В доме Игоря и Елены царил тот особый вид уюта, который, казалось, можно было купить только вместе с дорогой страховкой и немецкой бытовой техникой. Вечер пятницы был священным ритуалом. На столе дымилась утка с яблоками — коронное блюдо Елены, а в хрустальных бокалах играло рубиновыми бликами выдержанное мерло. Их дети, шестнадцатилетняя Аня и двенадцатилетний Максим, вели себя на удивление смирно, возможно, потому что Игорь пообещал им поездку в Диснейленд на весенних каникулах.
Игорь отрезал кусочек мяса, смакуя момент. Ему было сорок два, и жизнь удалась. Он был партнером в процветающей архитектурной фирме, его жена была известным в городе кардиологом, а их брак считался эталоном среди друзей. Никаких скандалов, никаких грязных секретов, только стабильность, похожая на фундамент небоскреба.
— Пап, а мы правда поедем в Париж? — спросил Максим, накладывая себе добавки картофельного пюре. — Или это опять как с лыжами в прошлом году?
— Макс, ну что за вопросы, — мягко упрекнула Елена, поправляя идеально уложенные светлые волосы. — У папы был сложный проект. Но сейчас все иначе, верно, дорогой?
Игорь улыбнулся, глядя на жену. В ее голубых глазах читалось спокойствие, которое он ценил превыше всего.
— Абсолютно. Билеты уже забронированы. Никакая работа не помешает.
В этот момент в прихожей раздался звонок. Он прозвучал резко и чужеродно, разрезая уютную атмосферу ужина, как нож разрезает натянутый холст.
Елена удивленно подняла бровь.
— Мы кого-то ждем?
— Нет, — Игорь вытер губы салфеткой. — Наверное, курьер перепутал адрес. Или соседи опять потеряли ключи от калитки. Сидите, я открою.
Он встал, чувствуя легкое раздражение. Вечер был идеальным, и любое вторжение казалось кощунством. Проходя через просторный холл, он бросил взгляд на свое отражение в зеркале: подтянутый, в кашемировом джемпере, уверенный в себе мужчина. Ничто не предвещало беды.
Игорь открыл тяжелую дубовую дверь. На крыльце, под светом кованого фонаря, стоял мальчик. Ему было лет десять, может, одиннадцать. На нем была поношенная джинсовая куртка, слишком легкая для ноябрьского ветра, и кроссовки, которые явно видели лучшие времена. За спиной висел рюкзак с брелоком в виде космонавта.
— Вы к кому, молодой человек? — спросил Игорь вежливым, но отстраненным тоном, которым обычно разговаривал с назойливыми коммивояжерами.
Мальчик поднял голову. У него были темные, почти черные глаза, и в них не было страха. Только какая-то пугающая решимость. Он шмыгнул носом и сказал громко, так, что эхо разнеслось по холлу:
— Папа, открывай. Я замерз.
Игорь замер. Мир вокруг качнулся. Это было настолько абсурдно, что он даже не сразу испугался.
— Что? Ты ошибся домом, парень. Здесь нет твоего папы. Где твои родители?
— Ты мой папа, — повторил мальчик, не сдвинувшись с места. — Меня зовут Кирилл. Мама сказала, что ты здесь живешь. Улица Лесная, дом двенадцать. Игорь Волков. Это же ты?
Холод прополз по спине Игоря, ледяной и липкий. Он знал это имя. И знал этот взгляд.
— Слушай, это какая-то ошибка или дурацкая шутка, — прошипел Игорь, пытаясь закрыть дверь. — Уходи, пока я не вызвал полицию.
— Игорь? Кто там? — голос Елены прозвучал совсем рядом. Она вышла в холл, держа в руке бокал с вином.
Игорь попытался загородить собой проем, но было поздно. Елена увидела мальчика. Она увидела его старую одежду, его красный от холода нос и то, как он сжимал лямки рюкзака побелевшими пальцами.
— Папа не хочет меня пускать, — сказал Кирилл, глядя прямо на Елену. — А мама говорила, что он добрый.
В холле повисла тишина, такая плотная, что, казалось, ее можно резать ножом. Игорь чувствовал, как земля уходит из-под ног. Он ждал крика, скандала, звона разбитого бокала. Он ждал, что Елена потребует объяснений, выгонит мальчишку или устроит истерику.
Вместо этого Елена сделала шаг вперед. Ее лицо оставалось совершенно непроницаемым, только глаза потемнели, став похожими на предгрозовое небо. Она медленно поставила бокал на консольный столик.
