— Мам, а Дед Мороз придёт? — Лиза дёргала меня за рукав, пока я резала оливье.
— Придёт, солнышко. Обязательно придёт.
Я не знала тогда, что через четыре часа единственным подарком для моих детей станет вид из окна моего детства — та самая заснеженная берёза под родительским балконом.
Всё началось с мандаринов. Точнее, с того, что их не оказалось на столе.
— Костя, ты же обещал купить фрукты! — я старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал.
Он даже не поднял глаз от телефона.
— Забыл. Купишь завтра.
— Завтра? Сегодня Новый год!
Моя свекровь Галина Фёдоровна деликатно покашляла.
— Ничего страшного, Ритуля. У нас же конфеты есть. Дети наедятся.
Ритуля. Я ненавижу, когда она так меня называет. Будто мне снова шестнадцать и я неумелая девчонка, которая не достойна её сына.
Стол накрывала я. Готовила четыре дня — после работы, по вечерам, пока дети делали уроки. Селёдку под шубой делала три часа, потому что свекровь однажды обронила: "А вот моя селёдочка всегда такая нежная получается". С тех пор я тру свёклу на самой мелкой тёрке, измельчаю лук до состояния пюре и выкладываю слои с хирургической точностью.
Костя сидел на диване и смотрел какое-то шоу про машины. Его отец, Виктор Степанович, дремал в кресле, тихо посапывая. А Галина Фёдоровна вязала очередные носки и периодически заглядывала на кухню.
— Ритуля, ты яйца на салат сколько варила? Я всегда ровно семь минут засекаю.
— Восемь, Галина Фёдоровна.
— Ой, тогда они переваренные будут. Резиновые.
Лиза и Артёмка носились по квартире в предновогоднем безумии. Дочка примеряла платье снежинки, сын искал бенгальские огни, которые я спрятала на верхней полке.
Мы сели за стол в половине одиннадцатого. Я так устала, что с трудом держала вилку.
— А где холодец? — первым делом спросил Виктор Степанович.
— Не успела, — тихо ответила я.
— Не успела, — протянула свекровь. — А мы с Витей всегда успеваем. Правда, дорогой?
Костя молчал, накладывая себе очередную порцию.
Часы пробили полночь. Мы чокнулись. Дети засмеялись, запуская хлопушки. На секунду показалось, что всё хорошо.
— Костенька, подари детям подарки, — попросила Галина Фёдоровна.
Он встал, принёс коробки из спальни. Лиза получила куклу, Артём — набор машинок. Дети радовались искренне, и от их счастья защемило в груди.
— А Рите ты что-то подарил? — спросила свекровь с хитрым прищуром.
Костя замялся.
— Да я... думал, сертификат купить в салон красоты. Не успел оформить.
Не успел. Как и мандарины купить. Как и помочь с готовкой. Как и защитить от колкостей своей матери.
— Ничего, — улыбнулась я через силу. — Главное, что дети довольны.
— Вот правильно, — кивнула Галина Фёдоровна. — Мать должна радоваться счастью детей, а не думать о тряпках и украшениях.
Что-то внутри меня треснуло. Тихо, почти беззвучно — как лёд на речке в первые теплые дни.
— А знаете, Галина Фёдоровна, я тоже человек. И мне тоже иногда хочется не только готовить и убирать.
— Да что ты взъелась-то? — встрял Костя. — Мать из лучших побуждений.
— Из лучших, — эхом отозвалась я. — Конечно.
Дальше всё покатилось как снежный ком. Галина Фёдоровна начала перечислять мои недостатки: суп недосоленный, квартира не так прибрана, дети избалованные. Костя молчал, уткнувшись в тарелку. Виктор Степанович сделал вид, что задремал.
— Я двоих вырастила! — голос свекрови набирал обороты. — И никогда себя не жалела! А ты только и делаешь, что ноешь!
— Я ною? — я встала из-за стола. — Я, которая после работы готовлю ваш любимый холодец? Которая каждую субботу слушает, как надо правильно воспитывать моих детей? Которая давно забыла, когда в последний раз муж дарил ей цветы просто так?
— Рита, не надо, — Костя наконец поднял голову. — Не устраивай сцен при детях.
— Сцен? — я рассмеялась. — Это не сцена. Это просто констатация факта.
Лиза заплакала. Артём обнял сестру, испуганно глядя на меня.
— Детки, пойдёмте в комнату, — я взяла их за руки. — Соберём вещи.
— Куда это? — Галина Фёдоровна вскочила.
— Домой. К моим родителям.
— Ты с ума сошла? — Костя схватил меня за локоть. — Сейчас ночь, дети спать хотят!
Я высвободилась.
— Спать они будут у бабушки. У нормальной бабушки, которая их любит, а не воспитывает каждую минуту.
Собирались быстро. Дети молчали, послушно складывая игрушки в пакеты. Я швыряла в сумку вещи наугад — пижамы, зубные щётки, тёплые кофты.
— Риточка, не надо, — Виктор Степанович наконец проснулся. — Давайте спокойно поговорим.
— Поздно, — я застёгивала куртку н дрожащими пальцами.
Костя стоял в коридоре, растерянно переминаясь с ноги на ногу.
