Последний раз в родном городе Максим был семь лет назад. После школы, будто пуля, сорвался отсюда – в столичный вуз, в шум, в суету, в новую жизнь, казавшуюся бесконечным праздником.
Первые два курса на каникулах еще возвращался. Мать, Марина Петровна, всегда встречала сына, как дорогого гостя: столы ломились, холодильник забит любимыми котлетами, борщом и соленьями. Отъедался за пару дней. А потом начиналась скукота.
Городишко заштатный, знакомый до тошноты – все улицы за день исходишь. Друзья-приятели разлетелись, сидеть с матерью скучища смертная. Через неделю такого «отдыха» он уже рвался обратно, в свою бурлящую, ни на минуту не засыпающую столичную жизнь. Мать вздыхала, уговаривала остаться еще на недельку, но он уже придумывал срочные дела в универе или подработку и уезжал с легким, почти радостным сердцем. Зачем здесь торчать? Пыль, тишина, провинциальная спячка.
На третьем курсе устроился в круглосуточный супермаркет у дома, в ночную смену. Денег прибавилось, да и весело было – своя компания ночных работяг и таких же полуночных гуляк. Попросил мать денег больше не высылать, гордо заявив, что справляется сам. Она звонила, голос в трубке звучал тоскливо: «Хоть на Новый год, Максюша…» Он обещал, но на работе как раз премиальные за праздничные смены светили. В итоге отложил поездку до лета. Летом перешел на полную ставку, жизнь летела в вихре работы, тусовок, новых знакомств. Диплом получил, отмечали с одногруппниками неделю, потом все разъехались.
А потом Вадим, товарищ по ночным сменам, предложил: «Слышь, в ОАЭ контракт светит. Барменом на год. Деньги неплохие. Парень, с кем договаривались, слился. Жениться собрался. Давай, решай быстрее».
Максим согласился, не раздумывая. Пока молодой, надо мир смотреть. Гонка по инстанциям, справки, виза. За день до вылета наконец-то позвонил матери.
- Мам, я… я улетаю. В Дубай. Контракт на год.
Тишина в трубке. Потом глухой, сдавленный голос:
- На год? Сыночек… Хоть проститься… Я тебя уже забываю, как выглядишь.
- Не могу, мам, самолет завтра, билеты куплены… Обещаю, через год вернусь. Буду звонить.
Он скомкал разговор, заглушая странное щемящее чувство под ложечкой.
Вернулся он не через год, а через три. Деньги скопил приличные. Сразу взял однокомнатную квартиру на окраине столицы, устроился менеджером в солидную фирму. Звонил матери раз в месяц, коротко, на бегу. «Приеду, мам, вот только с этим проектом разберусь…» Проекты сменяли друг друга.
Как-то в пятницу засиделись с коллегами в баре. Выпили много. Проснулся у себя в постели с незнакомой девушкой. Темные волосы растрепаны, лицо в тени. Он осторожно выбрался, прошел на кухню, выпил воды прямо из-под крана, долго стоял под душем, соображая, как тактичнее указать ей на дверь. Но когда вышел, благоухая запахом дорогого геля, девушка уже хозяйничала на кухне. На ней была только его рубашка, расстегнутая на две пуговицы. Ноги длинные, босые. Она оказалась чертовски привлекательной.
- Прости, что самовольничаю, – голос у нее был хрипловатый, с легкой насмешкой. – Кофе нашла, а из еды только сыр, похоже, времен палеолита.
Она улыбнулась и он забыл про все тактичные планы.
Ее звали Алиса. Настоящее ли это имя – он не знал и не спрашивал. Она поселилась у него. Ему нравилось: страстно, весело, без обязательств. Она не работала, «искала себя», как говорила. Спала до обеда, пока он трудился. Вечерами тянула его в клубы, бары, на вечеринки. Деньги таяли, на работе начались проколы из-за хронического недосыпа, начальник косился. Он понимал, что дальше так нельзя. Но выгнать Алису… рука не поднималась.
И тогда он просто сбежал. Купил билет на ближайшую электричку в родной город. Накупил подарков матери – дорогой чай, конфеты, шаль. С вокзала позвонил Алисе.
- Я уехал домой. На неопределенный срок.
- А я? – в голосе ее послышалась не обида, а скорее досада, как будто он нарушил негласные правила игры.
