Все говорили, что мне повезло со свекровью. Еще бы: отдать молодоженам ключи от «сталинки» в центре города, а самой ютиться на даче — это подвиг. Я тоже так думала, пока однажды не вернулась с работы пораньше и не застала «святую женщину» перебирающей моё нижнее белье.
***
— Ленка, ты дура или притворяешься? — Светка чуть не выронила чашку с кофе. — Тебе квартиру дарят! В центре! Потолки три метра, лепнина, паркет! А ты нос воротишь?
— Я не ворочу, — огрызнулась я, ковыряя вилкой уже остывший чизкейк. — Просто... странно это всё. Она же эту квартиру как зеницу ока берегла. Даже квартирантов не пускала, чтобы «ауру не испортили». А тут — нате, живите, дети дорогие.
— Может, она внуков хочет? — подмигнула подруга. — Умасливает.
— Внуков она хочет, ага. Она хочет, чтобы Игорь был у неё под боком. Ты же знаешь Антонину Павловну. Она без звонка даже в туалет не ходит, советуется с сыночком.
Светка закатила глаза.
— Слушай, дареному коню в зубы не смотрят. Вы сейчас за съемную «однушку» отдаете половину Игоревой зарплаты. А там — бесплатно. Ремонт сделаете под себя, заживете... Ну, будет заходить раз в неделю на чай, потерпишь.
Если бы я знала тогда, что «чаем» дело не ограничится, я бы бежала от того дома до самой канадской границы.
Вечером того же дня Игорь светился, как начищенный самовар.
— Ленусь, мама уже вещи пакует! Представляешь, она реально переезжает в поселок. Говорит, воздух там свежий, огород, соседки хорошие. А нам — полная свобода!
Он обнял меня, приподнял и закружил по тесной кухне нашей съемной хрущевки.
— Игореш, подожди, — я попыталась высвободиться. — А документы? Она дарственную оформит?
Муж поставил меня на пол, и улыбка сползла с его лица, как плохо приклеенные обои.
— Ну начинается... Лен, ты опять? Какая дарственная? Это же мамина квартира. Она просто пускает нас жить. Бесплатно! Ты понимаешь это слово? Мы за год на машину накопим!
— А если мы ремонт сделаем, вложимся, а она передумает? — гнула я свою линию. — Или решит вернуться?
— Мама? Передумает? — Игорь фыркнул. — Да она для нас живет! Она же видит, как нам тяжело. Как тебе не стыдно такие вещи говорить? Она к тебе со всей душой, а ты... Меркантильная ты, Ленка.
— Я не меркантильная, я реалистка! — повысила голос я. — Твоя мама в прошлом месяце устроила скандал из-за того, что я купила «не ту» колбасу. Ты думаешь, она даст мне спокойно обои выбрать?
— Даст! Она сказала: «Делайте, что хотите, это теперь ваше гнездышко». Всё, Лена, вопрос закрыт. Мы переезжаем в следующие выходные.
Он вышел из кухни, громко хлопнув дверью. Я осталась одна, глядя на капающий кран. Внутри скреблось нехорошее предчувствие. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а Антонина Павловна была опытным крысоловом.
Переезд был похож на стихийное бедствие. Свекровь, маленькая, юркая женщина с вечно поджатыми губами, руководила грузчиками, как генерал на поле боя.
— Осторожнее! Это же чешский гарнитур! — визжала она, когда рабочие проносили мимо стенку. — Не поцарапайте полировку!
— Антонина Павловна, — робко вставила я, — мы же хотели эту стенку убрать... Или хотя бы разобрать. Она полкомнаты занимает.
Свекровь замерла и медленно повернулась ко мне. В её глазах плескалась вселенская скорбь.
— Убрать? Леночка, деточка... Эту стенку мой покойный муж, Игорешин папа, по блату доставал в восемьдесят пятом году. Это память!
— Но мы хотели современный интерьер... — пискнула я.
— Интерьер... — передразнила она. — Живите пока так. Осмотритесь. А там видно будет. Нельзя же всё сразу ломать. Это вандализм какой-то.
Игорь, тащивший коробку с книгами, только шикнул на меня:
— Лен, ну не начинай. Мама устала, нервничает. Пусть постоит стенка, она есть не просит.
Так мы и заселились. В огромную, темную квартиру с трехметровыми потолками, заставленную громоздкой мебелью, пахнущую старой пылью и валокордином.
