Лето в провинциальном городке К. всегда было душным и томным. Катя, двадцатидвухлетняя библиотекарша, ценила вечерние прогулки в Заречном парке как глоток свежего воздуха после дня, проведённого среди пыльных фолиантов. Особенно она любила старый пруд в самой глубине парка — овальный, с тёмной, почти чёрной водой, окружённый плакучими ивами, чьи ветви касались поверхности, словно пытаясь что-то выловить из глубин.
Тот вечер 17 августа был особенным — необычно холодным для середины лета. Воздух был настолько прозрачным, что каждый звук казался оглушительно громким: треск цикад, далёкий лай собаки, шелест собственных шагов по утоптанной земле. Катя шла по тропинке, ведущей вдоль воды, завернувшись в тонкий кардиган. Сумерки сгущались быстрее обычного.
Именно тогда она увидела Его.
Сначала это был просто силуэт мужчины метров за пятьдесят от неё. Высокий, худощавый, в тёмной одежде, которая казалась старомодной — широкие брюки, просторная рубашка навыпуск. Он не шёл, а именно бродил — медленно, неравномерными шагами, опустив голову. Катя замедлила шаг. Парк в это время обычно пустовал.
Он остановился у самой кромки воды, там, где ивы образовывали плотный зелёный занавес. Катя увидела, как он наклонился, будто разглядывая что-то у своих ног. Потом он вдруг присел на корточки и начал водить руками по траве, совершая методичные, почти ритуальные движения — провёл ладонью над землёй, затем повторил жест, словно просеивая невидимый песок.
«Наверное, что-то потерял», — подумала Катя и уже хотела крикнуть, предложить помощь, но что-то удержало её. Она прищурилась, пытаясь разглядеть детали сквозь сгущающиеся сумерки.
Он поднял голову.
И Катя поняла.
Поняла не сразу умом, а всем телом — мурашки пробежали от копчика до затылка, сердце замерло, потом заколотилось с такой силой, что стало трудно дышать.
Лица она не видела, но она видела, как сквозь него проступают очертания ив на другом берегу. Видела, как ветер шевелил ветви, но не касался его волос и одежды. Видела, как он стоит у самой воды, но его отражение в тёмной глади пруда отсутствовало вовсе — там была только неподвижная чёрная гладь и свисающие ветви.
Он снова начал двигаться, продолжая свой странный поиск. Его руки проходили сквозь корни старой ивы, как сквозь дым. Он наклонился к воде, и Катя ждала, что вот сейчас он коснётся поверхности, но его пальцы вошли в воду без малейшей ряби, без звука, без физического взаимодействия.
Тишина. Даже цикады замолчали.
Он вдруг резко повернул голову — прямо на Катю. Она не видела его глаз, но ощутила на себе тяжесть взгляда, холодный, безжизненный груз, пригвоздивший её к месту. Её ноги онемели, в ушах зазвенело.
«Беги», — прошептал внутренний голос. «БЕГИ».
Она оторвалась от места, спотыкаясь, побежала по тропинке назад, к выходу из парка. Не оборачиваясь. Сердце колотилось о рёбра, как птица в клетке. Она чувствовала его взгляд у себя в спине — тяжёлый, липкий, преследующий.
Дома Катя налила себе крепкого чаю, но руки тряслись так, что чашка звенела о блюдце. Она пыталась убедить себя, что это игра света и тени, усталость, воображение. Закрыла все окна, задернула шторы, включила все лампы. Но холод, который она ощутила у пруда, остался с ней.
Следующие два дня прошли в нервном ожидании. Катя не ходила в парк, избегала даже разговоров о нём. На работе перебирала старые газеты в архиве — городскую хронику.. Сама не знала, что ищет. Про утопленников? Несчастные случаи? Но что именно — она боялась сформулировать даже мысленно.
На третий день, ближе к полуночи, она сидела на кухне с книгой, пытаясь отвлечься. В квартире было тихо — только тиканье часов в прихожей. И вдруг тиканье прекратилось.
Катя подняла голову. Часы действительно остановились — стрелки замерли на 23:47.
И тогда она поняла, что не одна.
Холод вернулся — тот самый, с пруда. Он наполнял комнату, словно воду, вытесняя воздух. Лампочка над столом моргнула, потом стала тусклой, едва освещая пространство вокруг.
Он стоял в дверном проёме, ведущем из прихожей на кухню.
