— Ты куда так рано?
Катя приподнялась на локте, щурясь от солнца, пробивавшегося сквозь неплотно задернутые шторы. Я замер у двери, сжимая в руке ручку своего потрёпанного портфеля.
— На работу же. Совещание перенесли на восемь утра.
Ложь далась удивительно легко. Почти без запинки. Наверное, потому что за последние три дня я успел отрепетировать эту фразу раз двадцать, стоя перед зеркалом в ванной.
— Опять эти совещания, — вздохнула жена и плюхнулась обратно на подушку. — Приедешь не позже девяти?
— Постараюсь.
Я выскользнул за дверь раньше, чем она успела что-то добавить. На лестничной площадке остановился, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Сердце колотилось так, будто я только что пробежал марафон.
Три дня. Всего три дня прошло с того момента, как Игорь Валентинович, наш директор, вызвал меня в кабинет. Я помню каждую деталь той встречи: его смущённое лицо, нервное постукивание пальцами по столу, фикус в углу с пожелтевшими листьями.
— Понимаешь, Антон, ситуация сложная. Оптимизация, сокращение штата. Ничего личного.
Ничего личного. Я работал в этой конторе одиннадцать лет. Одиннадцать лет приходил к восьми тридцати, одиннадцать лет составлял отчёты, разбирал претензии клиентов, ездил на объекты. И вот — ничего личного.
Выходное пособие, конечно, дали. Три оклада. Игорь Валентинович даже пожал руку на прощание и сказал, что с моим опытом я быстро найду новое место. Я кивнул, собрал личные вещи из ящика стола и ушёл. В коробке оказались: старая кружка с надписью "Лучший папа", календарик пятилетней давности, два засохших маркера и фотография, где мы с Катей стоим на фоне Чёрного моря.
Было два часа дня. Я вышел из офиса, сел в машину и просто сидел минут сорок, глядя на стену соседнего здания. Потом завёл мотор и поехал. Не домой. Куда угодно, только не домой.
Как я скажу Кате? Она ведь только на прошлой неделе показывала мне каталог с плиткой для ванной. Мы собирались делать ремонт. Копили два года на этот ремонт. А ещё у Милки через полгода выпускной в школе, платье надо, фотограф, банкет. А ещё кредит на машину, квартплата, продукты, летом на дачу надо съездить...
Я приехал к матери.
Она открыла дверь, вытирая руки о фартук, и сразу поняла, что что-то не так. Матери всегда понимают. Даже когда ты пытаешься изобразить беззаботность, они видят тебя насквозь.
— Антоша? Ты чего среди дня?
— Отпустили с работы пораньше. Можно зайти?
Она молча посторонилась. На кухне пахло пирогами с капустой. Мама всегда пекла по вторникам — привычка, выработанная за сорок лет замужества. Папа обожал её пироги. Папы не стало три года назад, но мама продолжала печь каждый вторник.
— Чай?
— Давай.
Мы сидели молча минут пять. Она возилась с чайником, я разглядывал трещину на потолке. Наконец она поставила передо мной чашку и села напротив.
— Рассказывай.
И я рассказал. Всё. Про сокращение, про страх, про то, что не знаю, как сказать Кате. Слова сыпались сами, будто прорвало плотину. Мама слушала, не перебивая, только один раз встала, чтобы выключить духовку.
— Останешься на ночь? — спросила она, когда я замолчал.
— Нет, что ты. Катя будет волноваться.
— Ясно.
Она встала, достала из духовки противень с пирогами и начала аккуратно перекладывать их на большую тарелку.
— Мам, я просто не могу ей сейчас сказать. Понимаешь? У неё столько планов, она так радовалась этому ремонту. А я что скажу? "Прости, дорогая, деньги кончились, потому что меня уволили"?
— Говорить надо, Антоша.
— Знаю. Просто... не сейчас. Дай мне время найти что-то новое. Вдруг через неделю устроюсь, и ей даже знать не придётся.
Я приехал домой в обычное время. Изобразил усталость после тяжёлого рабочего дня. Катя рассказывала про свою подругу Ольгу, которая развелась с мужем, Милка демонстрировала новую причёску. Я кивал, улыбался и чувствовал себя полным ничтожеством.
На следующее утро я снова сказал, что еду на работу. Села в машину, доехал до офисного центра, где раньше работал, припарковался неподалёку и просто сидел. Сидел и думал: куда податься? Кому звонить? Какие резюме слать?
Потом поехал к матери.
Она даже не удивилась, когда я появился на пороге.
— Проходи. Как раз суп сварила.
Мы ели молча. Я чувствовал себя школьником, прогулявшим уроки. Нелепо и стыдно. Но уходить не хотелось. Здесь, в этой крохотной двухкомнатной квартире, где я вырос, было спокойно. Никто не требовал отчётов, никто не строил планов на будущее, никто не смотрел с надеждой, ожидая, что ты сейчас что-то решишь.
— Хочешь, диван освободи, отдохни? — предложила мама, собирая тарелки.