— Вот ключи, — торжественно вручила связку Антонина Павловна, стоя в прихожей с сумкой на колесиках. — Второй комплект я себе оставлю, мало ли что. Вдруг вы потеряете, или трубу прорвет, а вас дома нет.
— Конечно, мам, — кивнул Игорь. — Спасибо тебе огромное. Ты у нас самая лучшая.
Она смахнула несуществующую слезу, поцеловала сына в щеку, меня сухо чмокнула в воздух возле уха и отбыла на такси в свою загородную резиденцию.
— Ну вот! — Игорь раскинул руки. — Свобода! Центр! Красота!
Я огляделась. Со стен на меня смотрели портреты каких-то бородатых предков, а из-за стекла серванта зловеще поблескивал хрусталь. Свободой здесь и не пахло. Здесь пахло чужой жизнью, в которую нас пустили пожить на птичьих правах.
Первая неделя прошла на удивление спокойно. Мы разбирали вещи, я отмывала кухню от векового жира (Антонина Павловна считала, что химия вредна, и мыла всё содой, которая не помогала).
А потом начались звонки.
— Леночка, доброе утро! — голос свекрови в трубке звучал бодро. Слишком бодро для семи утра субботы. — Вы не спите? А то я тут вспомнила... У меня на антресолях в коридоре стоят банки с огурцами. Проверь, не вздулись ли?
— Антонина Павловна, семь утра... — простонала я.
— Ну и что? Кто рано встает, тому бог подает. Игорек спит? Не буди его, трудяжку моего. Сама посмотри. И еще, там в шкафу, в спальне, на верхней полке, лежит пакет с молью. Ну, средство от моли. Проверь, пахнет еще?
Я положила трубку и уткнулась лицом в подушку. Игорь мирно храпел рядом. Ему мама в семь утра не звонила.
Вечером того же дня я решила поговорить с мужем.
— Игорь, давай поменяем замок. Ну, или личинку хотя бы.
— Зачем? — он оторвался от ноутбука.
— Ну, мало ли. Ключи старые, вдруг у кого-то еще есть. Да и вообще, мне так спокойнее будет.
— У кого — у кого? Только у мамы. Лен, ты что, маме не доверяешь?
— Доверяю, но... Она звонит в семь утра. Она контролирует огурцы на антресолях. Мне некомфортно.
— Не выдумывай. Она просто заботится, ей скучно на даче. Поменяем замок — она обидится. Скажет, что мы от неё закрываемся.
— Мы и должны закрываться! Мы отдельная семья!
— Мы семья благодаря ей! — отрезал Игорь. — Живем в её квартире. Имей совесть.
Я замолчала. Крыть было нечем. Юридически я была здесь никто. Приживалка.
На следующий день я пришла с работы пораньше. У меня разболелась голова, и отпросилась у начальника. Открыла дверь своим ключом, вошла в прихожую... и замерла.
Из спальни доносился шум. Кто-то выдвигал ящики комода.
Сердце ухнуло в пятки. Воры?
Я схватила с тумбочки тяжелую бронзовую статуэтку лошади (тоже «память о папе») и на цыпочках двинулась к спальне.
Дверь была приоткрыта. Я заглянула внутрь.
У нашего комода, где лежало моё белье, стояла Антонина Павловна. Она держала в руках мои новые кружевные трусики, которые я купила на прошлой неделе, и рассматривала их на свет, поджав губы.
— Антонина Павловна?! — выдохнула я, опуская лошадь.
Свекровь вздрогнула и обернулась. Ни тени смущения на лице.
— Ой, Леночка. А ты чего так рано? Работу прогуливаешь?
— Что вы делаете? — мой голос дрожал от бешенства. — Это мои вещи!
— Да я просто порядок наводила, — невозмутимо ответила она, аккуратно сворачивая кружево. — Смотрю, как у тебя всё в кучу свалено. Неаккуратно. У хорошей хозяйки белье должно стопочками лежать, по цветам. А это что за тряпочки? Сплошная синтетика. Вредно же для женского здоровья, Леночка. Тебе рожать еще.
Она положила трусы обратно в ящик и по-хозяйски его задвинула.
— И пыль у вас под кроватью. Ты когда последний раз полы мыла? Игорю дышать нечем.
Я стояла, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Уходите, — прошептала я.