Ближе он казался ещё более нереальным и оттого более жутким. Молодой мужчина, лет двадцати пяти. Лицо бледное, почти прозрачное, с правильными, но совершенно безжизненными чертами. Тёмные волосы, влажные, будто только что из воды. Та самая старомодная одежда — теперь Катя разглядела, что рубашка серая, с накладными карманами, брюки тёмно-синие, слишком широкие для современных стандартов. И глаза... пустые и глубокие, как сам пруд.
Он не шёл, а словно плыл по воздуху, не касаясь пола. Остановился в трёх шагах от неё. Запах — затхлый, сырой, запах тины и глубокой, стоячей воды.
Катя не могла пошевелиться, не могла крикнуть. Страх сковал её прочнее любых пут.
Он открыл рот. Звук родился не в его горле, а в самом воздухе, в пространстве кухни — низкий, шелестящий, будто голос доносится сквозь толщу воды.
— Ты видела меня. Ты смотрела. Никто не смотрит давно.
Катя попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь хрип.
— Меня зовут Артём, — произнёс голос, и с каждым словом холод усиливался. Я ищу уже долго. Очень долго.
Он сделал паузу, его пустые глаза смотрели сквозь Катю, в какое-то далёкое прошлое.
— Это было летом 1978 года. Я приехал в этот город после института, работал на заводе инженером. Жил в общежитии. Было скучно, одиноко. Я любил гулять у пруда ночами. Там было тихо.
Его голос на мгновение прервался, и в тишине Катя услышала едва уловимый звук — будто где-то капает вода.
— В ту ночь я тоже гулял. Уже поздно. На скамейке у воды сидела девушка. Плакала. Я спросил, что случилось. Она сказала, что её бросил парень, что она беременна, родители выгнали из дома. Говорила, что хочет уйти из жизни.
Артём (если это действительно было его имя) медленно покачал головой. Его движения были плавными, неестественными.
— Я пытался утешить её. Говорил, что всё наладится. Предложил проводить до дома. Она согласилась. Мы пошли через парк к выходу... и тогда из-за деревьев вышли трое. Местные, из неблагополучных семей. Пьяные. Увидели нас, начали приставать.
В воздухе кухни что-то изменилось — стало ещё холоднее, влажнее. Кате показалось, что стены покрываются тёмными пятнами, будто сыростью.
— Они оттащили девушку в сторону. Я пытался защитить её. Один из них ударил меня чем-то тяжёлым по голове. Я упал. Они... они продолжили, с девушкой. Я лежал в нескольких метрах, не мог пошевелиться, чувствуя, как из меня уходит жизнь. Потом один из них подошёл ко мне. Сказал: "Слишком много видел". Они подняли меня, отнесли к пруду. Я пытался сопротивляться, но сил не было. Они... опустили меня в воду. Держали. Я помню тёмную воду над собой, свет фонаря где-то далеко на поверхности, пузыри воздуха... а потом только темноту.
Катя почувствовала, как по её щекам текут слёзы. Ужас смешивался с жалостью.
— Девушку они тоже убили? — прошептала она.
— Не знаю. Думаю, да.
Он снова посмотрел на Катю. В его пустых глазах что-то шевельнулось — отголосок боли, страха, ярости.
После того, как они меня утопили, бросили моё тело в самую глубокую часть пруда, там, где старые коряги. Привязали груз. Меня не искали. Я был приезжим, родных не было. На заводе решили, что я просто уехал. Так и остался там. В темноте. В холоде.
— Что... что ты ищешь? — спросила Катя, уже понимая ответ.
— Тело, — просто сказал призрак. — Моё тело. Чтобы меня нашли. Чтобы знали, что случилось. Чтобы они не остались безнаказанными.
— Но... это было в 1978 году. Прошло больше сорока лет. Мало ли что могло произойти за это время.
— Они живы, — голос Артёма стал резче, в нём появились металлические нотки. — Все трое. Живут в этом городе. Стали уважаемыми людьми. У одного магазин в центре, у другого — цех на том же заводе. Третий работает в администрации. Они забыли. А я — нет.
Катя смотрела на него, и её охватило странное чувство — не просто страх, а тяжёлая, удушающая грусть. Сорок лет в темноте. Сорок лет в холодной воде. Сорок лет поисков.
— Почему ты пришёл ко мне? — спросила она.
— Ты видела меня. Ты обратила внимание. Большинство просто проходит мимо, не замечая. А ты увидела. Ты можешь помочь.
— Как? — голос Кати дрожал.
