— Мам, дай три тысячи на продукты! — Ирина ворвалась на кухню, даже не поздоровавшись. — Нам срочно нужно!
Антонина Петровна отложила половник и посмотрела на дочь. Та стояла в новом пуховике, явно не из дешёвых, и нетерпеливо постукивала ногтём по столешнице.
— Ириш, у меня пенсия одиннадцать тысяч, — тихо сказала она. — Коммуналку ещё не платила...
— Ну и что? — дочь закатила глаза. — Всё равно же дома сидишь, ничего не делаешь. А мы работаем, устаём! Дети в школе, им же питаться надо!
— Я вчера уже давала тебе две тысячи.
— Этого мало! Ты вообще понимаешь, сколько сейчас всё стоит? — Ирина достала телефон, начала что-то считать. — Молоко, хлеб, мясо... Ты думаешь, мы на воздухе живём?
Антонина Петровна потёрла виски. В холодильнике у неё самой оставалась только пачка дешёвых пельменей и немного гречки. Лекарства закончились три дня назад, а до следующей пенсии ещё неделя.
— Может, Серёжа подработает где-нибудь? — осторожно предложила она. — Или ты?
— Да ты что?! — возмутилась Ирина. — У меня двое детей, когда мне работать? А Серёжа на основной работе выкладывается! Ты совсем с ума сошла?
— Но, доченька...
— Никаких "но"! — дочь хлопнула ладонью по столу. — Ты наша кормилица теперь! Мы же тебя кормили, растили, а теперь твоя очередь помогать!
Антонина Петровна медленно прошла в комнату, достала из тумбочки заветный конверт. Там лежали последние четыре тысячи — она копила их на зимние сапоги. Старые совсем развалились, подошва отклеилась.
— На, — протянула она деньги дочери. — Только это последнее.
— Ага, спасибо, — Ирина быстро сунула купюры в карман. — Ладно, мне бежать надо. Детей из школы забирать.
Дверь хлопнула. Антонина Петровна опустилась на продавленный диван и посмотрела на свои старые ботинки с заклеенной скотчем подошвой.
Раньше всё было по-другому. Когда Ирина с мужем переехали к ней три года назад, обещали помогать. Квартира-то Антонины Петровны, трёхкомнатная, в хорошем районе.
— Мам, ну потерпи чуть-чуть, — говорила тогда дочь. — Вот Серёжа премию получит, сразу съедем. А пока помоги нам встать на ноги.
Встать на ноги они не торопились. Зато быстро освоились. Сначала попросили деньги на холодильник — старый сломался. Потом на стиральную машину. На ремонт детской. На новый телевизор в зал.
— Ты же с нами живёшь, тоже будешь пользоваться! — объясняла Ирина каждый раз.
Антонина Петровна отдавала последнее. Она ведь бабушка, как можно отказать внукам? Вот только сама себе ничего не покупала уже давно. Платья донашивала старые, советские ещё. Туфли подклеивала. На лекарства экономила — пила через день вместо каждого, как врач прописывал.
А месяц назад Серёжа вообще заявил:
— Слушай, Антонина Петровна, раз мы тут живём, давай коммуналку пополам делить будем? Справедливо же!
— Но у меня пенсия...
— Ну и что? — он пожал плечами. — Мы же места занимаем, воду тратим, свет. Логично же!
С тех пор она платила половину коммуналки. Почти шесть тысяч из одиннадцати. На остальное надо было как-то прожить целый месяц, да ещё и дочери помогать постоянно.
Вечером того дня, отдав последние деньги, Антонина Петровна сидела на кухне и пила чай без сахара — экономила. В холодильнике лежали те самые пельмени. Больше ничего.
— Бабуль, а чего на ужин? — заглянул внук Максим. — Я есть хочу!
— Сейчас, милый, — она встала к плите. — Пельмешки сварю.
— Фу, опять эта дрянь! — скривился мальчик. — Мама, бабка опять какую-то гадость варит!
Антонина Петровна стиснула зубы и промолчала.
На следующий день Антонина Петровна шла из поликлиники. Врач выписал новые лекарства, но в аптеке она только посмотрела на ценник и развернулась. Две тысячи за упаковку. Откуда у неё такие деньги?