— Что? — она вскинула брови.
— Уходите! Сейчас же! И отдайте ключи!
— Ты как со мной разговариваешь? — её голос зазвенел металлом. — В моем доме! Я приехала помочь, привезла пирожки с капустой, решила прибраться, пока вы на работе, а она меня гонит?
— Это наше жилье! Вы сами сказали!
— Это моя квартира! — рявкнула она. — И я буду приходить сюда тогда, когда посчитаю нужным! А ты, девочка, если не умеешь быть благодарной, можешь катиться на все четыре стороны. Но сына я тебе губить не дам!
Она схватила свою сумку и гордо прошествовала мимо меня, задев плечом. Хлопнула входная дверь.
Я опустилась на пол прямо в коридоре, сжимая в руке бронзовую лошадь. Меня трясло.
Вечером был скандал. Грандиозный.
— Ты выгнала маму?! — орал Игорь, бегая по комнате. — Она звонила, плакала! У неё давление двести! Ленка, ты в своем уме? Она приехала убраться! Помочь!
— Она рылась в моих трусах, Игорь! — кричала я в ответ. — Она учила меня, что носить! Это нормально?
— Она пожилая женщина! У неё свои представления! Можно было вежливо сказать, а не выставлять за дверь!
— Я хочу съехать. Прямо сейчас.
— Куда? — он остановился и зло посмотрел на меня. — На теплотрассу? Денег на съем нет, мы всё потратили на переезд и новые шторы.
— Я займу. У родителей, у Светки. Но я здесь не останусь.
— А я останусь! — заявил он. — Мне надоело мотаться по чужим углам. Мама успокоится, ты извинишься, и будем жить нормально.
— Я извинюсь?!
— Да, ты! Ты проявила неуважение. Завтра купишь торт, поедем к ней на дачу и помиримся. Иначе...
— Иначе что?
— Иначе я не знаю, есть ли у нас будущее, Лена. Если ты не уважаешь мою мать, ты не уважаешь меня.
Я смотрела на него и не узнавала. Где тот парень, который носил меня на руках? Его сожрала эта квартира. Эти стены, пропитанные духом Антонины Павловны, высосали из него волю.
— Хорошо, — тихо сказала я. — Я поеду.
Но я не собиралась извиняться. Я собиралась посмотреть, как далеко это всё зайдет. Это была война. И я только что проиграла первую битву.
***
Утро началось не с кофе, а с ледяного молчания. Игорь демонстративно собирался на работу, хлопая дверцами шкафов так, что звенел тот самый хрусталь в серванте. Я молча пила чай, глядя в окно на серый петербургский двор-колодец.
— Вечером едем, — бросил он, уже обуваясь. — Торт купи «Северный», она его любит. И цветы. Не розы, она их не переносит, лилии возьми.
— У меня аллергия на лилии, — тихо сказала я.
— Потерпишь полчаса в машине, — отрезал муж и вышел.
Я сидела и думала: «Лена, что ты делаешь? Зачем тебе это надо?». Но женская логика — штука коварная. «Ну он же муж, — шептал внутренний голос. — Любовь, семья, все дела. Может, и правда перегнула? Старушка просто хотела как лучше... Ну, подумаешь, белье. Советская закалка».
Я купила торт. И лилии купила, чихая всю дорогу до дачи.
Антонина Павловна встретила нас, лежа на диване с мокрым полотенцем на лбу. Рядом на столике батарея пузырьков: корвалол, валерьянка, пустырник. Спектакль был поставлен профессионально.
— Мамочка, ну как ты? — Игорь кинулся к ней, падая на колени.
— Ох, сынок... Сердце колет... Думала, не дождусь, — слабым голосом прошептала свекровь, кося глазом на меня.
— Антонина Павловна, — я выдавила из себя улыбку, протягивая букет. — Простите меня. Я была резка. Нервы, работа... Вот, ваши любимые.
Она поморщилась, будто я ей дохлую крысу сунула.
— Поставь в вазу. И воды налей холодной, а то завянут быстро, как и твоя совесть.
Я проглотила обиду. Сходила на кухню, поставила цветы. Вернулась.
— Ну, раз приехали, — голос свекрови чудесным образом окреп, — давайте чай пить. Игорь, помоги мне встать.
За чаем (из сервиза «Мадонна», который трогать было страшно) она перешла в наступление.
