Тридцать первого декабря в девять утра Елена Сергеевна стояла на кухне в позе мыслителя, решающего судьбу империи. Только вместо карты военных действий перед ней лежал список продуктов, а вместо маршальского жезла в руке была зажата терка, видавшая еще Горбачева.
В квартире пахло вареной свеклой и неизбежностью.
— Витя! — крикнула она в глубину коридора, где муж, Виктор Анатольевич, делал вид, что чинит гирлянду. На самом деле он просто наслаждался моментом, когда его никто не трогает. — Ты майонез «Провансаль» брал? Или опять схватил тот, «Лайт», который на вкус как клейстер для обоев?
Из коридора донеслось неразборчивое бурчание. Елена Сергеевна вздохнула. В пятьдесят шесть лет она точно знала две вещи: чудес не бывает, и майонез муж купил, конечно же, по акции. Тот самый, диетический.
План на этот Новый год был идеален в своей простоте, как автомат Калашникова. Они с Витей. Телевизор. Бутерброды с икрой (красной, две банки, купленные еще в октябре по «старой» цене). Холодец, который Елена варила всю ночь, охраняя его от кота Барсика, как зеницу ока. И тишина. Благословенная, звенящая тишина, которую не нарушают ни крики внуков, ни жалобы невестки на несправедливость мироздания.
Сын Пашка с женой Алиной и пятилетним Никиткой должны были уехать в Дом отдыха под Тверь. «Премиум-эко-релакс», как выразилась Алина. Елена тогда еще хмыкнула про себя: «Эко-релакс» за такие деньги — это когда комары кусают тебя экологически чистые, а удобства во дворе, но с wi-fi. Но вслух промолчала. Пусть едут. Главное — подальше.
Она только-только нарезала картошку идеальными кубиками (геометрия в «Оливье» — это признак мастерства, а не занудства, кто бы что ни говорил), как в дверь позвонили.
Звонок был настойчивый, тревожный. Так звонят либо коллекторы, либо свидетели Иеговы, либо родственники, у которых что-то случилось.
Елена вытерла руки о передник и пошла открывать, чувствуя, как где-то под ложечкой начинает ныть предательское предчувствие.
На пороге стояли все.
Пашка с виноватым лицом, держащий в руках пакет с мандаринами (явно купленными в ларьке у метро). Алина в своей новой шубе, купленной в кредит («Ну, Лен-Сергевна, это же инвестиция в статус!»), с лицом трагической актрисы погорелого театра. Внук Никитка, уже жующий что-то подозрительно напоминающее дождик с елки.
И — вишенка на торте апокалипсиса — позади всех маячила мама Алины, Изольда Карловна. Женщина-праздник, женщина-цунами, которая считала себя поэтессой, а всех остальных — обслуживающим персоналом своей гениальности.
— Сюрпри-и-из! — пропела Изольда, вплывая в прихожую и чуть не сбив Виктора, который высунулся на шум. От нее пахло дорогими духами и морозом.
— Мам, пап, тут такое дело... — начал Пашка, переминаясь с ноги на ногу. — Там в этом отеле трубы прорвало. Прямо в люксе. Представляете? Мы деньги вернуть попытались, а они говорят — форс-мажор. В общем, мы решили: чего мы будем по чужим углам мыкаться? Новый год — праздник семейный!
Алина шмыгнула носом и добавила, страдальчески закатывая глаза:
— Мы к вам. У нас даже есть с собой... — она порылась в сумочке и достала бутылку «Советского» шампанского. Теплого.
Елена Сергеевна посмотрела на бутылку, потом на двухлитровую банку огурцов, которые она планировала открыть под бой курантов, потом на свою маленькую кухню. В голове пронеслось бессмертное: «Пропал калабуховский дом».
— Проходите, — сказала она голосом, в котором звенела сталь. — Разувайтесь. Тапочек на всех нет, так что Изольда Карловна, вам достанутся Витины шлепки.
