Бывший муж стоял на пороге с огромным плюшевым медведем и перегаром.
— Где моя дочь? — он попытался заглянуть мне за спину. — Сашенька, папа приехал!
Я посмотрела на календарь. Двадцать третье ноября. День рождения Саши был восемнадцатого. Пять дней назад.
— Игорь, ты серьёзно?
— Что? — он непонимающе захлопал глазами. — Я подарок привёз. Пусти.
Медведь был в пыльной упаковке. Наверное, полгода на антресолях пролежал. Или год. Бирка с ценой болталась на ухе — триста рублей, распродажа.
Саше исполнилось девять.
За эти девять лет Игорь появлялся от силы раз десять. Каждый раз — с опозданием, с дешёвым подарком и с обещаниями. «Заберу на выходные». «Свожу в парк». «Куплю велосипед».
Велосипед купил Андрей. Мой второй муж. Тот самый, которого Саша два месяца назад впервые назвала папой.
— Игорь, день рождения был в понедельник.
— Ну и что? — он пожал плечами. — Лучше поздно, чем никогда. Где она?
— В школе.
— Тогда я подожду.
Он попытался протиснуться в квартиру, но я загородила проход. От него несло перегаром и дешёвым одеколоном. Знакомая смесь. За пять лет брака я к ней так и не привыкла.
— Не здесь.
— Чего? — он нахмурился.
— Ждать будешь не здесь. Это квартира Андрея.
— Ах, Андрея! — Игорь скривился. — Твоего нового мужика. Который моей дочери мозги промывает.
Я почувствовала, как внутри закипает злость. Но сдержалась. С Игорем нельзя на эмоциях — он только этого и ждёт.
— Саша сама решила.
— Что решила?
— Называть его папой.
Игорь побагровел. Швырнул медведя на пол подъезда.
— Ты ей запретишь!
— Нет.
— Я её отец! Я!
Дверь соседей приоткрылась. Валентина Петровна, восемьдесят два года, лучший детектор скандалов в подъезде.
— Тань, всё нормально? — спросила она.
— Да, спасибо.
Игорь зыркнул на соседку, подобрал медведя.
— Мы ещё поговорим, — процедил он. — Я в суд подам. На лишение прав.
— На лишение чьих прав?
— Этого твоего. Как его. Андрея.
Я чуть не рассмеялась. Андрей — инженер на заводе. Зарплата шестьдесят тысяч, ни одного штрафа за жизнь, даже кредитов нет. А Игорь — три судимости за мелкое хулиганство, алименты платит через раз, последний раз работал официально четыре года назад.
— Удачи, — сказала я и закрыла дверь.
***
Вечером я рассказала всё Андрею.
Он сидел на кухне, ковырял вилкой котлету. Саша делала уроки в комнате — через стенку слышно было, как она бубнит таблицу умножения.
— И что он хочет? — спросил Андрей.
— Не знаю. Наверное, денег.
— Почему денег?
— Потому что всегда денег, — я села напротив, потёрла виски. — Три года назад приходил, просил пятьдесят тысяч. Якобы на операцию матери. Я проверила — мать его в тот момент в санатории отдыхала. На море.
Андрей хмыкнул.
— А ты дала?
— Нет. Я тогда уже умная была.
Он отложил вилку, посмотрел на меня.
— Тань, если он правда в суд подаст...
— Не подаст.
— Почему?
— Потому что для суда нужны документы, время, деньги и хоть какое-то основание. У него ничего этого нет.
Андрей кивнул, но я видела — он переживает. Для него эта ситуация новая. Он ведь не был женат раньше, детей своих нет. Принял Сашу сразу, безоговорочно. Возит в школу, проверяет уроки, читает перед сном.
Когда она впервые назвала его папой, он чуть не расплакался. Потом полночи не мог уснуть — боялся, что я обижусь.
А я не обиделась. Я была счастлива.
— Андрей.
— М?
— Если он ещё раз придёт — не открывай.
— А если Саша дома будет?
Я задумалась. Саша Игоря почти не помнит. Ей было четыре, когда мы развелись. Для неё он — чужой дядька, который иногда появляется с дурацкими подарками и странными обещаниями.
— Тем более не открывай.
***
Игорь объявился через неделю.
Но не у нас дома. Он пришёл к школе. К Сашиной школе.
Мне позвонила учительница, Марина Сергеевна.
— Татьяна Викторовна, тут мужчина. Говорит, что отец Александры. Хочет забрать её с продлёнки.
Сердце ёкнуло.
— Не отдавайте.