— Я тут подумала, ребятки. Раз уж вы живете в моей квартире, надо бы там ремонт освежить. Обои в коридоре совсем выцвели. И в ванной плитка отваливается.
— Мам, мы как раз хотели! — обрадовался Игорь, набивая рот тортом. — Мы думали лофт сделать. Кирпичную кладку открыть, стены в серый покрасить...
— Какой лофт? — Антонина Павловна поперхнулась чаем. — Это как в подвале? Серые стены? Ты что, с ума сошел? Квартира светлая должна быть! Уютная! Обои в цветочек, персиковые. Или бежевые с золотом. Я уже присмотрела в каталоге. Итальянские, дорогие. Но для вас же ничего не жалко.
— Но, Антонина Павловна, — влезла я. — Мы же там живем. Нам нравится минимализм.
— Минимализм — это для бедных, у которых мебели нет! — отрезала она. — А у нас приличная семья. В общем так. Я дам денег на материалы. Но выбирать будем вместе. В субботу едем в строительный.
Игорь посмотрел на меня умоляюще. «Молчи, ради бога, молчи», — читали его глаза.
Я промолчала.
Суббота в строительном гипермаркете стала моим личным адом.
— Нет, этот ламинат слишком темный, будет грязь видно. Этот слишком светлый, больницей отдает. Вот этот, под дуб, хороший.
— Это линолеум, Антонина Павловна, — устало сказала я.
— Ну и что? Зато практично! И не стучит, когда ходишь. Берем линолеум.
— Мы хотели паркетную доску циклевать, — попытался возразить Игорь.
— Ой, пылищи будет! И дорого. Игорек, зачем тебе лишние траты? Вам о детях думать надо. Кстати, в детской... то есть, во второй комнате, поклеим веселенькие обои. С мишками.
— Там мой кабинет! — не выдержала я. — Я работаю из дома иногда! Какие мишки?
— Лена, не кричи в общественном месте, — одернула меня свекровь. — Сегодня кабинет, завтра детская. Зачем переклеивать десять раз? Ты должна думать на перспективу.
Мы купили линолеум «под дуб» и обои с золотыми вензелями. Я шла к кассе, чувствуя себя так, будто меня окунули в чан с прокисшим киселем. Игорь катил тележку с видом побитой собаки, но перечить матери не смел.
Ремонт начали в следующие выходные. Антонина Павловна, естественно, приехала «руководить». Она стояла посреди комнаты в фартуке и указывала Игорю, как правильно отдирать старые обои.
— Не так! Ты штукатурку повредишь! Аккуратнее, сынок! Лена, а ты чего стоишь? Бери шпатель, помогай мужу. Или ты только командовать умеешь?
Я скрежетала зубами, но скребла стены.
Вечером, когда мы, грязные и уставшие, сидели на кухне, Антонина Павловна выдала новый перл.
— Я тут подумала. Негоже мне каждый раз на электричке мотаться. Тяжело уже, возраст. Я, пожалуй, поживу у вас недельку-другую, пока ремонт идет. Проконтролирую рабочих, обед вам буду готовить.
У меня выпала вилка из рук.
— Мам, тут же пыль, грязь... — начал Игорь.
— Ничего, я в маленькой комнате пока перекантуюсь. Дверь заклеим пленкой. Зато вы под присмотром, и накормлены.
— Антонина Павловна, — твердо сказала я. — Это невозможно. Мы с Игорем работаем, нам нужно отдыхать вечером. Двум хозяйкам на одной кухне тесно.
— А кто сказал, что ты здесь хозяйка? — она ласково улыбнулась, но глаза оставались холодными льдинками. — Ты, деточка, пока здесь никто. Жена моего сына. И живешь ты на моей территории. Так что будь добра, уважай старших.
Игорь молчал. Он просто сидел и смотрел в свою тарелку, размазывая по ней пюре.
В этот момент я поняла: это конец. Не ремонта. Нашего брака.
— Игорь, скажи что-нибудь, — потребовала я.
— Лен, ну мама права... Ей тяжело ездить. Пусть поживет. Квартира большая.
Я встала из-за стола.
— Отлично. Пусть живет. Только без меня.
— Опять концерты? — фыркнула свекровь. — Иди, проветрись. Побегаешь и вернешься. Кому ты нужна с таким характером?
