- Стёпа, я так больше не могу! Чувствую, что это конец – не будет у нас с тобой того, о чём мы так мечтали. Не будет у нас полной семьи, не смогу я подарить тебе малыша…
- Милая моя, давай ещё пару месяцев подождём, попробуем. Если не получится, то возьмём малыша из детского дома, совсем кроху.
- Нет, я не хочу чужого! – громко всхлипнула Аня.
- Мы будем с тобой воспитывать его, как своего, родного. Со временем даже думать забудем, что у него не наши гены.
- Всё равно не хочу… - прошептала Аня бесцветными губами.
Тишина в их доме была особая. Не пустая и не мирная, а густая, звонкая, как натянутая струна. Она стояла в воздухе между чашками на кухонном столе, пряталась в шкафу с безмолвными игрушками, купленными «на вырост», и особенно громко звучала по утрам, когда Анна просыпалась за минуту до будильника.
Два года попыток превратились в три, три — в пять. Сначала это было лёгкое недоумение, почти шутка: «Ну что-то мы не попадаем в ритм, дорогой». Потом — активные действия: приложения, календари, витамины. Затем пришла наука со своими холодными терминами. «Идиопатическое бесплодие» — диагноз, который звучал как изощрённое оскорбление. Необъяснимое. Значит, она была здорова, и Стёпа здоров, а усилия двух здоровых людей почему-то равнялись нулю. Нулю в тесте, нулю в графе «беременность», нулю в её опустошённом нутре.
Каждый месяц для Анны делился на два акта. Первый — надежда. Тщательно высчитанные дни и её тело, вдруг ставшее космическим кораблём, за полёт которого она несла сверхответственность. Она ловила каждый намёк, каждый призрачный симптом: лёгкую тошноту от запаха кофе, тянущую боль внизу живота. Она строила воздушные замки из «а что, если...», и они были так красивы, что на несколько дней могли затмить реальность.
А потом наступал второй акт — падение. Предательская колющая боль, а следом — алое доказательство провала. Каждый раз это был не просто цикл. Это была маленькая смерть. Смерть того возможного ребёнка, имя для которого она уже невольно придумывала, чьё будущее уже начинала рисовать в воображении. Она плакала в душе, чтобы Стёпа не слышал, а вода смывала слёзы быстрее, чем они успевали высохнуть на щеках.
Аня начала ненавидеть вещи, на которые раньше попросту не реагировала: рекламу детского питания по телевизору, посты подруг в соцсетях с их «ой, нечаянно забеременела третьим!». Её мир раскололся на два лагеря: «они» — те, у кого легко, просто, само собой получилось. И «мы» — те, кто застрял в ожидании чуда, которое, кажется, доступно только другим.
Стёпа держался. Он гладил жену по спине, когда её трясло от беззвучных рыданий, говорил, что любит её, а не мифического наследника, предлагал завести щенка, котёнка, попугая — чтобы заполнить тишину хоть каким-то живым звуком. Но в его глазах, когда он смотрел на играющих во дворе детей, Аня ловила ту же тоску. И от этого ей становилось ещё больнее — она чувствовала себя несостоявшейся не только как женщина, но и как жена. Она не могла дать любимому мужу самого главного – наследника или наследницу.
Однажды, разгребая всякий хлам на антресоли, Аня нашла свою детскую тетрадь по природоведению. На последней странице корявым детским почерком было написано: «Когда я вырасту, у меня будет трое детей: два мальчика и девочка. Я буду их очень любить». Анна закрыла тетрадь, положила лоб на прохладную поверхность стола и просто сидела так долго-долго, пока за окном не стемнело. Та детская уверенность казалась сейчас самой жестокой насмешкой.