Через час кухня напоминала штаб во время эвакуации.
Идиллия рухнула. Вместо тихого вечера с «Иронией судьбы» намечался банкет на шесть персон с элементами цирка.
— Леночка, а у вас нет безглютенового хлеба? — осведомилась Изольда Карловна, усаживаясь на единственный стул со спинкой и наблюдая, как Елена шинкует лук со скоростью промышленного комбайна. — Я читала, что глютен блокирует чакры.
— У нас есть батон «Нарезной», — отрезала Елена, не оборачиваясь. — Он чакры не блокирует, он их цементирует. Очень полезно для душевного равновесия.
— Фи, как грубо, — поджала губы сватья и потянулась к вазочке с конфетами «Мишка косолапый». Глютен в конфетах ее, видимо, не смущал.
Алина сидела в гостиной и жаловалась Виктору на жизнь.
— Виктор Анатольич, вы не представляете! Мы за этот тур сто тысяч отдали! Сто! А там воды по щиколотку. И администратор хамка. Я ей говорю: «Я блогер, я вас уничтожу!», а она мне швабру сует...
Виктор кивал, как китайский болванчик, и тоскливо поглядывал на балкон, где у него была заначена чекушка коньяка. Он понимал: до полуночи на сухую он не дотянет.
Пашка крутился на кухне, пытаясь быть полезным, но только мешался.
— Мам, а чего колбасы так мало? — он заглянул в нарезку. — Мы с дороги голодные.
— Паша, — Елена остановилась с ножом в руке. — Колбаса «Брауншвейгская» нынче стоит, как крыло от «Боинга». Я брала двести грамм. На двоих. Нас теперь шестеро. Дели в уме.
— Ну чего ты начинаешь? — обиделся сын. — Деньги же не главное. Главное — мы вместе!
«Конечно, не главное, — подумала Елена, яростно натирая морковь. — Особенно когда ипотеку за вашу квартиру мы с отцом помогаем платить, а на сдачу вы едете в эко-отель».
Но вслух не сказала. Она же мудрая женщина. Она «все понимает».
Проблема была не в еде. Еды Елена Сергеевна, как любая советская женщина с генетической памятью о дефиците, наготовила на полк. Холодца было два лотка, селедка под шубой уже пропитывалась в холодильнике, курица ждала своего часа в маринаде. Проблема была в ресурсе.
Елена рассчитывала лежать в ванне с пеной в 18:00. Вместо этого в 18:00 она стояла у раковины, отмывая гору посуды, пока «молодежь» настраивала плейлист в гостиной, а Изольда Карловна читала внуку стихи Бродского, от которых бедный ребенок начал икать.
— Лена! — крикнула Изольда из комнаты. — У Никитки, кажется, аллергия на пыль! Вы давно за диваном мыли?
У Елены дернулся глаз. Тот самый, левый, который начинал дергаться только в моменты крайней опасности — например, во время квартального отчета или визитов налоговой.
Она вытерла руки, вышла в гостиную и оглядела присутствующих.
Пашка лежал на диване с телефоном. Алина красила ногти (запах ацетона смешивался с запахом курицы, создавая неповторимый аромат химической атаки). Изольда Карловна сидела в кресле мужа, закинув ногу на ногу. Витя жался на пуфике в углу.
— Так, дорогие мои, — тихо сказала Елена.
В комнате стало тихо. Даже телевизор, где Женя Лукашин в сотый раз летел в Ленинград, казалось, притих.
— Поскольку у нас форс-мажор, переходим на военное положение, — объявила она. — Я сейчас иду в душ. На час. Дверь закрываю на щеколду. Если кто-то постучит — останется без сладкого. А вы...
Она обвела взглядом семейство.
— Паша, ты чистишь картошку на пюре. Два килограмма. Нож в ящике.
— Мам, ну я же устал...