Я ушла в ванную, включила воду, чтобы не слышать их голоса, и разрыдалась. У меня не было сил уйти. Пока не было. Но план побега уже начал зреть в моей голове.
Следующие две недели превратились в выживание. Свекровь просыпалась в шесть утра и начинала греметь кастрюлями.
— Лена, вставай! Мужу завтрак надо готовить! Что ты за жена такая? Я в твои годы уже корову подоила бы!
— У нас нет коровы, Антонина Павловна, — бурчала я, натягивая одеяло на голову.
— Зато есть ленивая невестка!
Она переставляла мои крема в ванной («слишком много химии, места нет для моего мыла»), выбрасывала «старые» журналы («хлам»), критиковала мою одежду («вырядилась как проститутка»).
Игорь старался не вмешиваться. Он приходил с работы, ел мамин борщ, слушал мамины сплетни про соседей и заваливался спать. Со мной он почти не разговаривал. А если и говорил, то только шепотом:
— Лен, потерпи. Ремонт закончим, она уедет. Ну не будь стервой.
Я стала задерживаться на работе. Брала любые проекты, лишь бы не идти домой. Там меня ждал не уют, а вечный экзамен, который я заведомо проваливала.
Однажды я вернулась домой и обнаружила, что дверь в нашу спальню снята с петель.
— Антонина Павловна?! — заорала я, влетая в кухню.
Она спокойно лепила пельмени.
— Чего орешь? Игорек снял. Я попросила.
— Зачем?!
— Воздух должен циркулировать. Душно у вас там. И вообще, секретов от семьи быть не должно. А то запираетесь там, шепчетесь... Нехорошо это.
— Вы с ума сошли? Мы муж и жена! У нас личная жизнь!
— Какая там жизнь... — она презрительно скривилась. — Стыд один. Я слышу всё. Стены тонкие. Ведите себя прилично, и дверь не понадобится.
Я посмотрела на Игоря, который сидел в углу и чистил картошку.
— Ты снял дверь?
— Мама попросила... Сказала, дует из щелей, надо косяк подправить. Лен, мы повесим обратно, завтра...
— Ты снял дверь в нашу спальню, потому что маме дует?
— Не начинай, а? — он швырнул нож на стол. — Задолбала уже своим нытьем! Мама для нас старается, готовит, убирает, деньги дает! А ты только и делаешь, что морду кривишь!
— Ах, морду...
Я развернулась и пошла собирать вещи.
— Куда ты? На ночь глядя? — крикнула мне в спину свекровь. — Истеричка! Игорь, не держи её! Пусть валит! Набегается — приползет!
Я побросала в чемодан самое необходимое. Ноутбук, документы, белье.
Игорь стоял в дверях проема (без двери он выглядел как рана на стене) и смотрел. Не пытался остановить.
— Если ты уйдешь сейчас, можешь не возвращаться, — сказал он чужим голосом.
— Я и не собираюсь, — ответила я. — Оставайся с мамой. Вы идеальная пара.
Я вышла в подъезд, волоча за собой чемодан. Лифт не работал. Пришлось тащить его по лестнице с четвертого этажа. На втором этаже у меня оторвалась ручка. Я села на ступеньку и заплакала. Не от горя. От злости и облегчения.
***
Я поехала к Светке. Куда же еще?
— Ну ты даешь, подруга, — Светка открыла дверь в пижаме с единорогами. — Я думала, ты там до развода продержишься еще месяцок.
— Я тоже так думала, — шмыгнула я носом, вваливаясь в прихожую. — Но снятая дверь стала последней каплей.
Светка слушала мой рассказ, разливая вино по бокалам.
— Слушай, ну это клиника. Эдипов комплекс в терминальной стадии. Тебе бежать надо было еще на моменте трусов.
— Я любила его, Свет.
— Ты любила образ. А реальность оказалась маменькиным сынком с прицепом в виде сумасшедшей старухи. Забей. Перекантуешься у меня пару дней, потом найдем тебе квартиру.
Я прожила у Светки неделю. Игорь не звонил три дня. Потом начались сообщения. Сначала гневные: «Вернись немедленно, мама волнуется!». Потом жалобные: «Лен, ну прости, я был не прав. Мама уехала на дачу. Приходи». Потом угрожающие: «Если не придешь за вещами завтра, я их выброшу».