Именно в тот вечер, когда отчаяние достигло точки кипения и стало тихим, ледяным отрешением, она сделала то, на что не решалась раньше. Она зашла на форум, который всегда обходила стороной, — раздел «Народные методы». От безысходности. От «а вдруг». Прокручивая бесконечные истории про травы, молитвы и поездки к «проверенным бабкам», она наткнулась на короткий, ничем не примечательный комментарий: «Мы сем лет не могли забеременеть, чего только не пробовали. Помогло только полное отпускание ситуации. Я перестала бороться, жить начала. И через месяц — две полоски. Как будто само собой».
«Отпустить ситуацию». Как это? Выключить желание, которое стало главным двигателем всей её жизни? Стереть мечту, въевшуюся в подкорку? Это казалось таким же невозможным, как и забеременеть.
Аня была так опустошена, что не подпускала к себе Стёпу целых три недели. Стёпа терпеливо ждал, понимая, что жена находится на грани нервного срыва. Аня даже переселилась в соседнюю комнату, ей не хотелось никого видеть и слышать.
А потом… потом Аня однажды проснулась среди ночи, и сама пришла к мужу.
Когда пара узнала о том, что у них будет долгожданный малыш, радости их не было предела! И Аня, и Стёпа были на седьмом небе от счастья, произошедшее казалось им обоим настоящим чудом.
Первые три дня после выписки из роддома Анна жила в состоянии счастливого оцепенения. Усталость, новые заботы — всё тонуло в сияющем тумане материнства. Но на четвертую ночь, когда в тишине квартиры завыл ветер в форточке, её пронзила первая, острая как игла, мысль.
Она смотрела на спящую в люльке дочь — на её идеальные брови домиком, на едва заметную ямочку на подбородке. И не находила в этих чертах ничего своего. Ничего от Степана. Только чужое, прекрасное и незнакомое лицо.
Паника пришла позже, разъедающим туманом. Она стала лихорадочно вспоминать роддом. Суету, усталый медперсонал, детские крики из всех палат. Её девочку приносили на кормление, но всегда закутанную в стандартное розовое одеяло. Анна была слаба после кесарева. А что, если в один из таких моментов... Нет, это невозможно. Так не бывает.
Но сомнение, раз поселившись, пустило корни. Оно росло с каждым днём. Анна ловила себя на том, что вместо того, чтобы вдыхать сладкий запах макушки дочери, она с ужасом изучала форму её ушей — в роду у всех были оттопыренные, а у этой девочки — аккуратные, прижатые. И родинки. У неё самой и у Степана их почти не было. А на левой лопатке у младенца было пятнышко, «метка», которой Анна никак не могла найти объяснение.
Анна перестала спать. Ночью, пока муж сладко сопел в полном доверии к миру, она вставала и подходила к люльке. Сердце не ёкало от нежности, а сжималось в холодный комок страха. «Кто ты?» — беззвучно шептали её губы. Девочка во сне вздрагивала, и Анне казалось, что она чует подмену.
- Стёпа, ты видишь, что это не наш ребёнок? – билась в рыданиях молодая мать. – Нашу девочку подменили!
- Ты просто устала, Ань. Это послеродовая депрессия, надо к врачу, — говорил Степан, пытаясь обнять её. Но она отстранялась. Его спокойствие злило её, делало соучастником возможной страшной ошибки всего мира. Как он может не видеть? Не чувствовать, что в их доме чужой ребёнок?
Однажды, когда Степан был на работе, Анна впала в истерику. Рыдая, она вывалила на пол всё содержимое шкафа с детскими вещами — те самые, первые, купленные с такой любовью. Среди пелёнок и распашонок её взгляд упал на синюю пластиковую бирку из роддома, которую она машинально сняла с ручки девочки в первый же день и забросила в дальний угол. Она подняла её. На бирке были написаны фамилия, дата, время. И номер — 211.
Номер 211. Этот кусочек пластика стал для неё не доказательством, а уликой. Уликой против безликой системы, против её собственной слабости и невнимательности.
Терпение лопнуло. Анна написала в чат мам своего роддома, дрожащими пальцами набрав: «Девочки, у кого тоже были детки 18 ноября? Может, пришлёте ваши бирочки? Просто для памяти собрать». Ответы приходили медленно. Одна женщина прислала фото: номер 215. Другая — 221. Анна лихорадочно искала 211.