— Найди моё тело. Сообщи в полицию. Скажи, где искать. Они найдут останки, проведут экспертизу... и тогда правда выйдет наружу. Я не могу уйти, пока меня не найдут. Пока не будет справедливости.
Катя закрыла глаза. Безумие. Всё это — безумие. Галлюцинация от стресса. Но холод был реальным. И этот голос в её голове...
— Хорошо, — прошептала она, сама не веря в то, что говорит. — Я попробую.
Призрак медленно кивнул. Его фигура начала терять чёткость, расплываться, как краска в воде.
— Спасибо, — прозвучал в воздухе последний шёпот. — Ищи там, где три коряги образуют треугольник. Под ними...
Он исчез. Лампочка вспыхнула с обычной яркостью. Часы в прихожей снова пошли, громко пробив полночь. Холод отступил, но не до конца — лёгкая дрожь осталась в костях.
Следующая неделя стала для Кати кошмаром наяву. Она начала с городского архива, с газет 1978-1979 годов. Ничего об исчезновении молодого инженера. Затем она пошла в ЗАГС, попыталась найти запись об Артёме — фамилию она не знала, только имя и год возможной смерти. Тупик.
Она давно была знакома с местным краеведом, стариком Николаем Петровичем, который помнил всё и вся в этом городе. Сначала осторожно, потом всё более прямо она стала расспрашивать о пруде, о возможных преступлениях.
— Странно, что ты спрашиваешь, — сказал как-то Николай Петрович, попивая чай в её квартире. — В конце семидесятых у нас тут действительно была история. Девушку одну нашли в лесу недалеко от парка... изнасилованную, убитую. Дело не раскрыли никогда. А ещё парень один пропал без вести, приезжий. Но милиция решила, что он просто уехал.
— Как его звали? — спросила Катя, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Да вот не помню... Артём, кажется. Артём... Волков? Нет, Власов! Артём Власов. Да, точно. Молодой специалист на заводе.
Катя почувствовала, как у неё похолодели руки.
Той же ночью она снова пошла к пруду. В руках — мощный фонарь, в кармане — нож (абсурдная попытка защиты от того, против чего нож бессилен). Ночь была безлунной, чёрной.
Она нашла место, где видела призрака. Осторожно подошла к воде, светя фонарём по поверхности. Тёмная, неподвижная гладь. И тогда она увидела — метров на десять от берега торчали из воды три кривые, чёрные коряги. Они действительно образовывали почти правильный треугольник.
Катя замерла. Что теперь? Полезть в воду? Ночью? Одной?
Она уже хотела развернуться и уйти, как вдруг фонарь выхватил из темноты на берегу фигуру. Высокую, худую. Артём. Он стоял, глядя на неё. Потом медленно поднял руку и указал в центр треугольника, образованного корягами.
И исчез.
Катя вернулась домой с твёрдым решением. Утром она позвонила в полицию. Сказала, что, занимаясь краеведением, нашла свидетельства о возможном убийстве в Заречном парке в конце 70-х, и что есть указание на место в пруду. Голос её дрожал, но она настаивала.
Её вызвали в отделение, долго расспрашивали. Выглядела она, должно быть, неадекватно — бледная, с трясущимися руками, с безумными глазами. Но упорство (или отчаяние) сделали своё дело. На следующий день к пруду приехала группа водолазов.
Катя стояла в стороне, кутаясь в куртку, хотя день был тёплым. Она наблюдала, как водолазы один за другим уходят под тёмную воду. Прошло два часа. И вот один из них показал на поверхности рукой — сигнал.
Они нашли.
Не просто останки. Они нашли скелет, к ногам которого был привязан старый металлический двигатель от мотоцикла. А рядом, в нескольких метрах — ещё один скелет, поменьше, женский.
Весть потрясла городок. Началось расследование. Катю вызывали снова и снова, требовали объяснить, откуда она знала. Она говорила об архивных поисках, о случайной находке старого дневника (ложь, которую она заранее подготовила). Ей не очень верили, но доказать что-то было нельзя.
Экспертиза установила: останки принадлежат молодому мужчине и женщине, смерть насильственная, давность — около 40-45 лет. На черепе мужчины — следы тяжёлого тупого предмета. По ДНК (к счастью, сохранились зубы) удалось установить личность мужчины — Артём Власов, 1953 года рождения. Девушку опознали по зубным картам — Анна Миронова, местная, 1960 года рождения. Оба считались пропавшими без вести осенью 1978 года.
