- Ох, сынок, неужели никого получше этой Гальки не нашлось?! Ведь, сирота! Без роду, без племени! На кой нам такая сноха?! – Евдокия Петровна в сердцах швырнула половой тряпкой в гревшегося на солнышке кота. – Брысь, лихоманка ходячая! Разлегся тут! Ни пройти, ни проехать!
Пол Дуся намывала с утра, с тех самых пор, как узнала от сына новость. Пыталась успокоиться, в сотый раз проходя углы и ползая на коленках под столом, а на пузе под кроватями. Не помогало! Всегда безотказное средство «от нервов», в этот раз дало сбой.
- И ладно бы, хоть профессию какую имела! Так, нет! Бабке было не до нее. Болела все. Как отпустить единственную помощницу в город?! А как бабки не стало, Гальке уж не до учебы было. Себя бы прокормить! Хорошо еще, что Анфиса ее на ферму пристроила! А то с голоду бы померла, и поминай, как звали!
Михаил молчал. Знал, что мать побушует и успокоится. Как отца не стало, совсем житья не было от нее. Раньше молчала, да делала, что велят. А теперь решила, что раз хозяина нет, то и власть ее, а потому, можно всем жизнь портить.
- Думаешь, пожалею я ее?! И не мечтай! Хочешь, чтобы мирно мы жили – не приводи ее ко мне в дом!
- Это и мой дом тоже. Так отец велел! – бросил Михаил, поглаживая ластившегося к нему кота.
- Поговори мне еще! Нет его, отца-то! Был, да весь вышел! Всю жизнь надо мной измывался почем зря! А теперь – моя воля! И приводить в мой дом такую – не велю! Не бывать этому!
- Ты, мама, охолони немного, - Михаил спихнул с лавки кота, поднялся на ноги и тяжело затопал к дверям. – Как я решу – так и будет. Мне жить.
Ростом Бог не обидел Михаила. Силой тоже. В отца пошел. Косая сажень в плечах, руки – словно молоты. Захотел бы – и без кувалды в кузне обошелся бы. А вот голоса сильного почему-то не дали ему. Высокий, звонкий фальцет, который прорезался у Михаила в подростковом возрасте, так и остался при нем. На людях Миша стеснялся слово молвить, да и дома старался помалкивать, зная, что мать в пылу обиды может ляпнуть что-то обидное.
- Что ты голосишь, как баба, Мишутка?! Говори, как положено! Мужик ты или нет?!
С людьми Михаил сходился сложно. Застенчивый был, да и трепаться попусту не любил. А когда в возраст вошел, выяснилось, что еще и алкоголь он совершенно не переносит. От одной единственной рюмки Мишу развозило так, что на утро он мало что помнил и не мог сказать, где был, с кем пил, и чем все закончилось. Правда, при всем при этом, дорогу домой он находил безошибочно. Словно чья-то заботливая рука вела его прямо к родной калитке и не отпускала, пока Михаил не входил в дом. Там, в сенцах, он мог упасть и уснуть, но за порогом не остался ни разу.
Зная за собой такие чудеса, Михаил воздерживался от рюмки, что не могло не сказаться на его отношениях с односельчанами. Поначалу на него косились, обижались, что не хочет поддержать компанию, а потом привыкли, решив, что раз уж человек болен, то грех смеяться над его напастью.
А Михаил такому раскладу даже рад был. Спиртное он не жаловал, в пьяных компаниях чувствовал себя не у дел, и старался как можно меньше времени проводить там, где наливали. Он всеми силами поддерживал легенду о своем «нездоровье». Мать ворчала поначалу, внушая Михаилу, что обижать людей не следует, а потом смирилась и отстала от него, хоть и ставила по праздникам бутылку на стол, точно зная, что сын не выпьет даже полрюмки. Традицию блюла. Муж-то ее, отец Михаила, любил это дело и по праздникам набирался так, что Дуся не раз сигала через забор к соседям, спасаясь от его тяжелой руки. Но спроси ее кто-нибудь, зачем она так упорно предлагает сыну выпить, Дуся не ответила бы. Сама не знала. Ей казалось, что раз почти все так живут, то это правильно. Люди же не глупые. Знают, как надо.