— Я и не собиралась, — в голосе учительницы слышалось напряжение. — Он не в списке. Но он... настаивает.
— Я еду.
До школы пятнадцать минут на маршрутке. Я добралась за восемь — бежала от остановки.
Игорь стоял у входа, размахивал руками перед охранником. Тот, пожилой мужик с усами, слушал его с каменным лицом.
— Я отец! Вот паспорт! Там написано!
— В паспорте написано, что вы Игорь Сергеевич Фомин. А в списке на ребёнка — мать, Татьяна Викторовна Фомина, и отчим, Андрей Павлович Миронов. Вас нет.
— Какой отчим?! — заорал Игорь. — Это мой ребёнок!
Я подошла, встала рядом с охранником.
— Уходи.
Игорь обернулся. Глаза красные, то ли от недосыпа, то ли от выпивки.
— А, явилась. Объясни этому, что я отец.
— Биологический — да. По документам — нет.
— Что значит по документам?!
— А то и значит, — я достала телефон. — В свидетельстве о рождении в графе «отец» — прочерк. Ты сам отказался, помнишь? Когда я была беременная и просила расписаться.
Игорь побледнел.
— Это... это было давно.
— Это было девять лет назад. И ничего не изменилось.
Охранник переводил взгляд с него на меня.
— Мне полицию вызвать?
— Пока не надо, — я не отрывала взгляда от Игоря. — Он уже уходит.
Игорь сжал кулаки. На секунду мне показалось, что он сейчас бросится. Но потом он сплюнул на асфальт.
— Сука.
— Это оскорбление, — спокойно сказала я. — При свидетеле. Могу написать заявление.
— Пиши! Плевать!
— Хорошо.
Я открыла заметки в телефоне, начала печатать вслух:
— Двадцать девятое ноября, четырнадцать сорок. Игорь Сергеевич Фомин оскорбил меня нецензурным словом в присутствии охранника школы номер...
— Ладно, ладно! — Игорь замахал руками. — Не пиши. Я ухожу.
Он попятился, чуть не споткнулся о бордюр.
— Но мы ещё поговорим, Таня. Это мой ребёнок. Мой!
Он ушёл. Охранник проводил его взглядом.
— Неприятный тип.
— Бывший муж, — вздохнула я.
— А-а. Бывает.
***
Вечером я сидела с Сашей. Она рисовала что-то в альбоме, высунув язык от усердия.
— Мам.
— Да?
— А тот дядя у школы — он кто?
Внутри похолодело.
— Ты его видела?
— Из окна. Он кричал на охранника.
Я помолчала. Как объяснить девятилетнему ребёнку, что её биологический отец — человек, который отказался от неё ещё до рождения?
— Это... дальний знакомый.
— А почему он кричал?
— Потому что невоспитанный.
Саша кивнула, будто это всё объясняло. Вернулась к рисунку.
— Мам.
— Что?
— А папа когда придёт?
— Андрей? Через час. У него смена до семи.
— Я ему подарок делаю, — Саша показала рисунок. — Это он, это я, это ты. А это наш дом.
На рисунке был кривоватый домик с трубой. Три человечка — один высокий, с квадратными плечами, один пониже, с длинными волосами, и один маленький, с косичками.
Семья.
— Красиво, — сказала я.
— Я ещё солнышко дорисую.
***
Игорь не угомонился.
Через три дня он прислал сообщение. Длинное, с ошибками, с угрозами.
«Таня я узнал что твой мужик удочерить хочет. Я не дам согласия. Никогда. Это мой ребёнок и он им останется. Хочешь чтоб я согласился — плати. 200 тыщ. Или я в суд пойду и тебя прав лишу. За то что ребёнка от отца отвораживаешь».
Я прочитала три раза.
Потом переслала юристу. Светлана Игоревна, консультировала меня ещё при разводе.
Она перезвонила через час.
— Татьяна, это шантаж. Статья сто шестьдесят три УК РФ.
— Я знаю.
— Хотите заявление написать?
Я задумалась. Заявление — это нервы, время, суды. Игорь будет изворачиваться, врать, давить на жалость. Знаю я его.
— Пока нет. Но сохраните переписку.
— Уже сохранила. И ещё, Татьяна.
— Да?
— Насчёт удочерения. Если биологический отец не давал согласия, но при этом больше шести месяцев не участвует в жизни ребёнка, не платит алименты и уклоняется от обязанностей — согласие не требуется. Суд может лишить его родительских прав.
Я почувствовала, как что-то щёлкнуло внутри.
— Он не платит алименты три года.
— Официально?
