День, начавшийся с леденящего предчувствия, к полудню обрушился на них всей тяжестью сибирской зимы. После визита к старому резчику в Лесном, подтвердившему, что стиль фигурки — особый, «глубинный», и что такие вещи режут не для продажи, а «для дела», они молча ехали обратно в Серебрянск. Добытая информация висела в воздухе «Нивы» тяжёлым, неозвученным грузом. — Значит, Михалыч или кто-то из его круга, — наконец сказала Таисия. Она смотрела на лес, мелькавший за окном, ставший теперь не просто пейзажем, а молчаливым соучастником драмы. — Фигурка — это не просто знак. Это что-то вроде… метки. Как судебная повестка, только от другого суда. — От лесного, — мрачно кивнул Толик, крепче сжимая руль. — И мы теперь эту метку в руках держим, в переносном смысле. Он не договорил, но она поняла. Они стали опасными, не просто неудобными свидетелями, а людьми, которые потянули за ниточку и почувствовали, что на другом конце — не просто клубок, а живая, ядовитая змея. Владимир Петрович, Людка, «учё
Публикация доступна с подпиской
Премиум