В поселке Михаил прослыл трезвенником. Его уважали, но не любили. Да оно и понятно – ни компанию поддержать, ни беседу. Какой разговор может быть, когда один уже весел, а другой мрачнее тучи и домой торопится? Возможно, поэтому, за его жизнью не следили так пристально, как за остальными жителями поселка. Здесь все знали с точностью до минуты, когда, кто с кем, зачем и почему. И только Михаил был почти невидимкой.
Вот почему его интерес с Галке-сироте стал для поселка новостью. Когда узнали, что дело идет к свадьбе, поселок загудел, всполошился, забегал.
Обгулял девчонку, не иначе! Воспользовался тем, что догляда нет за сироткой, ведь бабка Галинкина оставила этот мир и единственную внучку, не успев дать своего наказа. Утром дрова рубила, а к вечеру уж преставилась. Знали, конечно, что болела она, но, чтобы вот так, внезапно, безо всякого предупреждения и вздоха – никто не ожидал. И в первую очередь, Галина.
Не успела Галя от потери оправиться, а тут Мишка и подвалился. Пожалел или еще как улестил, а только засияли глаза у Гали, заалели румянцем щеки, и по поселку она теперь не ходила, а летала, смущенно потупив взор и не отвечая на вопросы. Таила свою любовь даже от себя самой. Спугнуть боялась.
О том, что будущая свекровь с лаской ее не примет, Галя узнала довольно скоро.
- Не пара ты моему сыну, Галина. Так и знай! Не такую я сноху хотела. Ну да ничего! Это сейчас Мишка уперся рогом и слушать меня не желает. А поживете чуток, глядишь, натешится да переменит волю. Живите. Только, расписываться я вам не велю. Так сойдет!
- Как же это, Евдокия Петровна? – ахнула Галина. – Что про меня люди скажут?
- А что им говорить? Пусть языки чешут! Какое твое дело?! Мало у нас тех, кто без росписи живет? Вот, если ребенок будет, тогда и оформите отношения. А пока – нечего! На свадьбу тратиться, то да се. Не время.
Галина возражать не посмела. Но Михаил, видя, как хмурится его невеста, быстро дознался в чем причина.
- Мама, я тебя предупреждал, чтобы ты не лезла в мои отношения с Галиной?
- Поговори мне еще! Мать родную на девку уличную променял, и рад!
- Хватит! Не желаешь слушать ничего, как я погляжу. Заладила! Не понимаешь по-хорошему? Будет иначе.
- Загрозил! В носу не кругло у тебя, милый мой, матери-то указывать! Поживи с мое, а потом командуй! – не желала сдаваться Евдокия.
Свадьбу играли без нее. Приглашение, красивое, с голубками и двумя сердечками, скрепленными ленточкой, Галина сама принесла ей, но Евдокия порвала открытку и бросила ее к ногам будущей снохи:
- Выкуси! Ноги моей на вашей свадьбе не будет! Послушала бы меня – я бы стерпела! А так – живите, как знаете! На меня не найдетесь!
Михаил, узнав о выходке матери, только грустно усмехнулся:
- Ну вот, Галинка… Считай, я теперь тоже сирота…
- Что ты! Что ты, Миша?! – Галина чуть ни впервые сама обняла жениха. – Нельзя так говорить! Она же мама твоя! Пусть сердится сейчас, пусть говорит плохо обо мне – пустое это все! Она тебя любит! Волнуется за тебя! Вот и чудит. Дай ей время!
- Наивная ты, Галина! Как дите, ей-Богу! – Михаил поцеловал невесту в лоб и прижал к себе покрепче. – Ладно! Пусть ее… Глядишь, и впрямь одумается.
Расписались Михаил и Галина тихо, никого не ставя в известность. К тому времени Миша уже перебрался в дом Галины, оставшийся ей от бабушки и принялся наводить там порядок. Забор подправил, крышу перекрыл, ступеньки на крылечке почти прогнившие хотел заменить, да передумал. Новое крыльцо отгрохал, да такое, что со всего поселка стали приходить посмотреть на это чудо.
- Надо же! Резное! Лет полста уж никто у нас такого не делал.
- Ты глянь! И цветы, и петухи, и солнце – как живые! Ох, и рукастый ты, Мишка! Даром, что кузнец, а с деревом тоже, вон, подружился! Мне такое сделаешь?
- Такое – нет. А какое попроще – обращайтесь. Такое – это только для Гали.
И снова загудел, зашептался по углам, поселок.
- Ишь, как Мишка жену-то любит! На руках готов ее носить!
