебе пока не надо, морщин нет. А ей нужно.
Я распахнула дверь квартиры и обомлела. Мой уютный дом выглядел как после вражеского налета. Шкафы в прихожей были распахнуты настежь, одежда валялась на полу вперемешку с обувью. Ящики комода были вывернуты и брошены на ковер. Даже диван в гостиной был разобран, подушки распотрошены.
Посреди этого хаоса возвышалась стремянка. На ней, почти под потолком, стояла Тамара Львовна и шарила рукой на антресолях, сбрасывая вниз коробки.
— А, невестка, вовремя! — пропыхтела она, не оборачиваясь. — Где триста тысяч спрятала? Говори, пока я тут все не разнесла!
— Это моя квартира! — заорала я, переступая через гору белья. — Что вы тут делаете?!
— Делаю то, что должна! Ищу деньги! — рявкнула она сверху.
— Мои деньги в моей квартире!
— В нашей квартире! Денис — муж, значит, наша! — свекровь попыталась дотянуться до дальнего угла полки.
— Не ваша! Оформлена на меня до брака!
— Ой, до брака... Но теперь-то семейная! — она чихнула от пыли.
— Слезайте с моих антресолей немедленно!
— Не слезу, пока не найду! Не слезу, пока не возьму свои триста тысяч! — визжала она, размахивая какой-то старой шапкой.
Денис вышел из кухни с банкой крупы в руках. Видимо, он искал заначку даже в гречке. Он встал между мной и стремянкой, раскинув руки.
— Лена, не груби матери!
— Не грубить воровке?
— Мама не воровка! — обиделся муж.
— Воровка! Если обыскивает квартиру без спроса хозяев — воровка!
— Деньги нужны на операцию! — снова завел он свою шарманку.
— На косметическую операцию мои накопления? Я копила на черный день!
— На черный день? — свекровь наконец спустилась, тяжело дыша. Лицо ее было красным от натуги и злости. — А у мамы сейчас черный день!
— Желание омолодиться за чужой счет — это не черный день, это наглость! — отрезала я.
Тамара Львовна поправила сбившуюся прическу и победно улыбнулась, доставая из кармана передника маленький синий блокнот. Мой блокнот.
— Леночка, а я вот нашла твой блокнотик. Тут все записано! — она помахала им перед моим носом. — «Отложено двести восемьдесят пять тысяч». Значит, деньги есть! Врешь ты все!
— Это мой личный блокнот! — я попыталась выхватить его, но Денис перехватил мою руку.
— А я прочитала! — ехидно заявила свекровь.
— Прочитали чужие записи? Как вы вообще его нашли? Он лежал в запертой тумбочке!
— Выпал он... из тумбочки, — она отвела глаза.
— Из запертой?! Вы вскрыли мою тумбочку?!
— Вскрыла! Ключ нашла в вазочке, в другой комнате! Денис подсказал!
Я перевела испепеляющий взгляд на мужа.
— Денис, ты рылся в моих личных вещах?
— Рылся! — с вызовом ответил он. — Помогал маме.
— Помогал воровать?
— Не воровать! Искать семейные деньги! Там написано почти триста тысяч! Где они?
— Не скажу!
— Все равно найдем! — пригрозила Тамара Львовна, усаживаясь на разобранный диван. — Леночка, я понимаю, тебе жалко. Но мне операция нужна как воздух.
— Косметическая...
— Подтяжка лица! Хороший врач дорого берет!
— Хороший врач за мои накопления?
— За семейные! — топнула она ногой.
— Не семейные! Мои! Я три года копила!
— Копила в браке, значит, общие! — гнул свою линию Денис.
— Ты ни копейки туда не вложил!
— Но имею права! Права мужа! А я — мать мужа! Мать мужа имеет права на деньги жены! — выдала свекровь потрясающую формулу.
— Тамара Львовна, на косметику я не дам ни рубля. Точка.
Она прищурилась, и лицо ее приняло жалобное выражение. Актриса она была та еще.
— Не дашь? А если я скажу, что это не косметика?
— А что?
— Лечение!
— Какое лечение?
— Подтяжка — это для здоровья! Морщины у меня депрессию вызывают. Жить не хочется, как в зеркало гляну. Врач сказал, надо лечить!
— Депрессию от морщин лечат тремя сотнями тысяч?
— Лечат! Косметолог прописал операцию! Сказал, без нее я угасну!
Денис попытался меня обнять, но я отшатнулась.
— Лен, мама правда страдает. Посмотри на нее.
— Посмотрю на ее наглость! — я указала на разгромленную квартиру. — Посмотри, что вы натворили!
— Лен, это моя мать!
— Мать, которая грабит нас!
— Грабит? Просит помощи!
— Помощь — это когда просят ртом, словами! А не когда обыскивают дом, пока хозяйка на работе! Обыскивают, потому что знают, что я не дам денег на эту блажь!
— Жадная ты, Лена, — покачал головой муж. — Защищаешь свои бумажки, а родного человека не жалеешь.
— В семье нет своих денег, — снова начала свекровь. — Есть общие!
— Есть! Когда один тянет лямку, а другой тратит! Один тянет на себе ипотеку и быт, а другой тратит все на айфоны и маму!
Тамара Львовна резко встала с дивана, поняв, что давить на жалость бесполезно.
— Да ладно! Не хочешь помогать? Не надо! Я в кредит возьму!
— В кредит? На триста тысяч? С вашей пенсией?