— Как тебя зовут? — спросила она спокойным, ровным голосом.
— Кирилл, — ответил мальчик.
— Кирилл, — повторила она, словно пробуя имя на вкус. — На улице холодно.
Игорь схватил жену за локоть.
— Лен, ты что делаешь? Это какой-то бред, мошенники, я сейчас вызову охрану поселка...
— Не нужно охраны, — она высвободила руку. Жест был мягким, но в нем чувствовалась сталь. — Ребенок замерз.
Она подошла к двери, отодвинула ошеломленного Игоря в сторону и распахнула створку шире.
— Проходи, Кирилл. Мы как раз ужинаем. Ты голоден?
Мальчик кивнул, переступая порог. Его грязные кроссовки оставили следы на идеальном мраморе прихожей.
— Очень. Я с утра в автобусе.
— Лена! — прошептал Игорь, чувствуя, как паника сжимает горло. — Ты с ума сошла? Какой ужин? У нас дети там!
— Вот именно, Игорь, — она впервые посмотрела на мужа. В ее взгляде не было ни любви, ни ненависти — только пугающая пустота, за которой скрывалась работа мысли хирурга, вскрывающего грудную клетку. — У нас там дети. И еще один ребенок здесь. Не будем устраивать сцен в прихожей. Идемте за стол.
Она развернулась и пошла в столовую, стуча каблуками. Кирилл, сняв куртку и бросив ее прямо на банкетку, последовал за ней, на ходу приглаживая вихры.
Игорь остался стоять у открытой двери, впуская в дом холодный ноябрьский воздух. Его идеальная жизнь, его крепость, его Диснейленд — все это только что дало трещину. Но самым страшным было не появление мальчика. Самым страшным была реакция Елены. Она не удивилась так, как должна была удивиться обманутая жена. Она действовала так, словно давно ждала этого стука в дверь.
Он закрыл дверь на замок, щелчок которого прозвучал как выстрел, и поплелся в столовую.
Когда он вошел, Аня и Максим сидели с открытыми ртами. Кирилл уже устроился на свободном стуле — том самом, который они обычно держали для гостей. Елена невозмутимо накладывала ему в тарелку утку с яблоками.
— Это Кирилл, — представила она гостя, поливая мясо соусом. — Он утверждает, что он сын вашего папы. Аня, передай, пожалуйста, хлеб.
Аня уронила вилку. Звон металла о фарфор был оглушительным.
— Мам, ты серьезно? — выдавила она, переводя взгляд с матери на отца, который вползал в комнату как побитая собака. — Пап?
Игорь сел во главе стола. Его руки дрожали, и он спрятал их под столешницу. Он посмотрел на Кирилла. При ярком свете люстры сходство было невозможно отрицать. Тот же разрез глаз, та же форма подбородка, даже манера чуть наклонять голову вбок. Это был его грех десятилетней давности. Ошибка командировки в Новосибирск, мимолетная связь с администратором отеля, о которой он забыл через неделю. Он платил какие-то деньги первое время, потом сменил номер, счет, жизнь... Он думал, что откупился.
— Ешь, Кирилл, — сказала Елена, наливая мальчику сок. — А ты, Игорь, расскажи нам. Мы все очень внимательно слушаем. Откуда у тебя сын, о котором я узнаю спустя пятнадцать лет брака?
Но Игорь молчал. Он смотрел на жену и понимал: она что-то задумала. Ее спокойствие было неестественным. Это была не покорность судьбе. Это была стратегия.
Кирилл откусил большой кусок утки, прожевал и сказал с набитым ртом:
— Вкусно. Мама так не готовит. Она вообще сейчас не готовит, она в больнице. Поэтому я и приехал.
Елена медленно положила приборы.
— В больнице? — переспросила она. — Что с ней?
— Не знаю, — мальчик пожал плечами, но в его глазах блеснули слезы. — Она просто не проснулась два дня назад. Врачи сказали, кома. А перед этим она дала мне адрес и деньги на билет. Сказала: «Если со мной что-то случится, езжай к отцу. Он должен».
Игорь закрыл лицо руками. Ситуация из катастрофической превращалась в безвыходную.
— Лена, давай выйдем, — глухо попросил он. — Пожалуйста. Нам надо поговорить.
— Нет, — отрезала Елена. Она взяла свой бокал, сделала глоток и посмотрела на мужа поверх стекла. — Мы семья, Игорь. У нас нет секретов. Или были? Теперь этот мальчик здесь. Его мама в коме. Ты его отец. Это факты. Мы будем решать это вместе, прямо сейчас.