У подъезда столкнулась со старой соседкой Людмилой Ивановной.
— Тоня! Сколько лет! — обрадовалась та. — Ты чего такая худая? Заболела?
— Да нет, всё нормально, — попыталась улыбнуться Антонина Петровна.
— Брось врать! Вон бледная какая, — Людмила Ивановна взяла её под руку. — Пошли ко мне, чаю попьём. С тортиком, я вчера испекла.
За чаем разговорились. Людмила Ивановна жила одна, дочь в Москве, присылала деньги каждый месяц.
— А у тебя как дела? Ира-то с семьёй как? — спросила она.
— Хорошо, — Антонина Петровна отвела взгляд. — Живём вместе.
— И как оно, вместе-то? Помогают небось?
Антонина Петровна молчала. Людмила Ивановна внимательно на неё посмотрела.
— Танюш, ты на себя в зеркало давно смотрела? — тихо спросила она. — На тебе же кофта с дырой. Ботинки развалились. А пуховик... Господи, ему лет двадцать!
— Мне и так нормально...
— Да нормально ли?! — возмутилась соседка. — Дочка твоя вчера мимо прошла, вся при параде. Шуба норковая, сумка. А ты в обносках ходишь!
— Людмила Ивановна, не надо...
— А надо! — та стукнула кружкой по столу. — Они тебя используют, не видишь что ли? Пенсию твою тянут, как пиявки! А ты им ещё и коммуналку платишь, небось?
Антонина Петровна опустила голову.
— Так и знала! — всплеснула руками соседка. — Тоня, очнись! Они на твоей шее сидят! Серёжа-то твой зять вообще работает?
— Работает...
— Ага, работает! А почему тогда ты их кормишь? — Людмила Ивановна наклонилась ближе. — Слушай меня: они от тебя не отстанут, пока ты сама не скажешь "хватит". Поняла?
Антонина Петровна вернулась домой задумчивая. Может, соседка права?
В коридоре наткнулась на несколько пакетов из дорогого магазина. Заглянула — там лежали продукты: красная икра, креветки, дорогой сыр, хорошее вино.
— Это что? — спросила она у вошедшей Ирины.
— А, это? Гости вечером придут, — небрежно махнула рукой дочь. — Серёжины друзья.
— Но... — Антонина Петровна посмотрела на ценники. — Ирина, тут на восемь тысяч продуктов!
— Ну и что? Нам же гостей встречать надо! Или ты хочешь, чтобы мы опозорились?
— Но ты же вчера сказала, что денег нет!
— Были деньги на это, — отрезала дочь. — А на твои пельмени денег не было. Разницу чувствуешь?
Вечером Антонина Петровна сидела в своей комнате — самой маленькой, которую ей выделили, когда дочь с семьёй въехала. Из гостиной доносился смех, звон бокалов, музыка. Пахло дорогими закусками.
К ней никто не зашёл. Даже не позвали к столу.
В животе урчало. Она встала, тихо прошла на кухню. Может, хоть кусочек сыра остался? Открыла холодильник — пусто. Всё вынесли в зал для гостей.
— Ты чего тут шаришь? — в кухню зашёл Серёжа, навеселе. — Иди в комнату, не мешай.
— Серёжа, я просто... Я не ела ещё...
— Не ела? — он прищурился. — А кто просил? Надо было заранее думать! Мы для гостей готовили, не для тебя!
— Но это же мои деньги были...
— Твои?! — зять хмыкнул. — Да ты вообще кто тут? Нахлебница! Мы тебя кормим, поим, а ты ещё претензии предъявляешь!
— Как это нахлебница?! — Антонина Петровна почувствовала, как внутри что-то оборвалось. — Это моя квартира! Я вас сюда пустила!
— Твоя квартира? — Серёжа усмехнулся. — Слушай, бабуля, ты уже старая. Тебе эта квартира на кой? Всё равно Ире достанется! Так что считай, мы уже тут хозяева!
В зал заглянула Ирина:
— Серёж, чего там? Гостиждут!
— Да вот, твоя мамаша тут права качает! — пожаловался он. — Говорит, квартира её!
— Мам, ну начинается! — закатила глаза Ирина. — Ты опять за своё? Мы же договорились — ты нам помогаешь, мы тебе!