— Официально. Есть исполнительный лист, есть долг. Четыреста тридцать тысяч.
Светлана Игоревна помолчала.
— Татьяна. Вы понимаете, что с такими данными можете не просто отказать ему в согласии — вы можете лишить его прав полностью?
— Понимаю.
— Хотите?
Я посмотрела на холодильник. Там, под магнитом, висел Сашин рисунок. Домик, три человечка, солнышко.
— Да.
***
Суд был в феврале.
Игорь пришёл в мятом пиджаке, пытался изображать раскаявшегося отца. Говорил, что хочет участвовать в жизни дочери, что готов платить алименты, что любит её больше жизни.
Судья, женщина лет пятидесяти с усталыми глазами, слушала молча.
Потом заговорила я.
Не кричала, не плакала. Просто перечисляла факты. Дата — событие. Дата — событие. Справка из школы: за три года Игорь ни разу не пришёл на собрание. Справка из поликлиники: ни разу не водил к врачу. Выписка из банка: ноль переводов за три года. Распечатка сообщений: шантаж, угрозы, оскорбления.
Игорь бледнел с каждой минутой.
— Это она всё подстроила! — выкрикнул он, когда я закончила. — Она мне не давала видеться!
— У вас есть доказательства? — спросила судья.
— Какие доказательства?! Она врёт!
— Ответчик, успокойтесь.
— Я не буду успокаиваться! Это мой ребёнок!
Судья посмотрела на него долгим взглядом.
— Игорь Сергеевич. Вы помните, когда день рождения вашей дочери?
Игорь замер.
— Ну... это... летом.
— Восемнадцатое ноября, — сказала судья. — Это осень.
Игорь открыл рот, закрыл. Покраснел.
Судья вздохнула.
— Суд удаляется для вынесения решения.
***
Решение огласили через два часа.
Лишить родительских прав. Полностью. С сохранением обязанности по выплате алиментов и погашению долга.
Игорь орал, что подаст апелляцию. Что это заговор. Что я всё подстроила.
Я молча собрала документы, поблагодарила судью, вышла.
На улице было холодно, но солнечно. Февральское солнце, яркое и бесполезное.
Позвонила Андрею.
— Всё. Лишили.
— Как ты?
— Нормально. Устала.
— Приезжай домой. Саша пирог испекла. Ну, как испекла... Помогала мне. В основном ела тесто.
Я улыбнулась.
— Еду.
***
Удочерение оформили в апреле.
Саша сидела в кабинете загса, болтала ногами. Андрей держал её за руку. Я стояла рядом, смотрела на них.
Семья.
Настоящая.
— Александра Андреевна Миронова, — зачитала сотрудница. — Поздравляю.
Саша не совсем поняла, что произошло. Но когда вышли на улицу, спросила:
— Мам, а теперь папа — мой папа навсегда?
— Навсегда.
— А тот дядя, который кричал?
— Он больше не придёт.
Саша кивнула. Потом повернулась к Андрею, обняла его за ногу.
— Пап, пошли мороженое есть!
Андрей посмотрел на меня. В глазах стояли слёзы.
— Пошли.
Они пошли вперёд, Саша прыгала через трещины в асфальте, Андрей делал вид, что не успевает за ней.
Я смотрела им вслед.
Девять лет я тащила всё одна. Беременность, роды, бессонные ночи, болезни, садик, школа. Игорь появлялся, когда ему было удобно, и исчезал, когда становилось сложно.
Он думал, что ребёнок — это собственность. Бирка в паспорте. Галочка в графе «дети».
А ребёнок — это три часа ночи с температурой тридцать девять. Это домашка по математике. Это «пап, почитай сказку». Это каждый день, без выходных, без отпусков.
Игорь этого не понимал. Может, и не поймёт никогда.
А Андрей — понял. С первого дня.
Я догнала их, взяла Андрея под руку.
— Спасибо.
— За что?
— За всё.
Он улыбнулся, поцеловал меня в макушку.
— Мороженое моё любимое, земляничное! — крикнула Саша.
— Договорились, — ответил Андрей.
Мы пошли втроём. Семья. Настоящая.
Игорь потом ещё писал. Угрожал, просил денег, обещал отомстить. Я не отвечала, просто пересылала всё юристу. На всякий случай.
Но он так и не пришёл. Ни разу.
Наверное, понял, что слова закончились. Остались только последствия.
А Саша до сих пор рисует домики. Три человечка, солнышко, труба с дымом.
И подписывает: «Моя семья».
А вы смогли бы лишить биологического отца прав, если он годами не участвовал в жизни ребёнка?