Я молчала. Мне нужно было время, чтобы собрать себя по кускам.
В пятницу вечером я решилась поехать за остальными вещами. Светка порывалась поехать со мной «для поддержки огневой мощи», но я отказалась. Это мой бой.
Я позвонила в дверь. Открыл Игорь. Вид у него был помятый, щетина трехдневная, футболка в пятнах.
— Пришла? — он посторонился, пропуская меня.
В квартире пахло пригоревшим луком и тем же валокордином.
— Я за вещами, Игорь.
— Может, поговорим? — он схватил меня за руку. — Лен, я всё понял. Мама... она перегнула палку. Я с ней поговорил. Она больше не приедет без звонка. Честно.
— Дверь повесил? — спросила я, кивнув на пустой проем спальни.
— Повешу! Завтра же! Лен, ну не рушь семью из-за ерунды. Квартира же классная. Ремонт почти закончили. Посмотри, какие обои поклеили!
Я глянула в коридор. Стены были оклеены теми самыми золотыми вензелями. Это выглядело как будуар императрицы в уездном театре.
— Красиво, — сухо сказала я. — Но жить я здесь не буду.
— Почему?
— Потому что это не мой дом. И никогда им не будет. Здесь каждый гвоздь кричит о том, что я должна быть благодарна. А я не хочу быть благодарной ценой своей свободы.
В этот момент из кухни выплыла Антонина Павловна. Я так и знала. «Уехала на дачу», ага.
— Явилась? — она уперла руки в боки. — Блудная дочь. Ну что, нагулялась? Проголодалась небось? Садись, борщ есть.
— Я не голодна, — сказала я, проходя в комнату.
— Ты посмотри на неё, Игорек! — взвизгнула свекровь. — Гордая какая! Ей муж всё простил, принял обратно, а она нос воротит! Я говорила тебе — не пара она нам. Деревенщина неблагодарная.
Я молча складывала книги в коробку.
— Мам, подожди... — промямлил Игорь.
— Что подожди? Пусть катится! Найдем тебе нормальную девочку. У тети Вали дочка подросла, умница, красавица, врач! А эта что? Менеджер! Тьфу!
Я резко выпрямилась.
— Знаете что, Антонина Павловна. Спасибо вам.
Она осеклась.
— За что это?
— За то, что показали мне истинное лицо вашего сына. Если бы не ваша «щедрость», я бы, может, еще лет пять потратила на этот брак, думая, что за мной каменная стена. А оказалась — картонка, подпертая маминой юбкой.
— Да как ты смеешь?! — она схватилась за сердце. — Вон отсюда!
— С удовольствием.
Я вызвала такси. Игорь стоял в коридоре и смотрел в пол.
— Ты даже не поможешь мне снести коробки? — спросила я.
Он поднял глаза. В них была пустота.
— Ты сама уходишь.
— Ясно. Прощай, Игорь.
Я вытаскивала коробки сама. Водитель такси, увидев мои мучения, поднялся и помог.
— Семейная драма? — сочувственно спросил он, укладывая вещи в багажник.
— Освобождение, — улыбнулась я.
***
Прошел месяц. Я сняла крошечную студию. Работала, гуляла, дышала полной грудью. Никто не звонил в семь утра. Никто не проверял мои трусы.
Игорь пропал с радаров. Я подала на развод.
И тут раздался звонок. Номер был незнакомый.
— Алло?
— Елена? Это соседка Антонины Павловны, баба Нюра. С дачи.
— Да, я слушаю. Что-то случилось?
— Тоня в больнице. Инсульт.
У меня всё внутри похолодело. Как бы я к ней ни относилась, желать смерти я не могла.
— А Игорь знает?
— Игорь там, с ней. Он просил тебе позвонить. У него телефон сел. Ленка, ты бы приехала. Плоха она. Зовет тебя.
— Меня? Зачем?
— Прощения просить хочет. Говорит, грех на душе. Не по-людски с тобой обошлась.
Я колебалась ровно минуту. Потом вызвала такси и поехала в больницу.
Игорь сидел в коридоре, серый, осунувшийся. Увидев меня, он встал.
— Лен... Спасибо, что приехала.
— Как она?
— Стабильно тяжелая. Речь нарушена, но понимает всё. Иди к ней.
Я вошла в палату. Антонина Павловна лежала, опутанная трубками. Лицо перекосило, один глаз был полуприкрыт. Она увидела меня и попыталась пошевелить рукой.
