— Оленька, ну что ты как неродная? — Полина Семёновна вальяжно отодвинула пустую тарелку из-под холодца и обвела взглядом праздничный стол. — Подумаешь, сорок тысяч на продукты. Мы же семья! Или ты теперь каждый кусок колбасы в гостевом горле считать будешь?
Глеб, сидевший напротив матери, прятал глаза в тарелке с оливье. Его сестра Лариса, громко прихлебывая чай, согласно закивала:
— Вот именно, Оль. Мы к вам из другого города тащились, на билеты потратились. Валера вон вообще смену на заводе пропустил, чтобы детей к дедушке с бабушкой привезти. А ты — «скинуться». Прямо как в бухгалтерии, честное слово. Даже аппетит испортила.
Оля стояла у раковины, глядя на гору посуды, которую ей предстояло перемыть. Руки, сухие от моющих средств и бесконечной чистки овощей, мелко дрожали. В висках стучало. Это был третий день «новогодних каникул», и за эти три дня её уютная, выстраданная квартира превратилась в проходной двор.
— Аппетит, значит, испортила? — тихо, почти шепотом переспросила Оля, разворачиваясь к «дорогим гостям». — А то, что вы приехали с двумя пустыми сумками и одной коробкой самых дешевых конфет на шестерых — это вам аппетит не портит?
В комнате повисла тяжелая, липкая тишина. Только телевизор бодро вещал о праздничном настроении.
Оля и Глеб жили вместе восемь лет. Квартиру Оля получила в наследство от бабушки — сталинку с высокими потолками, которую они с мужем три года приводили в порядок, вкладывая каждую свободную копейку. Глеб был человеком мягким, исполнительным, но перед матерью, Полиной Семёновной, пасовал всегда. Та жила в области, держала в ежовых рукавицах дочь Ларису и её бесхребетного мужа Валеру, и свято верила, что «старшим надо в ножки кланяться».
Нынешний визит не планировался. 30 декабря, когда Оля только закончила годовой отчет (она работала ведущим бухгалтером в крупной логистической компании), в дверь позвонили. На пороге стоял табор: свекровь, Лариса, Валера и двое их сыновей-подростков.
— Сюрприз! — провозгласила тогда Полина Семёновна, внося в прихожую запах морозного воздуха и дешевых духов. — Решили, чего мы там в глуши сидеть будем? Поедем к Глебушке, в город! У него квартира большая, Оля хозяйка знатная.
И «хозяйка знатная» принялась за работу. Глеб только виновато разводил руками: «Ну не выгонять же их на мороз, Оль». За три дня из холодильника исчезли стратегические запасы икры, купленной к празднику, запеченная утка, домашние соленья и три бутылки дорогого вина. Гости ели много, шумно и совершенно не заботились о том, на чьи деньги это куплено.
— Полина Семёновна, — Оля вытерла руки о фартук и села на край стула. — Я вчера посчитала. Помимо тех сорока тысяч, что ушли на закупку, мы потратили еще десять на «дозакупку» спиртного и деликатесов, которые Лариса захотела «просто попробовать». Плюс коммунальные услуги: вода течет литрами, свет горит везде. Я предложила по-честному — разделить расходы на еду между тремя работающими семьями. Вами, Ларисой и нами. По пятнадцать тысяч с каждой «ветки» семьи. Это справедливо.
— Справедливо? — Лариса вскочила, её лицо пошло красными пятнами. — Ты слышишь, мама? Она с нас деньги требует! За то, что мы к родному брату приехали! Глеб, ты мужик или кто? Скажи ей!
Глеб наконец поднял голову. В его глазах читалась мучительная борьба между привычкой подчиняться и остатками здравого смысла.
— Оль, ну может не сейчас? — промямлил он. — Праздники же. Давай потом разберемся...
— Потом не будет, Глеб, — Оля почувствовала, как внутри что-то окончательно лопнуло. — Потом у нас будет пустой счет и долги за квартиру. Ты забыл, на что мы копили?
Глеб вздрогнул. Они копили на операцию для Олиного отца. Не экстренную, но крайне необходимую, чтобы он мог снова нормально ходить. Пятьдесят тысяч, которые «проели» родственники за три дня, были частью той суммы.
— Ой, подумаешь, операция! — подала голос Полина Семёновна, подливая себе чаю. — Сват еще крепкий, подождет. А у Лариски дети растут, им фрукты нужны, витамины. Ты, Оля, эгоистка. Всё под себя гребешь. Дом этот — он ведь теперь и Глеба тоже. А значит, и наш. Мы тут имеем право находиться столько, сколько захотим.
— Вот тут вы ошибаетесь, Полина Семёновна, — голос Оли стал ледяным. — Согласно статье 36 Семейного кодекса РФ, имущество, полученное одним из супругов в дар или в порядке наследования, является его личной собственностью. Эта квартира — только моя. Глеб здесь просто прописан. И как собственник, я имею полное право устанавливать правила нахождения в этом помещении.
Свекровь поперхнулась чаем. Юридическая прямолинейность Оли подействовала как ушат холодной воды.
— Ты... ты что, нас выставишь? — прошипела Лариса. — Родню? На улицу?
— Я предлагаю вам конструктивный диалог, — Оля достала из кармана смартфон и открыла приложение банка. — Либо вы сейчас переводите свою долю расходов на питание, либо завтра утром я вызываю такси до вокзала. И поверьте, я найду слова, чтобы объяснить полиции, почему посторонние люди отказываются покидать мою частную собственность.
— Глеб! — взвизгнула Полина Семёновна. — Ты видишь, кого ты в дом привел? Мегеру! Сутяжницу! Она же мать твою родную под статью подвести хочет!
Глеб медленно встал. Он посмотрел на мать, которая всегда требовала от него послушания, но никогда не давала тепла. Посмотрел на сестру, которая привыкла жить за чужой счет. И наконец, посмотрел на Олю.
Её лицо было бледным, под глазами залегли тени. Он вспомнил, как она вчера до трех ночи резала эти чертовы салаты, пока они все смотрели комедии. Как она утром, стараясь не шуметь, шла в магазин, потому что «детишкам захотелось свежих круассанов». Он увидел её руки — покрасневшие, с содранной кутикулой.
И в этот момент он впервые за много лет отчетливо увидел разницу между «семьей по крови» и «семьей по любви».
— Оля права, — тихо сказал Глеб.
— Что?! — хором выдохнули гости.
— Мам, Оля права, — Глеб заговорил тверже. — Вы приехали без предупреждения. Вы не вложили ни рубля. Вы ведете себя так, будто мы вам должны по факту вашего существования. Но Оля работала весь год, чтобы помочь своему отцу. А вы эти деньги просто съели. И даже «спасибо» не сказали. Мам, переводи деньги. Лариса, ты тоже.
Полина Семёновна театрально схватилась за сердце.
— Ох, давление... Валера, неси таблетки! Дожил... сын родной мать попрекает куском хлеба!
— Полина Семёновна, — перебила её Оля, — оставьте этот спектакль для соседа по даче. Ваше давление всегда повышается строго по расписанию конфликтов. Это называется «психологическая манипуляция чувством вины». Но со мной это больше не работает. Я прошла курс по личным границам и знаю: человек, который действительно плохо себя чувствует, не требует добавки жаркого.
Лариса начала было что-то кричать про «городских выскочек», но Валера, до этого хранивший молчание, вдруг достал телефон.
— Да ладно тебе, Лар, — буркнул он. — Оля дело говорит. Мы реально на халяву приехали. Глеб, сколько там с нас? Семь с половиной? Сейчас перекину.
— Валера, ты с ума сошел?! — Лариса попыталась выхватить телефон.
— Сядь! — неожиданно рявкнул Валера. — Достала уже. Вечно мы как попрошайки. Оля, извини. Мы завтра уедем.
Вечер закончился в тяжелом молчании. Полина Семёновна заперлась в комнате, изображая смертельную обиду. Лариса злобно шуршала вещами, собирая чемоданы.
Оля вышла на балкон. Морозный воздух обжег легкие. Сзади подошел Глеб и накинул ей на плечи плед.
— Прости меня, — прошептал он, обнимая её сзади. — Я долго был слепым. Думал, что мир в семье важнее справедливости. Но какой это мир, если он строится на твоем износе?
Оля прижалась к его рукам. Впервые за эти дни ей захотелось не кричать, а плакать. От облегчения. От того, что она больше не одна в этой битве.
— Знаешь, Глеб, — сказала она, глядя на огни ночного города. — Есть такое понятие в психологии — «драматический треугольник Карпмана». Жертва, Спасатель и Преследователь. Твоя мама мастерски играет Жертву, заставляя тебя быть Спасателем, а меня — Преследователем. Но единственный способ выйти из этого ада — перестать играть свою роль. Сегодня мы это сделали.
Утром квартира опустела. Гости ушли, не попрощавшись, громко хлопнув дверью. На кухонном столе лежала та самая нераспечатанная коробка дешевых конфет.
Оля открыла её, взяла одну конфету и поморщилась — сплошной соевый жир. Она выбросила коробку в мусорное ведро и принялась варить кофе. Настоящий, ароматный, только для двоих.
На телефон пришло уведомление. Оля взглянула на экран и улыбнулась. Это было сообщение от папы: «Оленька, спасибо за перевод! Врач сказал, что место на февраль за нами забронировано. Жду вас с Глебом на блины».
Оля села у окна, глядя, как снег заметает следы уехавшего такси. На душе было чисто и спокойно. Она знала, что Полина Семёновна еще долго будет рассказывать всем знакомым, какую «змею» пригрел её сын. Но это больше не имело значения. Потому что в её доме наконец-то наступил настоящий Новый год — год, где ценят не только «кровь», но и человеческое достоинство.
Она сделала глоток кофе и поняла: это самый вкусный завтрак в её жизни. Потому что он был оплачен не только деньгами, но и смелостью быть собой.