— Два с половиной, — невозмутимо поправила Елена. — Алина, ты режешь хлеб и накрываешь на стол. Салфетки, вилки, бокалы — чтобы все блестело. Изольда Карловна...
Сватья напряглась, поправляя массивную брошь на груди.
— А вы, Изольда Карловна, как натура творческая, займетесь самым важным. Будете развлекать Никиту. Но не Бродским, а игрой в «Молчанку». Кто дольше промолчит — тот получит самый большой кусок торта.
— Я не ем торты, там сахар, — фыркнула Изольда.
— Значит, получите моральное удовлетворение, — отрезала Елена и, взяв халат, удалилась в ванную.
В ванной она включила воду на полную мощь, села на бортик и закрыла глаза.
Господи, как же хотелось просто лечь и смотреть в потолок.
За дверью слышалась возня.
— Алинка, где у них скатерть?
— Я откуда знаю? Посмотри в шкафу! Ой, ноготь смазала!
— Бабушка, а почему ты молчишь? Бабушка?
— Ммм! Ммм!!!
Елена усмехнулась. Ничего. Труд облагораживает. Особенно тех, кто привык приезжать на все готовое.
Она вспомнила, как в прошлом году Алина выложила пост в Инстаграм: фото стола, накрытого Еленой, с подписью: «Как же я люблю готовить для семьи! #хозяюшка». Елена тогда промолчала. Лайкнула даже. Но осадочек остался, как в том анекдоте про ложечки.
Выйдя из ванной через сорок минут (распаренная, с маской на лице, чтобы выглядеть угрожающе-красивой), она застала картину маслом «Бурлаки на Волге».
Паша дочищал последнюю картофелину, порезав палец. Алина, чертыхаясь, пыталась красиво сложить салфетки, но они получались похожими на помятые оригами. Изольда Карловна сидела с раздутыми щеками — молчала, соревнуясь с внуком, который уже давно забыл про игру и смотрел мультики.
— Ну вот, — бодро сказала Елена, снимая тюрбан из полотенца. — Совсем другое дело. Атмосфера праздника приближается. Витя, доставай стол-книжку.
Главный сюрприз был впереди.
В десять вечера все сели за стол. Провожать Старый год.
Стол ломился. Холодец дрожал, как первокурсница на экзамене. Селедка под шубой гордо возвышалась пурпурным курганом.
Алина сразу достала телефон.
— Ой, надо сторис запилить! — она начала крутиться вокруг стола, выбирая ракурс. — Изольда Карловна, уберите локоть, вы загораживаете эстетику!
— Алина, — ласково сказала Елена Сергеевна, накладывая себе салат. — А ты знаешь, сколько сейчас стоят яйца?
— Что? — не поняла невестка, не отрываясь от экрана.
— Яйца, говорю. Десяток. А куры? А икра?
— Ну, рублей сто? — неуверенно предположила Алина.
Елена Сергеевна рассмеялась. Смех получился низким, грудным, немного зловещим.
— Сто рублей сейчас стоит только подышать в магазине, и то через раз. Этот стол, дорогие мои, по скромным подсчетам, стоит как ваш платеж по кредиту за новый айфон.
За столом повисла тишина. Паша перестал жевать огурец.
— К чему ты это, мам? — напрягся он.
— Да ни к чему, сынок, — Елена улыбнулась и подняла рюмку с наливкой. — Просто хочу тост сказать. За экономику! За то, чтобы в Новом году вы, дети, наконец, научились считать не только лайки, но и деньги. И чтобы поняли одну простую вещь: бесплатный банкет бывает только в мышеловке. Или у мамы. Но у мамы лимит не резиновый.
— Какой-то грустный тост, — протянула Изольда Карловна, поглядывая на икру. — Меркантильный. Где полет души?
— Полет души, Изольда Карловна, обеспечивается крепким финансовым фундаментом, — парировала Елена. — Иначе это не полет, а свободное падение без парашюта.