- Делай что хочешь, – бросил он и отключился.
Всю трехчасовую дорогу он представлял момент встречи. Старый пятиэтажный дом, скрипучая лифтовая дверь, их квартира на четвертом. Он нажмет звонок, услышит за дверью знакомую трель. Шаги. Мать откроет, ахнет, обнимет его, заплачет от радости… Ему стало стыдно. Отец умер давно, мать одна. Молодая еще женщина, а он вот уже сколько лет… Вдруг у нее кто-то есть? Новая семья? Он отогнал эти мысли.
Поднимаясь по лестнице, задыхался, не от нагрузки, а от волнения. Остановился у знакомой, облупленной синей двери. Резко, почти отчаянно нажал на кнопку звонка.
Трель прозвучала приглушенно, а шагов не было. Вместо них щелкнул замок, и дверь приоткрылась на цепочку. В щелку выглянула девочка. Лет семи-восьми. Русые тонкие косички, большие серые глаза, в руках потрепанный плюшевый заяц.
- Вам кого? – спросила она серьезно, деловито.
Максим опешил.
- Привет. Ты кто и что здесь делаешь?
Девочка нахмурилась, явно обидевшись.
- Я здесь живу, а бабушка вышла в магазин.
- Бабушка? Ты про Марину Петровну?
- Она не Марина Петровна, а бабушка Рина, – поправила девочка и надавила на дверь, чтобы закрыть.
- Стой! – он невольно вставил ногу в проем. – Это… это мой дом.
- Неправда. Это бабушкин и наш с мамой дом.
В этот момент сзади раздался приглушенный вскрик, что-то упало, застучало по бетонным ступеням. Максим обернулся. На площадке стояла мать. Из порванного пакета по грязным ступеням катились апельсины.
- Мама!
Он слетел вниз, схватил ее в охапку, замер, прижимая к себе маленькое, хрупкое тело. Она пахла тем же самым – духами «Белая сирень».
- Сынок… Максюша… – прошептала она, уткнувшись лицом в его куртку. Потом отстранилась, ладонями потрогала его щеки, как будто проверяя, не мираж ли. – Господи, какой ты… взрослый. Что же мы тут стоим? Иди, иди…
Он помог собрать апельсины. Поднимаясь за матерью, увидел, что девочка все еще стоит в приоткрытой двери, внимательно наблюдая.
- Варя, иди в комнату, не стой на сквозняке, – сказала мать, и голос ее прозвучал как-то странно – смущенно и суетливо.
Девочка исчезла в глубине квартиры.
- Мам, а это кто? – спросил Максим в прихожей, снимая ботинки.
Марина Петровна избегала его взгляда.
- Пойдем на кухню. Ты, наверное, голодный.
- А твои котлеты есть? – вырвалось у него, и слюнки сразу потекли.
- Сделаю, сейчас сделаю. Садись.
Пока она хлопотала у плиты, он осматривал кухню. Почти ничего не изменилось за эти годы. Та же застиранная скатерть в цветочек, тот же сервиз за стеклом серванта. Только на холодильнике, помимо старых магнитиков, красовались детские рисунки – яркие, кривые домики и солнце с лучиками.
Котлеты были такими же вкусными. Он ел, почти не отрываясь, а мать сидела напротив, молча, только глаза ее блестели.
- Что ж так долго-то? – наконец выдохнула она. – Женат? Нет? Слава Богу.
- Мам, про эту девочку… Варя, да? Кто она…?
- Внучка, – четко сказала Марина Петровна.
Максим замер с вилкой в воздухе.
- Какая внучка? У меня же нет…
Он не договорил. В памяти, как удар током, всплыло последнее лето дома, после второго курса. Скука, тоска. Случайная встреча с Наташкой Рудневой, тихоней из параллельного класса. Она всегда была замкнутой, «синим чулком», как звали ее в школе. Отец у нее пил, мать давно умерла. Он от нечего делать болтал с ней, потом позвал в кино, потом гуляли у речки… Было жарко, душно. Она вдруг призналась, что всегда ему симпатизировала. А потом…
Он плохо помнил детали, было как в тумане. На следующий день он уехал и больше о ней не вспоминал. Какие угрызения совести? Сама же лезла.
- Отец ее выгнал, когда узнал, – тихо, но твердо говорила мать. – Пришла ко мне, хотела избавиться от ребенка. Я не дала, оставила жить здесь, в твоей комнате.
