— Верочка, ты где? Кажется, я что-то сломала...
Я стояла на пороге кухни с пакетом продуктов, и эта фраза окатила как холодный душ. Свекровь склонилась над столешницей, где валялись какие-то детали. Металлические. Знакомые.
— Что случилось, Галина Павловна?
— Да вот, решила кофе смолоть... А она как-то странно заработала, — голос дрожал виноватый. — Я её выключила сразу, но уже... Верочка, прости, пожалуйста.
Моя итальянская кофемолка. Та самая, которую Ярослав привёз из Милана три года назад. Не просто привёз — искал по всему городу, потому что я случайно увидела её в блоге какого-то бариста и вздохнула: "Вот это мечта". Он запомнил. Купил. Подарил просто так, без повода.
Я подошла ближе. Жернова разошлись, корпус треснул. Починке не подлежит — это было видно сразу.
— Ничего страшного, — услышала я свой голос со стороны. Ровный. Спокойный. Абсолютно мёртвый. — Техника ломается. Бывает.
Свекровь посмотрела на меня с благодарностью и... облегчением? Да, именно облегчением. Мол, пронесло, не накричала, не устроила скандал. Правильная невестка, воспитанная.
— Я, конечно, компенсирую, — торопливо добавила она. — Ты только скажи, сколько стоит.
"Пятьдесят восемь тысяч рублей", — хотела ответить я. Но вместо этого произнесла:
— Не нужно, Галина Павловна. Правда. Забудьте.
Она кивнула, ещё раз извинилась и ушла в свою комнату. А я осталась стоять над обломками и думать о том, почему у меня сейчас нет никакого желания плакать. Вообще ничего нет. Пустота.
Галина Павловна живёт с нами полгода. Переехала после того, как упала дома и сломала ногу. Врачи сказали: одной опасно, нужен присмотр. Ярослав, естественно, настоял. "Верунчик, ну она же моя мама. Куда ей идти? Комната свободная есть".
Комната была. Свободного пространства в моей жизни — нет.
Поначалу всё выглядело временно. Нога срастётся — и свекровь вернётся в свою квартиру на другом конце города. Но нога срослась, а Галина Павловна осталась. "Знаешь, так удобнее", — сказала она как-то за ужином. Ярослав согласно кивнул. Я промолчала.
И началось.
Она не делала ничего из того, что обычно показывают в сериалах. Не критиковала мою готовку, не переставляла вещи, не лезла с советами по воспитанию детей — детей у нас пока нет. Она просто... присутствовала. Повсюду. Всегда.
Утром выходила из своей комнаты ровно в семь, когда я ставила чайник. "Доброе утро, Верочка!" — неизменно бодрый голос. Днём звонила узнать, что приготовить на ужин. Вечером сидела в гостиной и смотрела сериалы, которые я терпеть не могла. Громко. Телевизор орал так, что не слышно было собственных мыслей.
Мы с Ярославом перестали заниматься любовью. Просто потому, что я не могла расслабиться, зная, что за стеной спальни — его мать. Один раз он попытался начать разговор:
— Верунь, что с тобой? Ты какая-то... холодная стала.
— Устала, наверное.
— От чего? Мама же тебе помогает по дому.
Да. Помогает. Моет посуду так тщательно, что приходится перемывать. Вытирает пыль везде, кроме мест, где она действительно есть. Готовит ужины из того, что я покупала для других блюд. "А что, вкусно же получилось!"
Я стала приходить домой всё позже. Задерживалась на работе без причины, просто сидела в опустевшем офисе и смотрела в окно. Заходила в кафе выпить кофе — теперь только в кафе, потому что дома моя кофемолка... была.
Ярослав не замечал. Или делал вид, что не замечает. Ему было удобно: мама рядом, жена не скандалит, всё тихо-мирно. Семейная идиллия.
А я задыхалась.
Вечером того дня, когда сломалась кофемолка, я сидела на балконе и куpила. Бросила пять лет назад, но пачку купила по дороге домой. Механически. Просто потому что надо было что-то сделать с этим чувством.
Дверь на балкон приоткрылась. Галина Павловна.
— Можно?
Я кивнула, хотя хотелось сказать "нет". Она присела на табуретку, помолчала.
— Вера, я понимаю.
— Что вы понимаете?
— Что я мешаю.
Повисла пауза. Длинная. Неловкая.
— Вы не мешаете, — солгала я. — С чего вы взяли?
— Я не слепая. И не глупая, хоть вы, наверное, так думаете. Вижу, как ты напрягаешься, когда я захожу на кухню. Как стараешься уйти побыстрее. Как... отстраняешься.
Сигаpета дотлела до фильтра. Я затушила её в банке из-под кофе — мелочь, а приятно.
— Галина Павловна...
— Послушай меня, — она перебила жёстко. — Я прожила шестьдесят три года. Тридцать пять из них одна, после того как мой Петя ушёл. Вырастила Славика, подняла на ноги, выучила. Работала на двух работах, чтобы он ни в чём не нуждался. Думала: вот женится, будут внуки, заживу наконец для себя.
Она замолчала, глядя в темноту за окном.
— А потом случилась эта дурацкая нога. И Славик говорит: переезжай, мама, мы о тебе позаботимся. И я подумала... — голос дрогнул. — Подумала, что наконец-то не буду одна. Что буду нужна. Что у меня снова есть семья.
Что-то сжалось в груди.
— Но семья — это вы со Славой, — продолжала свекровь. — А я... я просто лишний человек, который разрушает то, что вы строили. Я сломала твою кофемолку, Вера. И это не про технику, правда ведь?
Я молчала. Не знала, что сказать.
— Она дорогая была? — тихо спросила Галина Павловна.
— Не в деньгах дело.
— Понимаю. Он дарил.
— Да.
Мы сидели молча. Две женщины на узком балконе пятиэтажки, и между нами — пропасть недосказанности.
— Я уеду, — наконец произнесла свекровь.
— Не надо, — услышала я свой голос. Снова. Но на этот раз он был другим. Живым. — Правда, не надо.
Она посмотрела удивлённо.
— Но ты же...
— Я эгоистка, — перебила я. — Избалованная дура, которая не может поделиться мужем даже с его матерью. Которая обижается за кофемолку.
— Вера...
— Нет, послушайте. Вы правы. Я злилась. До невозможности. До ненависти почти. Потому что вы были везде. Во всём. И мне казалось, что я теряю Ярослава, теряю свою жизнь, свою территорию. Но дело не в вас, Галина Павловна. Дело во мне. В моей неспособности... пустить кого-то внутрь своего пространства.
— Моя мама умеpла, когда мне было пятнадцать. Папа женился через год — на женщине, которая сразу дала понять: я лишняя. В восемнадцать я ушла из дома и больше туда не возвращалась. С тех пор привыкла быть одна. Думала, что это сила. А оказалось — слабость.
Свекровь слушала не перебивая.
— Когда вы переехали, я испугалась. Что снова стану лишней. Что Ярослав выберет вас. Глупо, да? Взрослая женщина, а боится, как ребёнок.
— Не глупо, — тихо сказала Галина Павловна. — Совсем не глупо. И кофемолка... Знаешь, я действительно хотела просто смолоть кофе. Увидела красивую штуку, подумала: угощу Верочку утром. Сделаю приятное. А получилось...
— Получилось по-человечески, — я улыбнулась. Кажется, впервые за полгода. — Техника ломается. Люди тоже ломаются. Но это не значит, что их надо выбрасывать.
Мы ещё немного посидели молча. Потом свекровь поднялась.
— Спокойной ночи, Вера.
— Спокойной ночи, Галина Павловна.
Она уже была в дверях, когда я окликнула:
— Может, вы всё-таки расскажете, как правильно солянку готовить? А то у меня всегда какая-то ерунда получается.
Свекровь обернулась. На лице промелькнула улыбка — несмелая, но настоящая.
— Обязательно. Завтра с утра начнём.
Утром я проснулась от запаха кофе. Настоящего, правильного — Ярослав, оказывается, встал пораньше и сбегал в ту кофейню на углу, где зёрна мололи при тебе.
— Доброе утро, соня, — он поцеловал меня в макушку. — Как спалось?
— Хорошо.
И это была правда. Впервые за долгое время — правда.
На кухне гремела посудой свекровь. Я вышла, и она обернулась:
— Верочка, глянь, я тут подумала... Может, купим новую кофемолку? Вместе выберем. Я добавлю денег, и возьмём хорошую, да?
Я посмотрела на эту женщину — пожилую, чуть сутулую, с настороженным взглядом. Она всегда хотела помочь, старалась, как умела, хотя иногда только сильнее всё запутывала. Я вдруг подумала, как же мы похожи.
— Давайте. Только не итальянскую. Немецкую возьмём, говорят, такие надёжнее. И чтобы всем кофе хватало, — улыбнулась я.
Лицо Галины Павловны просветлело, она будто повеселела за один миг.
А вечером мы втроём сидели на кухне, пили свежий кофе из турки, делились историями. Ярослав что-то рассказывал про работу, и вдруг стало хорошо и уютно, как будто всё давно на своих местах.
Кофемолку потом купили — на следующей неделе. Та самая, немецкая, стоит у меня на полке до сих пор. Каждый раз, когда перемалываю зёрна, почему-то вспоминаю тот вечер — один из самых тёплых в нашей семье.