— Не надо, мам. Я просто... посижу.
Я сидел на кухне и смотрел в окно. Внизу во дворе играли дети. Соседка с третьего этажа вывешивала бельё на балконе. Где-то лаяла собака. Обычная жизнь, в которой не было места моим проблемам.
— Ты резюме хоть разослал? — спросила мама, вытирая посуду.
— Разослал. Пять штук вчера вечером.
— И что?
— Пока тишина.
— А в центр занятости?
Я поморщился.
— Там копейки платят. На это не проживём.
— Хоть что-то.
Она была права, конечно. Любые деньги лучше, чем никакие. Но признать это означало признать, что я действительно безработный. А я ещё цеплялся за призрачную надежду, что всё как-то рассосётся само.
На третий день я снова приехал к матери. Уже без объяснений и отговорок. Просто приехал, как на работу. Села за кухонный стол, достал ноутбук и начал просматривать вакансии. Мама гладила бельё в комнате и не задавала лишних вопросов.
В какой-то момент я понял: мне здесь хорошо. Странно хорошо. Я будто вернулся в то время, когда проблемы решались сами собой, а самой большой заботой было успеть доделать домашнее задание.
— Мам, — позвал я.
— Что? — она выглянула из комнаты с утюгом в руке.
— Помнишь, когда я в десятом классе контрольную по физике завалил, ты тогда сказала, что всё образуется?
Она усмехнулась.
— Помню. И что, образовалось?
— На переэкзаменовку вытянул. Ты была права.
— Антоша, — она отложила утюг и села напротив меня. — Тогда тебе было шестнадцать. Сейчас сорок два. Контрольная и увольнение — немного разные вещи.
— Понимаю.
— Нет, не понимаешь. Ты прячешься. От жены, от дочери, от жизни. Ты приезжаешь сюда, будто на работу, только чтобы не говорить правду.
Я молчал. Ей не возразишь.
— Катя сильная. Она поймёт. Милка тоже уже не маленькая. Вы вместе справитесь.
— А если нет?
— А если да? — парировала мама. — Антоша, я тебя рожала, растила. Знаю, что ты не трус. Просто сейчас испугался. Это нормально. Но прятаться нельзя.
Я смотрел на её натруженные руки, на седые волосы, на морщинки у глаз. Она пережила смерть мужа, пережила девяностые, когда папе месяцами не платили зарплату. Выжила, выстояла. А я раскисаю из-за увольнения.
— Сегодня скажу, — выдохнул я.
— Вот и славно. А пока пирогов возьми, отвезёшь.
Вечером я долго сидел в машине перед домом, набираясь храбрости. В окнах горел свет. Катя наверняка готовила ужин, Милка делала уроки. Моя семья. Мои родные. И я должен был войти туда и разрушить их спокойствие.
Я поднялся по лестнице, открыл дверь ключом.
— Пап, ты чего такой бледный? — Милка выскочила в коридор и уставилась на меня.
— Всё нормально, солнышко.
Катя появилась из кухни, вытирая руки о полотенце.
— Антон? Ты же обещал в девять...
— Катюш, — я снял куртку и прошёл на кухню. — Мне надо кое-что сказать. Серьёзное.
Она замерла, и я увидел, как в её глазах мелькнул страх. Наверное, подумала о чём-то худшем, чем увольнение. О болезни. Или об измене.
— Меня сократили, — выпалил я. — Три дня назад. Я... не знал, как сказать. Простишь?
Катя молча опустилась на стул. Милка застыла в дверях с учебником в руках.
— То есть ты три дня врал мне? — медленно произнесла жена.
— Да. Я ездил к маме. Сидел там, как идиот, и делал вид, что на работе.
— К маме.
— Да.
Повисла тишина. Потом Катя неожиданно рассмеялась. Тихо, устало.
— Ты совсем как твой отец. Помнишь, он тоже однажды две недели ездил неизвестно куда, когда на заводе задерживали зарплату? Твоя мама тогда чуть с ума не сошла, думала, что любовница завёлась. А он просто стеснялся признаться.
Я растерянно смотрел на неё.
— Ты... не злишься?
— Злюсь. Но понимаю. — Она потянулась ко мне через стол и взяла за руку. — Антон, мы же семья. Да, будет трудно. Да, придётся отложить ремонт. Но мы справимся.
Милка подошла и обняла меня за плечи.
— Пап, у тебя такое образование. Ты новую работу быстро найдёшь. А я могу на каникулах где-нибудь подработать.
Я сидел, обнявшись с дочерью и не выпуская руку жены, и чувствовал, как с души сваливается тяжеленный груз.
— Мама права была, — пробормотал я.
— В чём? — спросила Катя.
— Говорила, что надо не прятаться. Что вы сильные.
— Твоя мама умная женщина, — кивнула жена. — Надо будет завтра к ней заехать, спасибо сказать.
Той ночью я спал спокойно впервые за три дня. А утром проснулся с твёрдым намерением начать всё сначала.