— Ле... на... — прохрипела она.
Я подошла, села на стул.
— Я здесь.
— Про... сти... — слеза скатилась по её щеке. — Ду... ра... ста... рая...
— Я не держу зла, — соврала я. Ну а что сказать умирающему?
— Квар... ти... ра... — она сжала мою руку с неожиданной силой. — Ва... ша... Жи... ви... те...
— Не надо об этом сейчас. Поправляйтесь.
Она отрицательно мотнула головой.
— Дар... ствен... ная... И... горь... зна... ет...
Я вышла из палаты в смятении. Игорь ждал меня.
— Она хочет оформить дарственную, — сказал он. — На нас двоих. Лен, это её последняя воля. Она поняла, что была неправа. Она хочет нас помирить.
— Игорь, мы разводимся.
— Нет! Не разводимся! — он схватил меня за плечи. — Мы любим друг друга! Это всё мама... Она влезала, я был слабаком, признаю. Но теперь всё изменится. Она, скорее всего, останется инвалидом. Ей нужен уход. Но командовать она уже не сможет. Квартира будет наша. Официально. Лен, дай мне шанс. Дай нам шанс.
Я смотрела на него. Мне было его жалко. И её жалко. И себя. Может, правда? Человек перед лицом смерти меняется. Может, это шанс начать всё с чистого листа?
— Я подумаю, — сказала я.
И я вернулась. Дура. Клиническая идиотка.
Мы забрали Антонину Павловну из больницы через три недели. Она почти оправилась, только левую руку волочила и говорила немного замедленно.
Обещание про дарственную было забыто. «Вот окрепну, дойду до нотариуса», — говорила она.
Мы снова жили втроем. Только теперь я была не просто невесткой, а еще и сиделкой.
— Лена, подай воды. Лена, переверни подушку. Лена, свари кашу, эта невкусная.
Она не стала добрее. Она стала злее. Беспомощность делала её агрессивной.
— Ты специально горячее дала! Хочешь меня обварить! — кричала она, швыряя ложку на пол.
— Антонина Павловна, каша теплая!
— Не ври мне! Я всё вижу! Ты хочешь моей смерти, чтобы квартиру заполучить! Но не выйдет! Я еще вас всех переживу!
Игорь снова превратился в тень. Он бегал между нами, пытаясь угодить всем.
— Лен, ну потерпи. Ей больно.
— Мне тоже больно, Игорь! Я работаю, потом прихожу и работаю здесь! Я не нанималась в сиделки! Давай наймем профессионала.
— Денег нет. Лекарства дорогие.
— Продай машину!
— Ты что? Это же память...
— Опять память?!
Однажды я нашла документы. Случайно. Искала полис свекрови в ящике стола и наткнулась на завещание. Свежее. Составленное неделю назад, нотариус приходил на дом, пока я была на работе.
«Всё имущество, включая квартиру, завещаю своей сестре, Тамаре Павловне».
Я перечитала дважды. Сестре? Той самой, которую она ненавидела и не общалась двадцать лет?
А Игорю? Ничего?
И мне?
Я сфотографировала документ и положила на место. Вечером, когда Игорь пришел, я показала ему фото.
— Что это? — он побледнел.
— Это завещание твоей мамы. Она оставляет хату тетке Тамаре.
— Быть не может... Она же говорила... Дарственная... На нас...
— Она врала, Игорь. Она просто использовала нас. Тебя — как сыночка-слугу, меня — как бесплатную сиделку. Она знает, что если оформит на тебя, ты можешь меня прописать или продать. А так — она держит нас на крючке. А в конце кинет.
— Я не верю. Я пойду спрошу.
Он ворвался в комнату матери.
— Мама! Это правда?! Ты отписала квартиру тете Тамаре?!
Антонина Павловна, которая только что «умирала» и просила воды, села на кровати.
— Ты рылся в моих бумагах?
— Лена нашла! Мама, почему? Мы же ухаживаем за тобой! Мы живем здесь!
— Вот именно! — злорадно усмехнулась она. — Живете! Ждете, когда я сдохну! А Тамара меня не ждет. Ей плевать. Вот ей и достанется. А вы должны заслужить! Будете хорошо себя вести — перепишу. А будете шарить по столам — вышвырну завтра же!