- Погоди пока! Все они такие после свадьбы. А поживут год-другой, и начнет он свою Галину по двору поленом гонять.
- Да с чего бы это?!
- А, с того! От осинки не родятся апельсинки! Папаша у Мишки тяжел на руку был и скор на гнев. Думаешь, сын другим будет?
А Михаил и впрямь был другим. Ни мать, ни отец не замечали, как Миша, забившись в угол, наблюдал за их ссорами, порой жмурясь от страха и шепча себе под нос:
- Тише! Тише! Пожалуйста!
Заступиться за маму он попробовал лишь раз, за что бит был отцом нещадно, да так, что с неделю встать не мог. Мать сидела рядом, меняла мокрую тряпку на его лбу, пытаясь сбить температуру, и приговаривала:
- Не лезь! Мы сами промеж собой разберемся! Не твое это дело!
Почему это было не его дело, Миша так и не понял. Зато, понял другое. Мама не хочет, чтобы он за нее заступался. Ей не нужна его защита. И от этого было больно.
А потом отца не стало и Михаил понял еще кое-что. Мама была рада тому, что осталась одна. Она не пыталась привести в дом мужчину и не хотела, чтобы у Миши появился отчим. Красивая, статная, видная. Она могла бы устроить свою личную жизнь, но не хотела этого.
Для себя Михаил решил, что его семья будет другой. Он хотел тишины и покоя. Хотел приходить в дом, где его ждут и любят. И застенчивая, тихая Галина, казалось, могла дать ему то, чего он так желал.
Жили они хорошо. Галинка управлялась по хозяйству так, что и захотел бы Михаил придраться – не нашлось бы повода. Суровая бабушкина школа, которую Галя прошла от и до, дала свои результаты. Все умела Галина – и дом, и огород, и птица были у нее в порядке. И даже узнав, что ждет ребенка, Галя не опустила рук.
- Тоже мне! Больна я, что ли? Отлично же себя чувствую! – смеялась она в ответ на беспокойство Михаила, который уговаривал жену поберечь себя. – Ты, Мишенька, не о том волнуешься!
- А о чем надо?
- У малыша кроватки нет. Вот, о чем подумать не мешало бы!
Колыбель, которую смастерил Михаил, была такой красоты, что Галина вечерами усаживалась перед ней и, водя пальцем по резьбе, украшавшей спинку колыбельки, любовалась ею, как истинным произведением искусства.
- Брось, Галинка! Какое еще произведение? – ворчал смущенный Михаил.
- А, такое! Ты думаешь, картины какие или музыка – это что? Любовь.
- Какая такая любовь?
- Всякая. Счастливая или несчастная – это уж как судьба решит. А только человек, ее испытав, хочет рассказать миру о том, что чувствовал. Вот и рождается произведение искусства. Нам так учительница музыки в школе говорила, а я запомнила. Вот ты, Миша, малыша нашего еще не видал, а уже его так любишь, что настоящее чудо сотворил для него! Значит, правду она говорила.
Михаил в ответ только обнимал жену, понимая, что она права. Никогда не возникало у него желания сделать что-то подобное для мамы или в родительском доме.
А в старом доме, где жили они теперь с Галиной, ему хотелось творить. Уже встало на свое место новое крыльцо, оделись резными наличниками подслеповатые окна, вдруг словно ставшие и больше, и светлее, а палисадник, который Галина любовно обихаживала, обзавелся новым штакетником. И старый, обветшалый дом на краю поселка, на который и глянуть-то было недосуг, настолько он был нехорош, словно помолодел, потянулся вверх, давая понять прохожим, что под его крышей теперь живет любовь.
Один за другим на свет появились сыновья Галины и Михаила, и дом будто еще подрос, вместе с детьми набирая силу и оберегая тех, кто жил под его крышей.
Одно было плохо. Евдокия с выбором сына так и не смирилась. Встречая Галю с детьми на улице, демонстративно отворачивалась. Галя грустно улыбалась ей вслед и гладила по голове детей.
- Ничего! Очнется наша бабушка, вспомнит о том, что такое любовь.©
Автор: Людмила Лаврова
©Лаврова Л.Л. 2025
✅ Подписаться на канал в Телеграм
Все текстовые материалы канала Lara's Stories являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.
Поддержать автора и канал можно здесь. Спасибо!😊