Недавно твердо решила выкладывать тексты почаще, и вот результат - 7 дней без графомании; наверное, мой рекорд. На самом деле приступы порывы были, две штуки - но оборвались более насущными делами (ну или более приятным бездельем)
На свою голову я стала не в меру культурная: сходила на той неделе на два концерта –это целых два вечера, в которые я могла бы творить свои нетленки, но вместо этого потребляла чужие. Так, чего доброго, ещё и книжки читать начну; совсем некогда будет радовать мир своим гением.
Тем не менее, ни о чем не жалею (пока)
Первый вечер ничего не обещал – студенческий концерт в консерватории за 300 рэ. Пошла, потому что а) дешево, б) люблю такое вот скромное и без претензий.
Но не тут-то было. Пришлось возвращаться домой в бреду и в восторге. Играли Сен-Санса; до этого его музыку я знала только по рекламным роликам. Но дело было, не побоюсь этого слова, не в Сен-Сансе. Умеючи, испортить можно любое совершенство, это каждому человеку известно со времен грехопадения. Дело в детях. Ну, дети уже слегка подросли, некоторым на вид было под 30, но вот энергии в них было, как в пятилетках. Ни на секунду не возникло чувства, что это дежурный концерт замученных классами студентов. Играли, в полупустом зале, как в последний раз. Когда-то кто-то говорил про молодых артистов, кажется, - что с ними здорово работать, потому что у них еще «глаза горят». Насчет горящих глаз не скажу, слепая-с. Но можно сказать с уверенностью, что ребятам еще не надоело жить. И ты, весь такой усталый и видавший виды, тоже вдруг обнаруживаешь в своей голове что-то чужеродно-жизнерадостное; вроде: "а не налепить ли мне пельменей?" или "а не подарить ли всем знакомым по красному коню?" (С)
Кроме прочих, на концерте были кларнетист и гобоист - этот факт помог мне разрешить давно мучающий меня вопрос - кто же дудел над моей головой на моем прежнем ПМЖ? Гобоист, друзья. Вне всяких сомнений. Я в общем-то так и думала изначально (давние читатели не дадут соврать), но потом по привычке стала колебаться. Наверное, гобоиста мне и не хватает в моем новом житии-бытии, потому я потянулась так неистово к прекрасному.
На второй концерт я пошла в трезвом уме и твердой памяти. Играли Баха, сюиты для виолончели (номер 3, 4 и 6, если кому-то это о чем-то говорит). Я их полюбила когда-то искренне и без всякой причины; я вообще люблю такое занудство (если исполнитель умеет его готовить).
Исполнитель умел, и я пошла.
Надо сказать, первые части третьей сюиты я слушала только из уважения к И. С. Баху. Не то чтобы было плохо - музыкант такого уровня плохо, думаю, при всем желании не сыграет. Было никак. Причем, у меня сложилось впечатление, что никак было нам обоим - и мне, и музыканту. Он так впроброс и по-диагонали играл эти три части, как будто хотел поскорее от них избавиться и перейти к чему-то по-настоящему интересному. И таки да - сарабанда оказалась тем, ради чего, похоже, мы все собрались. Тут уж каждая нота тянулась так долго, как только это было возможно. Мы остались один на один со звуками, каждый из которых можно было слушать до конца дней своих.
Очнувшись, кое-как проскочили ещё 2 части и перешли к джиге. Джига вполне заменила нам пляску смерти; скалила свои диезы и бемоли, намекала, подмигивала и камня на камне не оставила от нашего дзен-буддизма.
4-я сюита начиналась с опасной прелюдии - эту прелюдию надо умудриться сыграть так, чтобы она не превратилась в пилежку, однообразную, как гаммы в музыкалке (да простит меня И.С.). Музыкант смог, а за такое многое можно простить человеку.
Потом ему опять стало неинтересно, две клетки он проскочил, не глядя, и снова мы очутились в сарабанде, бесконечной и неподвижной, как знойный день на тихой воде.
Остаток первого отделения мы преодолели на скором и морально-волевых, и что там мелькало в окне, было уже совершенно не важно.
В антракте две девушки справа развлекали меня своими разговорами о суровой действительности:
"...я эти упражнения делаю уже х...р знает сколько времени, утром и вечером, и никакого эффекта"; "игольчатый лифтинг оставляет рубцы - ни один нормальный хирург потом не возьмётся оперировать"; "я собираюсь начать с блефаро, лет через пять"; "ну меня больше беспокоит нижняя треть и платизма"
Я сидела, косилась на них лошадиным глазом, и думала, что же больше беспокоит меня. Но после двух сарабанд, прелюдии и джиги меня в этом бренном мире уже, кажется, ничего не беспокоило.
Впереди была ещё одна сюита, и я гадала, что же нам с виолончелистом покажется интересным на этот раз. Неожиданно нам оказалась интересна алеманда; он остановился и долго разглядывал ее, поворачивал то так, то эдак; я выглядывала из-за плеча и тоже как будто что-то видела; мне нравилось, что когда музыканту становилось интересно, он откладывал в сторону свою усталую виртуозность, и играл так, как будто в первый раз слышал все эти звуки, и вслушивался подолгу в каждый, как в последний раз.
Вот в чем разгадка красоты - она всегда как будто в первый и последний раз, что бы это ни значило.
Потом была последняя сарабанда, уютная, как бабушкин чулок, и настолько же вечная. А под конец было что-то такое знакомое, что мы с виолончелистом и не запомнили.
Вот и всё
Остальные мои вечера проходили и проходят примерно одинаковым образом. Я смотрю в окно и занимаюсь ерундой
Знаете, смотреть в окно, и даже в темноту за окном, оказалось вполне приятным занятием. За окном горят окна в такой же панельке вдалеке. Смотришь на них, и хорошо; - всё-таки, ты не один во вселенной. Звучит, наверное, глупо; но представьте, если бы окна не горели. Если бы на километры вокруг темнота и ни души. Это мы в мегаполисе все из себя мизантропы и индивидуалисты, всё бы нам покоя. А оставь нас на самом деле в покое - сойдем с ума. Так что окнам я рада (людям не так чтобы очень).
Хочу вязать что-нибудь
Бесконечный чулок
Ну или шарф
В этом кресле надо сидеть, вязать и стареть. Свяжу себе шарф и шапку, и состарюсь заодно.
Такие планы
А пока мы с конем, никуда не идём, мы вдвоем с конем никудааааааа не идем
Сидим в хризантемах и мандаринах
Ждём
Всем привет