— Дадут! Сейчас всем дают! — она гордо вскинула подбородок. — А вы потом будете выплачивать!
— Мы?! — я аж поперхнулась.
— Вы! Денис — сын, он обязан матери помогать. Будете платить, никуда не денетесь. Иначе я на вас в суд подам. На алименты! За отказ содержать пожилую мать!
— Содержать пожилую мать подтяжкой лица за триста тысяч? Вы в своем уме?
В этот момент что-то внутри меня окончательно оборвалось. Я смотрела на этих двух людей — мужа, с которым прожила три года, и его мать — и понимала, что передо мной совершенно чужие существа. Жадные, беспринципные и бесконечно наглые.
— Вон, — тихо сказала я.
— Что? — не понял Денис.
— Вон отсюда! Оба! — заорала я так, что зазвенела посуда в серванте. — Чтобы духу вашего здесь не было!
— Ты меня выгоняешь? Из моего дома? — удивился муж.
— Это мой дом! Мой! А ты здесь просто прописан! Собирай манатку и вали к маме! Будете там вместе планировать операции и кредиты!
Я схватила сумку, выгребла оттуда все документы на квартиру, паспорт, банковские карты. Захлопнула спальню на ключ.
— Я сейчас вызову полицию, если вы не уйдете! Заявление о попытке кражи напишу!
Они ушли, громко хлопнув дверью и осыпая меня проклятиями. Я осталась одна посреди разгрома. Первым делом я позвонила мастеру по замкам. Потом перевела все деньги с накопительного счета в другой банк, от греха подальше. Заначку, которую они так и не нашли (она была не на антресолях, а зашита в подкладку старого зимнего пальто, висевшего на самом виду), я тоже перепрятала.
Вечером Денис вернулся. Ключ не подошел к новому замку. Он начал долбить в дверь.
— Лена, открой! Что за цирк? Что за новые замки?
— Замки от воров! — крикнула я через дверь.
— Мама не вор!
— Вор тот, кто обыскивает чужую квартиру!
— Чужую? Это и моя квартира тоже, я тут живу!
— Жил! Теперь живи у мамы, наслаждайся ее новой внешностью!
Я собрала его вещи в большие мусорные пакеты и выставила за порог, пока он колотил в дверь. Когда я открыла, он попытался прорваться внутрь, но я выпихнула пакеты ему в руки.
— Лена, это моя мать! Твоя проблема!
— Проблема? Верни меня домой!
— Верну, когда вернешь доверие. И деньги, если что-то пропало!
— Ничего она не взяла! Не нашла! — он пнул пакет с одеждой. — Не успела!
— Вот именно! Не взяла, потому что не нашла, а не потому что совесть проснулась!
Следующие недели были адом. Денис звонил, угрожал, умолял, плакал. Свекровь тоже не отставала, присылая голосовые сообщения о моей черствости. Но я стояла на своем.
Тамара Львовна таки взяла кредит. Не на триста, а на двести тысяч. Сделала какую-то дешевую подтяжку в сомнительной клинике. Через месяц прислала фото в мессенджер. Лицо у нее было опухшее, перекошенное, но подпись гласила: «Смотри, какая красавица! А ты не помогла! Теперь выгляжу на сорок!»
Выглядела она на все шестьдесят, только с натянутой, как на барабане, кожей и жуткими синяками. И с кредитом на шее.
Денис, как послушный сын, начал платить за этот праздник красоты. Жил он теперь у матери, спал на старом диване. Впервые за годы нашего брака он начал тратить деньги не на себя, а на «семейные нужды». Правда, нужды эти были своеобразные — оплата процентов банку за мамину прихоть.
Через три месяца он пришел мириться. Выглядел помятым, похудевшим, в старой куртке — новый айфон, видимо, пришлось продать.
— Лен, я понял ошибку, — бубнил он, стоя на лестничной клетке. — Понял, когда начал этот чертов кредит платить. Половина зарплаты уходит! Жить не на что! Мама еще и еду требует покупать деликатесную, ей же восстанавливаться надо.
— Уходит на мамину подтяжку? Ну, ты же хотел помочь.
— Лен, прости. Пусти обратно. Я больше никогда...
— Простить? Чтобы мама снова пришла искать деньги, когда захочет грудь увеличить?
— Не придет, обещаю!
— Обещаешь так же, как обещал, что не рылся бы в моих вещах?
Я не пустила его. Подала на развод. Разделили мы только его долги по кредитам, которые он набрал на свои айфоны, благо суд учел, что они брались не на нужды семьи.
А я поняла главное. Когда муж звонит и спрашивает: «Куда ты перепрятала заначку, мать не может найти?» — это не вопрос. Это чистосердечное признание. Признание в том, что ты для него не партнер, а ресурс. И фраза «маме на операцию» не всегда означает вопрос жизни и смерти. Иногда это просто триста тысяч на подтяжку лица за счет невестки.
Заначка — это не просто деньги. Это личная безопасность. Это право на финансовую подушку, особенно когда муж живет одним днем, а его мать считает, что невестка обязана оплачивать ее вечную молодость. Семья — это не открытый доступ к чужим карманам. Это уважение к личным границам и понимание, что чужие деньги остаются чужими, даже со штампом в паспорте. А муж, который помогает матери обыскивать квартиру жены, — это не мужчина. Это сообщник в преступлении под названием «Семейное перераспределение чужих накоплений».
Если вам понравилась история просьба поддержать меня кнопкой палец вверх! Один клик, но для меня это очень важно. Спасибо!