Признание Анны повисло в воздухе неразрывной связью между ними, но одновременно создало новую, невидимую дистанцию. Она вступила на путь, который был для неё откровением, а для Глеба — чем-то иным. Теперь, глядя на его сосредоточенное, внезапно постаревшее лицо, Анна поняла: за его рациональностью, деньгами, властью скрывалась своя бездна. И эта бездна вот-вот должна была открыться.
Они сидели у потухающего костра. Мария ушла в лес, оставив их наедине с тишиной и историей, которая ждала своего часа. Глеб курил свою старую трубку, что было для него крайне нехарактерно — обычно он демонстрировал железную выдержку. Дым вился сизыми кольцами, растворяясь в прохладном воздухе. Он смотрел не на Анну, а на угли, как будто в них пытался разглядеть картины прошлого.
— Ты права, — начал он негромко, и голос его был чуждым, лишённым привычной уверенности. — Я не просто «заинтересованный меценат» или «экологический активист». Я пришёл сюда не из любви к природе. Я пришёл сюда из долга. Из долга, который нельзя оплатить деньгами.
Он глубоко затянулся, и его рука слегка дрожала.
— История, которую рассказала Мария… она неполная. Она не знает одного. Не знает, кто именно навёл на них «органы». Кто выдал место, описал избы, рассказал про «странных людей с книгами».
Анна замерла, предчувствуя удар.
— Это был я.
Два слова. Простых, как два камня, упавших в тихую воду её души. Она не могла поверить.
— Ты? Но… ты же говорил, что просто видел их, что они помогли тебе…
— И это правда! — резко перебил он, и в его глазах вспыхнула старая, незаживающая боль. — Они спасли меня и моего напарника. Выкормили, выходили, указали дорогу. И я… я, полный идейный комсомолец, верный сын партии, увидел в них не братьев, а угрозу. Несанкционированное поселение в пограничной зоне? Люди с непонятной идеологией? Мне тогда и в голову не пришло, что это может быть что-то хорошее. Я думал, я доложил. Как честный гражданин. Считал, что выполняю долг.
Он швырнул трубку в костёр с такой силой, что угли взметнулись снопом искр.
— Через полгода наша партия вернулась в тот район. Я настоял, чтобы зашли проведать, поблагодарить. Мы нашли пепелища. Выгоревшие избы. Никого. Только один старик, спрятавшийся в землянке, прошептал нам, прежде чем умереть: «Зачем, парень, навёл лиходеев? Мы же тебя… в гости звали…»
Глеб закрыл лицо руками, но плечи его выдавали содрогание.
— Всё. Всё тогда закончилось. Не только для них. Для меня. Я понял, что совершил. Не предательство в шпионском духе. Хуже. Предательство доверия. Я сжёг не дома. Я сжёг мир. Возможность другого мира. И с тех пор… с тех пор я ношу этот пепел внутри. Вся моя карьера, все деньги, все эти фонды и гранты — одна сплошная, истеричная попытка заткнуть дыру. Спасти хоть что-то. Искупить. Хотя я знаю — это неискупимо.
Он отнял руки от лица. Глаза были сухими, но в них бушевала такая буря, что Анне стало страшно.
— Когда я увидел твою первую статью про него, про «дикаря с крыши», что-то ёкнуло внутри. Потом ты начала расшифровывать его язык, нашла карту… Я понял. Это они. Или их наследники. Потомки тех, кому я… И это был шанс. Последний шанс. Не искупить — это невозможно. Но защитить. Сделать то, что не сделал тогда. Оградить этот хрупкий мир от таких, как я. От системы. От любопытства. От благих намерений, которые ведут в ад.
Теперь для Анны всё встало на свои места. Его мгновенная готовность финансировать всё. Его доступ к ресурсам. Его почти болезненная настойчивость в изучении «Атласа» не как диковинки, а как святыни. Это был не научный интерес. Это было покаяние.
— Мария не знает? — тихо спросила Анна.
— Нет. И не должна. Это моя ноша. Если она узнает… — он безнадёжно махнул рукой. — Она имеет право выгнать меня, или хуже. Но пока я могу быть полезен. Мои деньги, мои связи — это щит. Может быть, хлипкий, но щит. Я могу хоть это сделать.
Он посмотрел на Анну, и в его взгляде была мольба, которую она никогда не ожидала увидеть в этом сильном, властном человеке.
— А теперь ты. Ты — новая надежда. Не заражённая моим грехом. Чистая. Ты полюбила это место не из чувства вины, а по праву сердца. И Егор… он привёл тебя. Может быть, не случайно. Может быть, это и есть тот самый баланс, о котором они говорят. Я, несущий разрушение. Ты, несущая… жизнь. Обновление.
Анна сидела, оглушённая. Масштаб трагедии, личной драмы этого человека, вдруг наложился на грандиозную историю «Атласа». Идеальная экосистема была когда-то растоптана не злым умыслом, а глупой, слепой верой в непогрешимость своей системы. И тот, кто нанёс удар, теперь стоял на страже, пытаясь остановить новое падение камня.
— Что ты будешь делать? — спросила она.
— То, что должен. Обеспечивать безопасность. А ты… ты должна идти дальше. Учиться. Становиться хранительницей. Для тебя это будущее. Для меня… это закрытие круга. Может быть, если я помогу тебе и этому месту выстоять, мне хоть немного станет легче дышать.
Он встал, отряхивая колени. Его фигура вновь обрела привычную твердь, но теперь Анна видела трещины, проходящие через всю эту твердь.
— А теперь иди. Иди к Марии. Учись. И… береги это. Береги так, как я не сумел.
Он повернулся и медленно пошёл к ручью, оставляя её одну с огнём и страшной правдой. Анна смотрела ему вслед, понимая, что её путь теперь усложнился в тысячу раз. Она шла не просто в волшебный лес. Она шла на пепелище, которое кто-то когда-то разжёг. И её любовь, её призвание должны были стать не только личным выбором, но и актом искупления за чужой, страшный грех. Тень прошлого легла на «Атлас» и на неё саму. И теперь нужно было научиться жить и с этой тенью тоже.
Если вам откликнулась эта история — подпишитесь на канал "Сердце и Вопрос"! Ваша поддержка — как искра в ночи: она вдохновляет на новые главы, полные эмоций, сомнений, надежд и решений. Вместе мы ищем ответы — в её сердце и в своём.
❤️ Все главы произведения ищите здесь:
👉 https://dzen.ru/id/66fe4cc0303c8129ca464692