- Любаньк! Ну что ты одна тут ломаешься, давай подсоблю. Я баба одинокая, меня никто не ждет, могу и ночевать у вас, коль не выгонишь. И тебе - все полегче.
Любавка, вздрогнув, обернулась. У стола, уже по хозяйски скинув шаль и полушубок у дверей, стояла Анфиса. Разрумянившаяся на морозе, крепкая, веселая, она вместе с хрусткой свежестью морозного воздуха и аромата недорогих духов, которые вчера привезли в сельпо, притащила в дом брата, полный горя и боли, что-то светлое, здоровое, радостное. Прошлась по нечистым уже половицам, подметая мусор подолом, постояла у зеркала, подкрутила выбившиеся из-под тонкого нарядного платка кудряшки, взяла у печи веник, покрутила его, довольно кивнула
- Там на столе плюшки - сама пекла, поешь. Ты что - здесь теперь проживаешь? А как же женишок?
Любавка вдруг насупилась. Оттолкнула к краю узел с плюшками, отобрала веник.
- А что женишок-то? Мы пока женихаемся, ему какая разница где проживаю. И тебе нет дела. Что в веник-то вцепилась? Не хозяйка.
Анфиса хохотнула, бесстыдно сунула руку за пазуху, поправила тяжелую грудь, подошла к устало прикрывшему веки Захару. Только отступила лихорадка, которая чуть было не выжгла ему душу, он дремал, и совершенно мокрые пряди совсем недавно пышных волос мертво облепили лоб.
- Ну, хозяйка- то ваша потопла, что уж тут рядить. А мужику без женского догляду никак. А особо хворому. Не век же тебе за ним портки стирать, девке-то. Тут бабье дело.
Любавке вдруг совершенно дико захотелось выскочить на улицу. Глотнуть воздуха, добежать до дома, помыться в корыте горячей водой, потом надеть все чистое, нарядное, напомадить щеки и сбежать на гулянку. Шли святки, ребята каждый день гульбанили по селу, Ванька все в окошко заглядывал, а ей брата не оставить было, как дитя беспомощное лежал. Она осторожно глянула на гостью, вздохнула
- Ты час побудь, я быстро. Да не лезь к брату, он только-только от лихоманки оправился, завтра Шукар придет, дальше лечить будет.
Анфиса снова прошлась по комнате, фыркнула, глядя на немытую посуду, покопалась в огромном кармане беленького тулупчика, вытащила что-то.
- А ну, поди. Поди, поди, не бойся.
Любавка подошла. У нее прыгали мысли, как зайцы взбесившиеся. Она и понимала, что оставлять с братом эту заразу нельзя, и убежать хотелось к жениху. Да так, что до визгу. Анфиса взмахнула рукой - а у нее в руке -то оказалась шалька пуховая, да с серебристой ниточкой - красоты неописуемой.
- Давай головенку, примерю. Себе из городу привезла, а думаю - дай Захарьиной сестренке отдарю. Она молодая, ей нужнее.
Из зеркала на Любавку смотрела девка необычайной красоты. Шалька так шла ей, вроде как волшебный плат на нее накинули, даже глаза засияли звездочками. Она прижала подарок ладошками поплотнее к щекам, нежный пух ласкал и грел.
- Это ты мне что? Навовсе? Или поносить?
Анфиса чуть мазнула по губам Любаньки своей помадой, усмехнулась
- Да кто ж, дурочка, подарки отбирает. Считай, это я тебе на свадебку. Бери вон ватрушки, неси женишку. Да оставь парочку, ледащего твоего кормить буду.
…
Шукар ворвалась в дом, как стемнело. Рыскнула глазами по углам, зло отмахнулась от елейного голоса Анфисы, потрогала влажный лоб Захара, выругалась грязно. Правда, Захар уже не лежал пластом, а сидел, опираясь на подоткнутые подушки, но вид у него еще был жуткий, вроде мервяка оживили.
- Куда ты ему пирог-то, дура. У него нутро не работает, все загниет внутри. Ему киселя да простокваши только и можно. Приперлась тут. Любанька где?
Анфиса пожала плечами, с размаху уселась на лавку.
- Я откуда знаю, где эта шлындра. С утра нету, по гулянкам бегает.
Шукар достала из узелка кучу маленьких свертков, перо какой-то птицы, бутыль с мутной водой.
- Ну да. А ты, значит, тут пригрелась, как змея на колоде. Думаешь, Насти нет, так ты у него дыру в душе заткнешь. Ишь ты….
Шукар вдруг развернулась лицом к Анфисе, пошла на нее, выставив руки со страшно скрюченными пальцами, и та, как завороженная встала, напялила валенки, повязала шаль.
- Жива его Настька, помни, стервь. А еще увижу тут, в жабу превращу. Или в крысу. Помни!
…
К утру Захар был покрепче. Сам сидел, упираясь руками в матрас, отталкивал руки Шукар, которая пыталась его накормить из ложки, искал глазами что-то. Или кого-то. Не нашел, глянул жалобно на ведьму.
- Нет ее пока, Захарушка. Скоро сестричка твоя придет, побудет с тобой. А Настюшу мы вернем, ты только на ножки встань. Слово старухи железное.
…
- С ума все посходили. Тетка потопла, а они черти чего тут устраивают, Любк. К вам скоро и в дом не зайдешь, черти по углам мерещатся. И утопленницы. Вон, и карты страшно разложить, мало ли.
Сона бурчала, но швыряла карты на стол. Они ляпали влажно и тяжело, как будто она кидала лягушек, и Любавке казалось, что они сейчас упрыгают со стола, спрячутся за печкой. Она придвинулась поближе, всматриваясь в расклад, и ей показалось, что Захар тоже тянет шею, как будто старается разглядеть что-то. А Сона вдруг вскочила, отшвырнула от себя колоду, круглыми глазами уставилась в Любавку.
- Слушай… А она живая!