— Рит, ну прости. Мать такая, она не со зла.
— Знаешь, что самое обидное? — я посмотрела ему в глаза. — Что ты даже не пытался меня защитить. Ни разу.
Дверь хлопнула так громко, что в подъезде отозвалось эхо.
Таксист оказался молчаливым дядькой лет пятидесяти. Только когда мы отъехали от дома, он негромко спросил:
— Ссора?
— Семейный праздник, — усмехнулась я.
Он кивнул с пониманием и больше не заговаривал.
Дети задремали на заднем сиденье. Артёмка обнимал коробку с машинками, Лизка прижимала к груди куклу. Я смотрела в окно на мелькающие огни, и слёзы сами катились по щекам.
Как это случилось? Когда я превратилась в бессловесную кухарку, которую даже не удостаивают подарком на Новый год? Костя был таким другим, когда мы встречались. Дарил цветы, водил в кино, читал мои любимые стихи. А потом свадьба, дети, бесконечные обеды у свекрови. И где-то между пелёнками и школьными собраниями я потеряла себя.
Мама открыла дверь в халате, заспанная и взволнованная.
— Риточка? Что случилось?
Я только покачала головой. Мама всё поняла без слов. Обняла крепко, как в детстве, когда я приходила из школы с разбитыми коленками.
Папа помог занести вещи, расстелил диваны. Лизу с Артёмкой уложили в мою старую комнату. Дети мгновенно провалились в сон — праздничное перевозбуждение вымотало их окончательно.
Мы с мамой сидели на кухне, пили чай с вареньем. За окном медленно кружил снег.
— Расскажешь? — тихо спросила она.
Я рассказала. Про мандарины и холодец, про постоянные колкости свекрови и Костино молчание. Про то, как я устала быть удобной.
— Знаешь, доченька, — мама задумчиво помешивала чай. — Когда я была в твоём возрасте, твоя бабушка говорила мне: "Женщина должна терпеть". И я терпела. Терпела, пока однажды не поняла, что от меня остались одни нервы и обиды. Тогда я сказала отцу: либо мы живём отдельно от твоих родителей, либо я уезжаю. Он выбрал меня.
— А если Костя не выберет?
Мама пожала плечами.
— Значит, ты узнаешь правду раньше, чем потратишь ещё десять лет на иллюзии.
Я легла спать под утро, когда за окном начало светать. Телефон разрывался от сообщений.
"Рита, прости"
"Давай поговорим"
"Мать уехала"
"Дети где?"
"Позвони хоть"
Я выключила звук и отвернулась к стене.
Прошла неделя. Дети адаптировались быстро — у бабушки с дедушкой всегда веселее. Папа возил их на горку, мама пекла пироги. Я ходила на работу, возвращалась, помогала с уроками. Почти как обычно, если не считать пустоты внутри.
Костя звонил каждый день. Сначала извинялся, потом злился, потом снова извинялся. Я слушала молча.
— Рит, ну сколько можно? Мать больше не лезет, я ей сказал. Приезжай домой.
— Мне хорошо здесь.
— А дети? Им нужен отец!
— Можешь приезжать, когда захочешь. Никто не запрещает.
Он приехал в субботу. Выглядел потерянным и осунувшимся. Мы вышли на балкон, оставив детей с родителями.
— Я скучаю, — сказал он просто.
— Я тоже, — призналась я. — Но это не значит, что я вернусь.
— Почему?
Я посмотрела на заснеженную берёзу. Помню, в детстве папа рассказывал, что её посадил дед в год, когда родилась мама. Дерево пережило засухи, бури, ледяные дожди. А всё потому, что корни были крепкими.
— Потому что я поняла: у нас нет корней. Есть привычка, быт, дети. Но нет того, что держит вместе. Ты не видишь меня, Костя. Для тебя я — часть интерьера. Удобная, привычная, но незаметная.
— Это не так!
— Тогда скажи: какая моя любимая книга?
Он замолчал.
— Какое моё любимое время года? О чём я мечтала в последний раз, когда мы разговаривали? Когда у меня день рождения?
Костя стоял, опустив голову.
— Я... не знаю.
— Вот и я о том же.
Он уехал через час. Дети плакали, я держалась изо всех сил. Мама обняла меня за плечи.
— Ты правильно поступаешь.
— Не знаю, — призналась я. — Просто больше не могу жить, как раньше.
Сейчас конец января. Дети ходят в школу. Костя приезжает по выходным, мы гуляем втроём. Иногда он смотрит на меня так, будто видит впервые.
Позавчера он пришёл с букетом лилий.
— Твои любимые, — неуверенно сказал он.
— Ты помнишь, — удивилась я.
— Начал вспоминать. Много чего.
Не знаю, что будет дальше. Вернусь ли я. Простит ли он. Изменится ли что-то. Но я знаю точно: больше я не буду прятать себя ради чужого удобства.
Мама была права: иногда нужно уехать, чтобы понять, есть ли смысл возвращаться.
А пока я сижу у окна, пью кофе и смотрю на старую берёзу. Она стоит крепко, несмотря на ветер. Потому что корни глубоко.
Очень глубоко.