- И ты мне ничего не сказала?! – вскрикнул Максим, чувствуя, как подкатывает злость. – Я же звонил! Почему молчала? И откуда ты уверена, что девочка моя? Она, наверное, с кем угодно…
- Максим! – мать встала, и голос ее зазвучал жестко, незнакомо. – Она запретила мне говорить. Ждала, что ты сам приедешь. Ждала три года. Плакала в подушку, но говорила: «Если не любит, значит, не надо. Не хочу его ребенком привязывать». Она хорошая, она как дочь мне стала. А ты… – мать запнулась, села, взяла себя в руки. – Подожди.
Она вышла и вернулась с двумя фотографиями. На одной он лет в восемь, в пионерском галстуке, с челкой набок. На другой Варя, та же улыбка, тот же разлет бровей, те же ямочки на щеках.
- Гляди. И говори потом, что не твоя.
Максим молчал, вглядываясь в детское лицо дочери... его дочери. В голове был хаос.
- Почему ты мне рассказываешь, а не она?
- Потому что ты своим сомнением сейчас оскорбил бы ее. А она… она тебя до сих пор ждет. Хотя Бог знает за что.
В этот момент на кухне щелкнул замок входной двери.
- Мам, вы дома? – звонкий, уверенный голос.
- В кухне, Наташ! – крикнула мать.
На кухню вошла женщина. Стройная, в простых джинсах и свитере, с тяжелой сумкой из магазина. Светлые волосы собраны в небрежный хвост. Максим не сразу узнал в ней ту самую забитую, вечно опустившую глаза Наташку. Перед ним была красивая, спокойная женщина с умным лицом. Увидев его, она лишь чуть расширила глаза, но ни удивления, ни радости, ни смущения в них не было.
- Привет, Макс. Долго собирался, – сказала она просто и поставила сумку на стол. – Куриные бедра купила, как раз запечем.
Она разгружала продукты, будто он был не пропавший на семь лет отец ее ребенка, а сосед, заглянувший на огонек.
- Вернулся, значит, – продолжила она, садясь напротив. – Надолго?
- На выходные, – хрипло ответил он.
- Ну, тогда располагайся. Мы с Варей в твоей комнате, так что диван в зале твой.
Она говорила спокойно, без упреков, и от этого ему становилось не по себе.
- Наташа, я…
- Знаю, знаю, – она махнула рукой. – Потом поговорим. Сначала поесть надо. Мам, давай я помогу.
Мать и Наташа засуетились у плиты, а он сидел, подавленный, глядя на их слаженные движения. Между ними была та самая связь, которой у него с матерью, кажется, никогда и не было. В кухню влетела Варя и прилипла к Наташе.
- Мам, а это тот дядя?
- Да, доча, это тот самый дядя Максим, – Наташа обняла дочь, и они обе посмотрели на него. И снова он увидел это поразительное сходство девочки с собой.
Ужин прошел в натянутом, неловком молчании. Варя болтала о школе, о подружке, смотрела на него с нескрываемым любопытством. После ужина бабушка увела ее спать. На кухне остались они вдвоем с Наташей.
- Почему не сказала? – начал он.
- А что бы изменилось? – она смотрела на него прямо. – Ты бы тогда не уехал в свои Эмираты? Поверил бы? – Она усмехнулась. – Варя знает, что папа у нее – важный специалист, работает за границей. Что скоро приедет. Я не собиралась воскрешать в срочном порядке погибшего героя-испытателя.
- Ты скажешь ей правду?
- А ты готов к этому? – ее вопрос повис в воздухе. – Готов быть папой? Не на выходные, а каждый день? Будить в школу, проверять уроки, переживать, когда температура? Или снова сбежишь, как только станет трудно?
Он не нашелся, что ответить. В ее глазах не было ненависти, там была печаль и… надежда? Он не был уверен.
Ночью на продавленном диване он не спал. Ворочался, прислушивался к тихим голосам за стеной – Наташа читала Варе сказку. В его голове крутилась одна мысль: «У меня есть дочь. Я отец. Настоящий...».
Это осознание было тяжелым и странно теплым одновременно. Он представил, как они втроем гуляют в парке, как Варя держит их за руки… «Семья, – подумал он. – Вот она, настоящая. А что у меня там, в столице? Работа, которая не греет, и Алиса, которая ждет, пока я вернусь и продолжу финансировать ее гулянки.