— Помогаете?! — голос Антонины Петровны дрогнул. — Я вам всю пенсию отдаю! Сама голодная хожу! Лекарства не могу купить!
— Ты преувеличиваешь! — отмахнулась дочь. — Голодная... Да у тебя всегда что-то есть!
— Пельмени дешёвые! Одни пельмени!
— Ну так это твой выбор! — пожала плечами Ирина. — Хочешь — покупай себе икру! Мы же не запрещаем!
— На какие деньги?!
— Мам, хватит ныть! — раздражённо бросила дочь. — Ты нас всех достала со своей бедностью! Я бедная, я бедная! Надоело слушать!
— Ирочка, — Антонина Петровна шагнула к дочери. — Ты меня слышишь? Мне нечего есть! У меня нет денег даже на хлеб!
— Тогда займи у кого-нибудь! — отрезала дочь. — У Людки соседки попроси! Она же богатая такая, дочка ей присылает!
— Как ты можешь так говорить?
— А что я не так говорю?! — вспылила Ирина. — Мы тебе крышу над головой даём, семьёй делимся! А ты только жалуешься! Знаешь что, мам? Надоело! Хочешь жаловаться — иди к своей Людке жалуйся! А здесь не смей нас позорить перед гостями!
Она развернулась и ушла в зал. Серёжа посмотрел на Антонину Петровну с усмешкой:
— Вот и поговорили, — сказал он. — Иди лучше спать. И дверь закрой, музыка мешать будет.
Антонина Петровна стояла посреди кухни и смотрела на закрытую дверь зала. Оттуда доносился смех, весёлые голоса. Её голоса там не было. Как будто она вообще не существовала.
Она посмотрела на свои руки — худые, в венах, в старых пятнах. Эти руки растили Ирину, работали на трёх работах, чтобы дочери хватало на всё. Эти руки отдавали последнее.
И вот чем это обернулось.
Утром Антонина Петровна проснулась рано. В квартире стояла тишина — после вчерашнего все спали мёртвым сном. Она прошла в зал. На столе валялись объедки, пустые бутылки, грязные тарелки.
Она открыла свой старый сервант и достала документы на квартиру. Долго смотрела на них, потом аккуратно сложила и положила в сумку.
В восемь утра постучала в спальню дочери.
— Чего?! — сонно пробурчала Ирина.
— Вставайте. Нам надо поговорить.
— Мам, ты охренела?! Который час?!
— Вставайте, — спокойно повторила Антонина Петровна. — Или я сама начну собирать ваши вещи.
Через двадцать минут вся семья сидела на кухне. Серёжа хмуро смотрел в пол, Ирина нервно теребила халат, дети жались по углам.
— Слушайте меня внимательно, — Антонина Петровна положила на стол документы. — Это моя квартира. И я решила, что дальше так жить не буду.
— Мам, ты чего это?
— Молчи, — впервые за три года она повысила голос. — Три года я вас кормила. Отдавала последнее. Голодала. А вчера вы назвали меня нахлебницей. В моём доме.
— Да это Серёжа был пьяный...
— Заткнись, Ирина, — отрезала мать. — У вас три месяца. Найдёте жильё и съедете. Если через три месяца вы будете здесь — я продам квартиру и сниму себе однушку. А вы разбирайтесь сами.
— Мама! — Ирина вскочила. — Ты не можешь!
— Могу. И буду. — Антонина Петровна встала. — А пока вы здесь — никаких моих денег. Ни копейки. Живите на свои. Коммуналку — ваша половина, как вы хотели. Продукты — сами покупайте.
— Но мам...
— Всё. Разговор окончен.
Она прошла в свою комнату и закрыла дверь. Села на кровать, и только тогда руки задрожали. Но внутри впервые за долгое время было спокойно.
А вечером пришла Людмила Ивановна с кастрюлей борща:
— Тонь, держись. Правильно сделала.
Антонина Петровна улыбнулась. Впервые за три года — по-настоящему улыбнулась.
Они сидели на кухне, пили чай с пирожными, которые принесла соседка. А за стеной слышались приглушённые голоса — Ирина и Серёжа что-то обсуждали.
Пусть обсуждают. Это больше не её проблема.