Инна стояла посреди кухни с половником в руке, напоминая себе статую Свободы, только вместо факела — орудие для розлива борща, а вместо независимости — ипотека за «двушку», кредит за машину мужа и сам муж, Виталик, уютно устроившийся на диване.
— Что ты сказал? — переспросила она. Голос звучал спокойно, даже ласково. Так санитары в дурдоме разговаривают с пациентом, который вообразил себя Наполеоном.
Виталик, почесывая живот через футболку с надписью «BOSS» (подарок пятилетней давности, ставший злой иронией судьбы), невозмутимо повторил:
— Я говорю, Иннусь, подарка ты в этом году не заслужила. Ну, объективно если.
Инна медленно опустила половник в кастрюлю. Борщ булькнул, словно подавился от возмущения. На плите шкворчали котлеты — те самые, из «домашнего» фарша по акции, ради которого она сделала крюк в три остановки после работы.
— Объективно, говоришь? — Инна присела на табурет. Ноги гудели. Пятьдесят два года, главный бухгалтер в строительной фирме, а дома — вторая смена: повар, уборщица и психотерапевт для непризнанного гения.
— Ну да, — Виталик начал загибать пальцы. — Смотри. Ты весь год пилила меня насчет работы. Пилила? Пилила. Настроение портила? Портила. А Новый год — это праздник позитива. Зачем дарить подарок человеку, который генерирует негатив? Это экономически нецелесообразно и энергетически неверно.
Виталику было пятьдесят пять. Последние три года он пребывал в состоянии, которое сам называл «творческим поиском и перезагрузкой», а Инна — «хроническим диванодавительством». Раньше он крутил баранку, но потом спина заболела, начальство оказалось «самодурами», а график «рабским». Теперь Виталик искал себя. Искал преимущественно в телевизоре и телефоне, изредка выбираясь на рыбалку. Рыбалка, кстати, требовала от семейного бюджета больше вложений, чем приносила рыбы, но Виталик называл это «добычей пропитания».
— Виталь, — Инна потерла виски. — А ничего, что я этот «негатив» генерирую, потому что мы живем на мою зарплату? Что кредит за твою машину — на которой ты, кстати, только снасти свои возишь — плачу я? Что коммуналка подорожала на 15 процентов, а ты даже показания счетчиков не передал?
— Вот! — Виталик поднял указательный палец вверх. — Опять ты за своё. Деньги, квитанции, бытовуха... Меркантильность тебя погубит, Инна. Я, может, о душе думаю. О гармонии. А ты всё сводишь к колбасе. Скучная ты женщина стала.
— Скучная, значит, — протянула она. — А кушать твоя гармоничная душа, я смотрю, не отказывается. Котлетки будешь? Или святым духом питаться начнешь?
— Котлетки буду, — быстро согласился Виталик, пропуская сарказм мимо ушей. — И горчицы достань, там в холодильнике оставалась.
Инна встала, налила суп. Движения были отработаны годами: тарелка, ложка, хлеб, горчица. Автоматизм рабыни Изауры. Пока муж с аппетитом уплетал ужин, Инна смотрела в окно. Там, за стеклом, падал пушистый снег. Люди тащили елки, пакеты с мандаринами. До Нового года оставалось три дня.
Она вспомнила, как неделю назад в обеденный перерыв бегала по спортивному магазину. Искала Виталику подарок. Он намекал на новый спиннинг — «японец, карбон, невесомый». Спиннинг стоил как половина её аванса. Она тогда стояла у витрины, считала в уме: ипотека, кредит, подарок маме, подарок внучке, стол накрыть... И купила. Потому что «ну как же, муж всё-таки, порадуется, может, добрее станет».
А он, оказывается, подвел итоги года. И вынес вердикт: «Не заслужила»...
— Вкусно, — Виталик вытер рот хлебной коркой. — Но в котлеты лука многовато положила. В следующий раз меньше клади, изжога будет.
— Учту, — кивнула Инна. — В следующий раз вообще мясо класть не буду. Хлеб и вода — пища для просветления.
— Язвишь, — констатировал муж. — Вот поэтому и без подарка. Я, кстати, себе купил тут кое-что. Сэкономил с тех денег, что ты на бензин и продукты давала. Ну, сдачу откладывал.
Инна напряглась.
— И что же?
— Эхолот! — гордо объявил Виталик, выуживая из-под стола коробку. — Теперь рыбалка на новый уровень выйдет. Рыбу буду видеть насквозь! Тридцать тысяч, по акции урвал!
— Эхолот... — повторила Инна. — Ты купил эхолот на деньги, которые я давала на еду, пока я хожу в сапогах, которые уже два раза в ремонте были?
— Ну вот опять ты себя жалеешь. Сапоги у тебя нормальные, кожаные, еще сезон походят. А техника дорожает, надо брать, пока скидки. Ты просто не умеешь приоритеты расставлять, Иннусь. У тебя мышление бедности.
Внутри у Инны что-то щелкнуло. Не громко, не как выстрел, а тихонько так, как лопается перетянутая струна. Тьма накрыла не сразу. Сначала пришло ледяное спокойствие. То самое, с которым хирурги отрезают безнадежную конечность.