Она выпила, закусила грибочком и почувствовала, как внутри разливается тепло. Сказала. Наконец-то сказала.
А потом случился катарсис.
В одиннадцать часов, когда президент уже готовился к выходу в эфир, а шампанское начало действовать, Никитка, играя под столом, дернул за край скатерти.
Той самой, которую Алина постелила криво.
Все произошло в замедленной съемке.
Ваза с «Оливье» поехала. Графин с морсом накренился. Изольда Карловна взвизгнула на ультразвуке.
Елена Сергеевна даже не дернулась. Она просто смотрела, как легендарный салат медленно, но верно сползает прямо на колени Алине, на ее новую, купленную в кредит шубу, которую та почему-то решила не снимать для красивых фото.
Шлеп!
Майонезно-гороховая масса живописно распласталась по дорогому меху.
— А-а-а! — закричала Алина. — Это же норка! Это же поперечка!
— Это карма, деточка, — философски заметила Елена Сергеевна, подцепляя вилкой уцелевший кусок колбасы. — Зато теперь у тебя действительно «шуба» под шубой. Эксклюзив.
Пашка кинулся оттирать жену салфетками, только размазывая майонез. Изольда Карловна хваталась за сердце. Никитка ревел.
А Виктор Анатольевич вдруг посмотрел на жену, подмигнул и тихо, чтобы никто не слышал, сказал:
— Ленка, ты гений. Я видел, ты ногой стол подтолкнула.
Елена округлила глаза:
— Окстись, Витя! Я женщина приличная. Это все гравитация.
В час ночи квартира опустела.
Алина, рыдая над испорченной шубой, потребовала вызвать такси домой. «Там хоть и не топят, но безопасно!» — кричала она. Изольда Карловна заявила, что в этом доме «тяжелая аура» и она задыхается без духовности. Пашка, грустный и голодный (поесть толком не успели), поплелся за своими женщинами, прихватив с собой лоток с холодцом («Ну мам, ну хоть что-то дай с собой!»).
Елена Сергеевна закрыла за ними дверь. Дважды провернула замок. Накинула цепочку. И на всякий случай перекрестила дверь.
Тишина вернулась. Густая, ватная, прекрасная.
Она прошла на кухню, перешагивая через остатки «Оливье» на полу. Барсик уже с энтузиазмом доедал то, что не попало на шубу невестки.
— Ну что, мать? — Виктор достал из холодильника маленькую баночку — настоящую черную икру, которую он прятал за кастрюлей с супом. Сюрприз. — С Новым годом?
— С Новым годом, Витя, — Елена устало опустилась на стул.
Они сидели среди разгрома, ели черную икру чайными ложками прямо из банки, закусывали батоном (тем самым, с глютеном) и смотрели на мигающую гирлянду.
— Знаешь, — сказала Елена, глядя, как муж разливает остатки шампанского. — А хорошо посидели. Душевно.
— Ага, — кивнул Виктор. — Главное — быстро.
За окном грохотали салюты, кто-то орал пьяные песни, страна гуляла. А Елена Сергеевна думала о том, что завтра ей придется отмывать пол от майонеза. Но это будет завтра. А сейчас у нее было самое дорогое, что может быть у женщины в ее возрасте: бутерброд с икрой, муж, который не бесит, и, наконец-то, пустая квартира.
— Вить, — спросила она вдруг.
— А?
— А как ты думаешь, майонез с норки химчистка выведет?
— Не знаю, Лен. Но я слышал, жирные пятна хорошо солью выводить.
— Надо будет Алине написать. Пусть посыплет солью. И поперчит. Для вкуса.
Они чокнулись и рассмеялись. Счастливые люди, пережившие нашествие и сохранившие рассудок. И холодец. Один лоток все-таки остался...
***
Эксклюзивные новогодние рассказы, доступ к которым открыт только избранным. Между строк спрятаны тайные желания, неожиданные развязки и та самая магия, которой не делятся в открытую: