Четвёртый день подряд я наблюдала из окна, как соседка Марина выкатывает коляску, нагибается над ней, поправляет одеяльце — а внутри пусто.
— Ты только посмотри на неё, — прошептала Клавдия Ивановна, подойдя к моему окну. — Опять со своей коляской. Бедная девочка, совсем рассудком тронулась.
Я молча кивнула, продолжая наблюдать. Марина аккуратно укрывала невидимого младенца голубым пледом, словно защищая от осеннего ветра. Потом медленно покатила коляску по дорожке вдоль дома.
— Говорят, у неё ребёночек умер, — продолжала Клавдия Ивановна, явно наслаждаясь возможностью поделиться сплетней. — Вот она и не может смириться. Каждый день гуляет с пустой коляской, представляешь?
Последние недели я часто видела Марину. Молодая женщина лет тридцати, всегда одетая скромно, но опрятно. Она переехала в нашу квартиру три месяца назад, после развода. Так, по крайней мере, рассказывала всё та же Клавдия Ивановна, наша дворовая сплетница.
— Может, ей помощь нужна? — неуверенно предположила я. — Психолог какой-нибудь?
— Да кто с ней разговаривать-то будет! — фыркнула Клавдия Ивановна. — Ненормальная же. Я вчера попыталась заговорить — она так на меня посмотрела, будто я враг народа. И ушла, не ответив ни слова.
После ухода соседки я долго стояла у окна, размышляя. Мои внучки жили в другом городе, виделись мы редко. Квартира казалась пустой и тихой. Может быть, поэтому история с Мариной так меня зацепила? Я понимала, каково это — чувствовать пустоту.
На следующее утро я специально вышла к подъезду ровно в десять — в то самое время, когда Марина обычно отправлялась на прогулку.
Она появилась минута в минуту, толкая перед собой добротную коляску. Я приготовилась заговорить, но вдруг заметила: Марина что-то тихо напевает, наклоняясь к коляске. Мелодия была нежной, похожей на колыбельную.
— Доброе утро, — осторожно поздоровалась я.
Марина вздрогнула и обернулась. В её глазах мелькнула настороженность.
— Здравствуйте.
— Простите, что вмешиваюсь... Я Людмила Петровна, живу в соседнем подъезде. — Я замялась, не зная, как продолжить. — Вижу, вы каждый день гуляете. Погода сегодня хорошая, правда?
— Да, отличная, — Марина явно спешила закончить разговор.
— Послушайте, — я решилась. — Я не хочу лезть не в своё дело, но... если вам нужна помощь или просто поговорить...
Марина замерла. Несколько секунд она изучала моё лицо, словно пытаясь понять, с какими намерениями я подошла.
— Вы тоже думаете, что я сумасшедшая? — тихо спросила она.
— Нет, — ответила я. — Я думаю, что у каждого человека своя история. И что большинство окружающих слишком быстро судят, не разобравшись.
Марина вздохнула и посмотрела на коляску.
— Хотите, я покажу вам кое-что?
Она осторожно откинула край голубого пледа. Я наклонилась и... ахнула. В коляске лежал крошечный младенец. Настоящий, живой ребёнок. Он мирно спал, его крошечная грудка равномерно поднималась и опускалась.
— Но... как... я видела... — я не могла подобрать слова.
— Коляска только выглядит пустой издалека, — пояснила Марина. — Дети такие маленькие, их почти не видно под одеялом. Да и не всегда есть ребёнок — я забираю их по очереди.
— Забираете? Откуда?
Марина поправила плед и посмотрела на меня:
— Я волонтёр в перинатальном центре. Там есть палата для младенцев, от которых отказались матери. Дети здоровы, но им нужен уход, свежий воздух, контакт. А персонала катастрофически не хватает. Медсёстры физически не успевают гулять с каждым малышом. Вот я и... помогаю.
Я опустилась на лавочку рядом с подъездом. Информация никак не укладывалась в голове.
— т.е. вы берёте чужих детей и гуляете с ними? Просто так?
— Не совсем чужих, — мягко возразила Марина. — Знаете, эти младенцы ничьи. У них нет родителей, которые бы их любили. Нет мамы, которая споёт колыбельную. Они лежат в палате, и никто не берёт их на руки, кроме медперсонала во время кормления и процедур. А ведь младенцам нужно тепло, нужны прикосновения, голос. Иначе они плохо развиваются.
— Господи, — только и смогла выдохнуть я. — И как долго вы этим занимаетесь?
— Два года. После... после того как я сама потеряла ребёночка на восьмом месяце.
Марина произнесла это спокойно, но я увидела, как дрогнули её губы.
— Мне было очень плохо. Муж не выдержал, ушёл. Я осталась одна, в квартире, где всё было готово для малыша. Кроватка, игрушки, одежда... И пустота. Врач посоветовала мне обратиться к психологу. А та предложила попробовать волонтёрство. Сказала, что помощь другим — лучшая терапия.
— И вы пошли в перинатальный центр?
— Не сразу. Сначала я думала, что не смогу. Что будет слишком больно видеть младенцев. Но когда пришла туда в первый раз и увидела этих крошек... Людмила Петровна, они ведь ни в чём не виноваты. Они просто родились не в то время, не тем людям. А им так нужна любовь.
Марина покачала коляску, и малыш во сне зашевелился, выставив крошечный кулачок из-под пледа.
— Этого мальчика зовут Артём. Мама отказалась от него прямо в роддоме. Ему две недели. Он здоров, и скоро его передадут в приют, где он будет ждать приёмных родителей. А пока он здесь, я стараюсь, чтобы он чувствовал заботу.
Слёзы потекли по моим щекам раньше, чем я успела их сдержать.
— Простите, — я достала платок. — Просто... я не ожидала. Все вокруг говорили такие гадости.
— Знаю, — кивнула Марина. — Но я не могу каждому объяснять. На это нет времени. Да и не все поймут. Многие считают, что я занимаюсь ерундой. Что это не моё дело.
— Нет, — твёрдо сказала я. — Это самое важное дело, которое только может быть.
Мы ещё долго сидели на той лавочке. Марина рассказывала о центре, о детях, которых она успела узнать. Некоторых уже усыновили, и это были самые счастливые истории. Другие всё ещё ждали своих родителей.
— Знаете, что самое страшное? — тихо сказала Марина. — Когда рядом никого нет, младенцы перестают плакать. Они понимают, что никто не придёт, и просто молчат. Это называется госпитализм. Дети теряют способ эмоционально реагировать.
— Боже мой...
— Поэтому каждая прогулка, каждая минута внимания так важны. Я пою им, разговариваю, глажу по головке. Делаю всё, что делала бы любая мама.
Артём проснулся и тихонько заныл. Марина осторожно взяла его на руки, прижала к себе и заговорила нежным голосом:
— Тише, мой хороший, тише. Мы сейчас ещё немного погуляем, подышим свежим воздухом, а потом вернёмся. Там тебя покормят, и ты будешь сладко спать.
Малыш успокоился, уткнувшись личиком ей в плечо. Я смотрела на эту картину и чувствовала, как внутри что-то меняется.
— Марина, — медленно произнесла я. — А можно... можно мне тоже попробовать? Стать волонтёром?
Она подняла на меня удивлённые глаза:
— Правда?
— Правда. Мои внучки далеко, я их редко вижу. А здесь... здесь дети, которым действительно нужна помощь. Я могу гулять, могу держать на руках, петь песенки. У меня есть время и... и очень много нерастраченной любви.
Марина улыбнулась — впервые за всё наше знакомство я увидела, как преобразилось её лицо.
— Тогда пойдёмте. Я познакомлю вас с заведующей отделением. Там всегда рады помощи.
Через неделю я уже гуляла со своей первой подопечной — крошечной девочкой Машей. Ей было всего десять дней, и она помещалась на моих ладонях. Я качала коляску, напевала старые колыбельные и чувствовала, как пустота внутри постепенно заполняется смыслом.
Клавдия Ивановна чуть не упала, когда увидела меня с коляской.
— Людка! Ты что, совсем?! — воскликнула. — Теперь и ты туда же!
— Клавдия, — спокойно ответила я. Если хочешь знать правду, приходи завтра в десять утра к подъезду. Марина всё объяснит. А ещё лучше — присоединяйся к нам.
— С ума все посходили, — пробурчала соседка, но на следующий день она всё-таки пришла.
А ещё через месяц во дворе можно было увидеть удивительную картину: три женщины разного возраста гуляют с колясками, разговаривают, смеются. Прохожие больше не шушукались. Многие останавливались, спрашивали, что к чему. И некоторые тоже захотели помочь.
— Знаешь, Марина, — сказала я однажды, когда мы сидели на нашей любимой лавочке. — Когда я встретила тебя, я думала, что ты несчастная женщина, живущая в выдуманном мире.
— И что теперь думаешь?
— Что ты самый счастливый человек из всех, кого я знаю. Потому что ты нашла способ превратить свою боль в любовь.
Маша в моих руках тихонько причмокнула во сне. Я погладила её по мягкой головке и улыбнулась. Теперь каждое утро я просыпалась с мыслью о том, что сегодня снова увижу своих малышей. Что смогу подарить им немного тепла, заботы и надежды.
Теперь каждое утро мы гуляем вдвоём — она с одной коляской, я с другой, и прохожие больше не шушукаются, а спрашивают, как помочь. И это, наверное, и есть настоящее счастье — когда твоя жизнь наполнена смыслом, а сердце не пустует.