Утром, за завтраком, Варя снова болтала без умолку, а Наташа улыбалась, подливая ему чай. Было что-то невероятно правильное и мирное в этой картине.
Перед отъездом мать отвела его в сторону.
- Ну что, решил что-нибудь? – спросила она строго.
- Мам, как я могу решать? Это им решать, захотят ли они меня видеть.
- Она тебя до сих пор любит, дура. Хотя, глядя на тебя, не пойму за что. Решай свои дела там и возвращайся. По-настоящему возвращайся. Ради нее, ради Вари.
Он уехал с тяжелым сердцем, но с четкой мыслью в голове. Дорогой представлял, как Алиса лежит на его диване, смотрит сериал и ждет его с деньгами на новую сумку. И эта картина вызывала у него теперь лишь раздражение.
Ключ щелкнул в замке тихо. Алиса, как он и предполагал, полулежала на диване, уткнувшись в телефон. Увидев его, она отбросила телефон, соскочила и бросилась навстречу, обвивая руками его шею. Она была безупречно накрашена, будто только что из салона.
- Наконец-то! Я уже думала, ты сбежал навсегда! – она попыталась поцеловать его.
Максим мягко, но твердо освободился от ее объятий.
- Собирай свои вещи.
Она замерла.
- Что?
- Ты слышала. Собирай чемодан и съезжай. Скоро сюда приедут моя дочь и ее мать.
- У тебя что, ребенок есть? – в ее глазах мелькнуло неподдельное изумление, а потом холодная злость.
- Да. И семья. Так что давай, без сцен. Пока я в душе – чтобы тебя здесь не было.
- Да ты просто сво.лочь! Я для тебя… – она не договорила, схватила с пола его кроссовок и швырнула ему вдогонку. Он даже не обернулся, вышел на лестничную площадку.
Спустился во двор, купил сигарет, хотя бросил курить в прошлом году. Сегодня было можно. Сидел на лавке, курил, наблюдая за подъездом. Через полчаса вышла Алиса. На ней была короткая юбка и меховая куртка, в руках – его дорогой чемодан на колесиках. Она поймала такси и уехала, даже не оглянувшись.
Максим вернулся в квартиру. Осмотрел ее. Нашел под кроватью ее сережку, в ванной тюбик дорогой помады, на полке в шкафу пару шелковых трусиков. Все это он собрал в пакет и вынес в мусорный контейнер. Потом устроил генеральную уборку: вымыл полы, протер пыль, проветрил. Квартира пахла теперь чистотой и одиночеством, но это было то одиночество, которое он выбрал сам, как передышку перед чем-то большим и настоящим.
На работе в понедельник он подошел к начальнику и попросил о возможности работать удаленно, объяснив ситуацию. Тот, к удивлению Максима, отнесся с пониманием. «Семья – это важно. Оформляй, сколько тебе надо, но отчеты в срок».
Вечером он позвонил Наташе.
- Привет. Это Максим.
- Здравствуй, – ее голос был нейтральным.
- Я… я хотел спросить. Можно, я приеду в следующие выходные? Не на один день. На все. Помочь с чем-нибудь. С Варей погулять. Или ремонт какой… У вас там краны не текут?
На другом конце провода повисла пауза.
- Краны в порядке, – наконец сказала она, и он уловил в ее голосе едва заметную теплинку. – Приезжай. Варя спрашивала про тебя.
- Спасибо. Передай ей… что я куплю ту куклу, про которую она в субботу говорила. Или нет, лучше мы вместе с ней выберем.
- Ладно. До выходных.
- До выходных, Наташа.
Он положил трубку, сел на стул у окна. За окном горели огни огромного, безучастного города. Но где-то там, в трехстах километрах, в засыпающем провинциальном городишке, в старой квартире с синей дверью, его ждали. Ждали по-настоящему.
У него появилась точка опоры. Семья. До которой, оказывается, нужно было не дорасти, а просто дойти. Сделать шаг через порог. Он этот шаг сделал. Остальное, как говорила мать, – дело наживное. И впервые за многие годы он почувствовал не пустую усталость от бега по кругу, а тихую, уверенную усталость человека, который наконец-то нашел дорогу домой.