И вот он — фото от пользователя «Лена К.». Бирка с номером 211 лежала на розовом конверте. Такое возможно? У неё в голове застучал молоток: подмена, точно подмена. Они перепутали. Эта Лена К. забрала ЕЁ дочь, а она вот уже месяц растит чужого ребёнка.
Анна нашла Лену в соцсетях. На аватарке — та самая женщина из роддома, с которой они иногда кивали друг другу в коридоре. На странице не было детских фото. «В целях безопасности», — вероятно. Анна написала ей: «Привет, мы с тобой в один день рожали! Хочешь встретиться, с нашими детками погулять сходить?» Ответа не было.
Тишина в ответ стала для Анны последним доказательством. Виновная избегает контакта. Она всё решила. Записала дочь к педиатру — нужно было сверить данные, группы крови, что угодно. И главное — она потребует тест ДНК. Всё расскажет Степану, и пусть он злится.
В поликлинике она сидела в очереди, напряжённая как струна, прижимая к себе чужую, как она думала, девочку. Из кабинета вышла молодая мама с крохой на руках. Они столкнулись взглядами. Это была Лена К.
— О, привет! — лицо Лены озарила усталая, но искренняя улыбка. — Ты тоже здесь? Как ваша девочка? У нас колики, просто кошмар.
Анна онемела. Её язык отказался повиноваться.
— А... а я тебе писала в соцсетях, — наконец выдавила она.
— Ой, прости, я в этих соцсетях вообще не бываю после родов, всё забыла! — Лена легко отмахнулась. — Смотри, какая уродилась — вся в папу, блондинка. А у вас, наверное, в тебя? Такие же чёрные волосики.
Анна подняла глаза на девочку. И обомлела. Девочка была с оттопыренными ушами. Совершенно непохожая на ту, что была у неё на руках. Но до боли знакомое лицо — её собственные глаза, её губы, ямочки на щеке, как у Степана. Это лицо она тысячу раз представляла, мечтая о ребёнке.
Мир перевернулся и встал на место с тихим щелчком.
— Да, в меня… — прошептала Анна.
— Красивая у вас девочка, — сказала Лена, глядя на дочь Анны. — И такая спокойная. А моя – настоящая хулиганка!
- А у вас бирочка была с номером 211? – спросила Анна, дрожа от волнения.
- Нет, 217, - ответила Лена. – Я же присылала тебе фото, когда ты просила.
- Мне показалось, там номер 211 был…
- Нет, точно 217. Видимо, верхняя «палочка» стёрлась… - пожала плечами Лена. – А почему ты спрашиваешь?
- Просто так спросила, - улыбнулась Анна, хотя напряжение не отпустило её до конца.
Она посмотрела на свою дочь, которую крепко держала на руках. На её аккуратные уши, на ресницы, раскинувшиеся веером. И вдруг с абсолютной, ослепительной ясностью увидела в этом лице мать Степана, детскую фотографию которой однажды увидела в альбоме. Точь-в-точь.
- Ну, нам пора бежать, - сказала Лена. – Растите большими и здоровыми.
- Спасибо. И вы тоже растите большими и здоровыми, - ответила Анна, чувствуя, как предательская дрожь уходит из её рук.
- Всё встало на свои места! – прикрыв глаза произнесла Анна, когда Лена со своей дочкой ушла. В эти слова впервые за месяц вместилось не отчаяние, а воздух. Анна прижала дочь к груди, закрыла глаза и глубоко вдохнула. И наконец-то узнала её запах. Свой. Родной. Единственный.
Бирка с номером 211 оказалась просто куском пластика, а сомнения — ядовитым дымом, который рассеялся, стоило открыть окно и впустить реальность. Анна шла домой, крепко держа дочь, и мысленно просила у неё прощения за каждый день страха, за каждую ночь недоверия. Домой. К Степану. К их настоящей, начавшейся только сегодня жизни.