Игорь стоял, опустив руки. Он был раздавлен. Его бог, его мама, только что плюнула ему в душу.
***
— Собирайся, — сказал Игорь, вернувшись в нашу комнату.
— Что? — не поняла я.
— Собирай вещи. Мы уезжаем.
— Куда?
— К черту отсюда. Снимем квартиру. Я займу у ребят на работе.
Я смотрела на него и не верила своим ушам.
— А как же мама?
— Тетя Тамара приедет. Я ей сейчас позвоню. Пусть отрабатывает наследство.
Это был первый мужской поступок Игоря за три года нашего брака.
Мы собрались за час. Антонина Павловна кричала из своей комнаты:
— Предатели! Иуды! Я вас прокляну! Воды мне!
Игорь зашел к ней в последний раз. Поставил графин с водой на тумбочку.
— Пей, мама. Тетя Тамара будет утром. Ключи я оставлю соседке. Прощай.
— Ты не посмеешь! — взвизгнула она. — Я лишу тебя наследства!
— Ты уже это сделала, — спокойно ответил он. — Ты лишила меня не наследства. Ты лишила меня матери.
Мы вышли в ночь. Шел дождь. Но мне казалось, что это самый прекрасный дождь в мире.
***
Мы сняли убитую «однушку» в спальном районе. Тараканы, капающий кран, соседи-алкоголики. Но это был наш рай.
Игорь изменился. Он стал жестче, молчаливее. Он много работал, брал подработки. Мы почти не говорили о матери.
Тетя Тамара звонила пару раз.
— Игорек, ну как же так? Она же плачет. Требует тебя. Я не могу с ней, у меня свои внуки.
— Квартира твоя, теть Том, — отвечал Игорь. — Вот и занимайся. Найми сиделку, продай дачу. Меня там нет.
Через полгода Антонина Павловна умерла. Второй инсульт.
На похоронах было мало людей. Тетя Тамара рыдала картинно, поглядывая на Игоря. Он стоял у гроба с каменным лицом. Я держала его за руку.
После похорон выяснилось самое интересное. Тетя Тамара отказалась от наследства. «Слишком много долгов по коммуналке, да и ремонт там нужен капитальный, а налоги... Ой, нет, Игорек, забирай ты этот дворец».
Завещание аннулировалось, и Игорь стал единственным наследником по закону.
Мы вошли в ту квартиру через месяц. Там пахло затхлостью и смертью. Золотые обои отклеились по углам. На полу валялись засохшие цветы.
— Что будем делать? — спросил Игорь.
Я прошлась по комнатам. Здесь было столько боли. Столько унижения.
— Продадим, — сказала я.
— Продадим, — эхом отозвался он. — И купим свое. В ипотеку. Но свое.
— И никаких золотых вензелей?
— Никаких. Только лофт. Серые стены.
Он улыбнулся. Впервые за долгое время искренне.
***
Мы продали «сталинку» быстро. Купили просторную «двушку» в новостройке. Сделали ремонт, как хотели. Игорь сам выбирал плитку, сам красил стены.
У нас родился сын, Мишенька.
Иногда, глядя на него, я думаю: какой свекровью буду я? Буду ли я вмешиваться? Буду ли требовать благодарности?
Я пообещала себе одно: я никогда не дам своим детям ключи от своей жизни, требуя взамен их души.
Недавно мы разбирали старые коробки и нашли ту самую бронзовую лошадь.
— Может, выбросим? — предложил Игорь. — Память, конечно, но тяжелая.
— Оставь, — сказала я. — Поставим в коридоре. Как напоминание.
— О чем?
— О том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И о том, что мы из неё выбрались.
Мы счастливы. По-настоящему. Мы собираем на машину, ругаемся из-за разбросанных носков, устаем. Но мы свободны. И дверь в нашу спальню всегда закрыта, когда мы этого хотим.
«Как вы считаете, Игорь поступил правильно, оставив больную мать, когда узнал о завещании, или это предательство, которому нет оправдания, какой бы она ни была? Можно ли отвечать злом на зло, когда речь идет о родителях?»
P.S. Спасибо, что дочитали до конца! Важно отметить: эта история — полностью художественное произведение. Все персонажи и сюжетные линии вымышлены, а любые совпадения случайны.
«Если вам понравилось — подпишитесь. Впереди ещё больше неожиданных историй.»