Полиция начала копать. Всплыли имена — те самые трое, о которых говорил призрак. Их задержали. Один, самый слабый, сломался почти сразу — рассказал всё. Как они тогда, пьяные, наткнулись на пару, как совершили преступление, как убили обоих, чтобы не осталось свидетелей. Сорок лет они жили с этим. Сорок лет.
Катя следила за новостями. Дело получило огласку, о нём писали федеральные СМИ. Она думала, что теперь наступит покой. Что призрак найдёт умиротворение.
Она ошиблась.
***
Прошло два месяца. Осень вступила в свои права, парк опустел, пруд покрылся опавшими листьями. Катя пыталась вернуться к нормальной жизни, но сон её был прерывистым, полным тёмных образов: вода, коряги, бледное лицо с пустыми глазами.
Однажды ночью она проснулась от ощущения, что в комнате кто-то есть. Она открыла глаза — и увидела его у своего окна. Артём. Но он изменился. Его фигура была более плотной, реальной. А в глазах... в глазах была не пустота, а безумная, нечеловеческая ярость.
— Они признались, — прошептал он, и его голос был похож на скрежет камней под водой. — Но приговор... приговор будет мягким. Они не заплатят по-настоящему.
Катя села на кровати, отодвигаясь к изголовью.
— Я сделала, что могла. Их осудят. О них все узнают.
— Недостаточно! — его крик был беззвучным, но от него задребезжали стёкла в окне. — Они дышали все эти годы! Жили! А я в темноте! В холоде!
Он приблизился. Холод снова наполнил комнату, но теперь он был агрессивным, враждебным.
— Они должны присоединиться ко мне. Должны почувствовать то же. Темноту. Холод. Бесконечность.
— Что... что ты хочешь? — еле выдохнула Катя.
— Ты поможешь мне. Ты уже связана. Ты видела. Ты знаешь.
Она покачала головой, ужас сжимал горло.
— Я не могу... Я не буду убивать...
— Не тебе убивать, — его губы растянулись в ужасной пародии на улыбку. — Ты только откроешь дверь. Позволишь мне войти в их дома. А я сделаю всё сам. Они увидят меня перед тем, как... присоединиться ко мне.
Катя поняла. Он хочет не просто справедливости. Он хочет мести. Хочет забрать их жизни. И он выбрал её своим проводником в мир живых.
— Нет, — сказала она твёрдо, хотя внутри всё дрожало. — Я не буду. Ты получил то, что хотел — тебя нашли, правда открылась. Теперь уйди. Покойся с миром.
Призрак замер. Его ярость сконцентрировалась, стала почти осязаемой.
— Ты не понимаешь. Нет покоя. Не может быть. Они отняли у меня всё. Солнце. Воздух. Будущее. Теперь я отниму у них то, что им дорого.
Он протянул руку. Его пальцы почти коснулись её лица. Холод был таким сильным, что Катя почувствовала, как кожа немеет.
— Я вернусь. Когда ты поймёшь, что иного выхода нет.
И он растворился.
***
Сейчас Катя сидит у себя на кухне. На столе перед ней — распечатки статей о деле Власова-Мироновой. Обвиняемые — Пётр Семёнов, Владимир Котов, Алексей Морозов — под домашним арестом, ожидают суда. Их лица на фотографиях — испуганные. Они знают, что конец близок. Но они не знают, что настоящий конец может быть страшнее тюрьмы.
Она смотрит в окно, на тёмный парк вдалеке. Она знает, что он вернётся. Что его ярость не утихла, а только разгорелась от сознания, что убийцы дышат, видят солнце, чувствуют тепло.
И она не знает, что сделает, когда он вернётся. Откажет снова? Или... или уступит? Ведь они действительно виновны. Они украли две жизни. Они жили сорок лет, пока их жертвы гнили в тёмной воде.
Катя закрывает глаза. А что, если история, которую рассказал ей призрак, — не вся правда? Что, если он что-то скрыл? Что, если ярость, которая движет им теперь, питается не только несправедливостью, но и чем-то ещё? Виной? Отчаянием? Осознанием, что он тоже мог быть не свят?
Она не знает. Знает только, что темнота у пруда теперь всегда будет манить её. Что холод в её квартире — не просто осенний сквозняк. И что скоро ей придётся сделать выбор.
А на стене тикают часы. Иногда они останавливаются на 23:47. И тогда Катя понимает — он рядом. Ждёт. Наблюдает.
И пруд, тёмный и глубокий, ждёт своих новых обитателей.