Она молча убрала грязную тарелку в раковину. Включила воду.
— Я спать, — бросил Виталик, поднимаясь. — Устал сегодня, весь день обзоры смотрел. Ты там приберись и тоже ложись, тебе завтра на работу.
На следующий день Инна пришла в офис раньше обычного. Открыла банковское приложение.
Так. Зарплата пришла. Годовая премия — спасибо шефу, не обидел — тоже на месте. Обычно эти деньги расписывались за пять минут: половину — на досрочное погашение кредита за машину Виталика, остальное — в «кубышку» на черный день и на текущие расходы.
«Приоритеты, значит, расставлять не умею», — подумала она.
В обед она не пошла в столовую с судочком, в котором лежал вчерашний рис. Она пошла в торговый центр...
В магазине парфюмерии пахло дорогим безумием. Инна купила тот самый крем, на который облизывалась три года. И духи — терпкие, дерзкие, за восемнадцать тысяч.
В магазине одежды она выбрала платье. Не практичное «и в пир, и в мир», а шикарное, темно-изумрудное, подчеркивающее фигуру. И шубку из эко-меха, но такую, что выглядела она как натуральная норка.
Домой она вернулась на такси. Виталик встретил её в коридоре, недовольно хмурясь:
— Ты чего так поздно? В холодильнике шаром покати, суп я доел.
Инна вошла, благоухая новыми духами и морозом.
— А я, Виталик, приоритеты расставляла.
— В смысле? — он уставился на пакеты. — Откуда деньги? Мы же договаривались — всё на кредит за машину!
— Машина — твоя. А я себе купила платье, косметику и... — она сделала паузу, — путевку. В Кисловодск. На десять дней. Уезжаю завтра утром.
— Куда?! — Виталик поперхнулся. — А как же я? А Новый год? Кто будет оливье резать? К нам же твоя мама собиралась, и Петька с женой!
— Маме я позвонила, она рада за меня. Петьке написала, чтобы к тебе заезжали, поддержали отца. Пельмени в морозилке есть. Сам сваришь.
Вечер прошел в гробовом молчании. Виталик демонстративно страдал, всем видом показывая, что живет с предательницей. Инна собирала чемодан.
Утром 30 декабря она уехала...
В Кисловодске было сказочно. Но тревога не отпускала. Виталик не звонил два дня. «Гордый, — думала Инна. — Ждет, что я приползу с извинениями».
31 декабря, за три часа до боя курантов, она сидела в номере санатория, нанося макияж. Вдруг телефон завибрировал. Звонил сын, Петька.
— Мам, привет! — голос у сына был сбивчивый, на фоне слышался какой-то шум, словно кто-то двигал мебель. — Слушай, ты только не падай. Мы с Олей приехали к вам, как ты просила, поздравить отца. У меня же ключи свои есть.
— Ну? И как он? Дуется? — Инна усмехнулась, подкрашивая ресницы.
— Мам... Его нет. В смысле, отца нет дома. И вещей его нет — ни спиннингов, ни одежды, ни того эхолота. Шкафы пустые.
Инна замерла.
— Ушел к своей маме? Обиделся и сбежал? Ну и пусть, перебесится.
— Мам, если бы... — Петя понизил голос. — Тут другое. Замок во вторую комнату, где у вас сейф, высверлен. Сейф открыт. Документов на квартиру нет.
Холод пробежал по спине Инны, моментально стерев расслабленность курорта.
— Что значит — нет документов? Петя, что происходит?
— Подожди, это не всё. Мы когда зашли, дверь была не заперта. На кухне свет горел. Мы думали, отец там. А там... Мам, я тебе сейчас видеозвонок включу. Ты сядь лучше.
Экран мигнул, переключаясь на камеру. Изображение дернулось, сфокусировалось.
Инна увидела свою родную кухню. На столе — гора пустых бутылок и грязной посуды. А во главе стола, на любимом Иннином месте, сидел незнакомый мужик в майке-алкоголичке. Рядом с ним, по-хозяйски положив локти на клеенку, расположилась грузная женщина с ярко-фиолетовыми волосами. Она курила прямо в кухне, стряхивая пепел в Иннину сахарницу.
— Эй, парень! — гаркнула женщина, заметив, что Петя снимает. — Ты камеру-то убери! Я тебе русским языком сказала: мы — новые хозяева! У нас договор купли-продажи на руках, задаток внесен! Ваш папаша нам вчера ключи отдал и расписку написал. Сказал, хата срочно продается, потому что жена померла, а ему деньги на памятник нужны! Так что валите отсюда, пока мы полицию не вызвали!
Связь прервалась. Инна смотрела на темный экран телефона, а в ушах звенела одна фраза: «Жена померла».
Часы в номере показывали 21:00. До Нового года оставалось три часа. До самолета — вечность. А до потери единственного жилья — кажется, считанные минуты...
Развязка истории уже доступна для членов Клуба Читателей ДЗЕН ЗДЕСЬ