— Ты знала? — вдруг спросила Аня, глядя на мать. В голосе дочери звучало подозрение. — Мам, ты ведешь себя так, будто знала.
Елена перевела взгляд на дочь. Уголок ее губ дрогнул в едва заметной, жутковатой улыбке.
— Аня, ешь овощи. Они остывают.
В этот вечер никто больше не проронил ни слова. Слышен был только стук приборов и чавканье голодного ребенка, который ел так, словно это был его последний ужин. Игорь смотрел на Кирилла и видел не сына, а бомбу замедленного действия, которая уже взорвалась, но осколки еще не долетели до цели. А Елена... Елена наблюдала. Она изучала мальчика, как новый образец под микроскопом.
Ужин закончился. Елена встала.
— Аня, Максим, идите в свои комнаты. Кирилл, ты переночуешь в гостевой. Я постелю. Игорь, — она повернулась к мужу, — убери со стола.
Когда дети разошлись, и Игорь остался один среди грязной посуды, он услышал, как Елена наверху, в гостевой спальне, мягко говорит с мальчиком. Ее голос был нежным, почти материнским.
— Спи, Кирилл. Завтра будет длинный день. Мы со всем разберемся.
Игорь сжал в руке хрустальный бокал так сильно, что тот треснул, порезав ладонь. Кровь смешалась с остатками вина на белой скатерти. Он понял, что его жизнь не просто изменилась. Она закончилась. Началась игра, правил которой он не знал, но ведущим в ней явно был не он. И судя по ледяному спокойствию Елены, она собиралась сыграть партию, в которой пленных не берут.
В ванной комнате было стерильно чисто и холодно. Игорь смотрел, как розовая от крови вода закручивается в воронку раковины. Порез на ладони оказался глубоким, но не настолько, чтобы накладывать швы. Боль пульсировала в такт сердцу, отрезвляя, выдергивая из шокового состояния. Он заклеил рану пластырем, посмотрел в зеркало и не узнал себя. Из отражения на него глядел не успешный архитектор, а загнанный зверь.
Он вышел в спальню, ожидая увидеть Елену рыдающей в подушку или, наоборот, яростно швыряющей его вещи в чемодан. Это были бы нормальные реакции. Человеческие. Но Елена сидела перед туалетным столиком и методичными, плавными движениями втирала ночной крем в лицо.
— Лена, — начал Игорь, останавливаясь в дверях. Он чувствовал себя лишним в собственной спальне. — Мы можем поговорить? Без детей.
Она встретилась с ним взглядом через зеркало.
— Мы уже говорим, Игорь.
— Я хочу объяснить...
— Что объяснить? — она повернулась. Ее лицо блестело от крема, похожее на фарфоровую маску. — Биологию? Я врач, я знаю, откуда берутся дети. Хронологию? Мальчику десять. Значит, это случилось, когда я была беременна Максимом. У меня был тяжелый токсикоз, я лежала на сохранении, а ты полетел в ту командировку в Новосибирск. «Проект века», так ты его называл. Видимо, проект действительно удался.
Игорь опустил голову. Слышать сухие факты было больнее, чем крики.
— Это была ошибка. Одна ночь. Я был пьян, я скучал, я... Я платил ей алименты пять лет, потом предложил крупную сумму, чтобы закрыть вопрос навсегда. Она согласилась. Я не знал про ребенка, пока она не прислала фото, когда ему было три года.
— Ты откупился, — кивнула Елена, словно ставя диагноз. — Типичное мужское решение. Купировать симптом, не устраняя причину болезни.
Она встала, подошла к кровати и откинула одеяло.
— Ложись спать.
— Спать? — Игорь опешил. — Ты шутишь? В соседней комнате спит мой... сын. Моя прошлая жизнь. А ты предлагаешь спать?
— Завтра суббота, — бесстрастно ответила она. — У меня в клинике нет приема, но теперь у нас появились неотложные дела. Нам понадобятся силы. Крики и битье посуды непродуктивны. Они не заставят мальчика исчезнуть.
Игорь лег на свой край кровати, стараясь не касаться жены. Он лежал в темноте, глядя в потолок, и слушал ровное дыхание Елены. Она уснула через пять минут. Эта способность отключать эмоции всегда восхищала его в ней как в профессионале, но сейчас она ужасала.
Сон не шел. Около трех часов ночи Игорь встал и бесшумно вышел в коридор. Дом спал, наполненный тихими шорохами. Ноги сами принесли его к двери гостевой спальни. Он приоткрыл ее.
Свет уличного фонаря падал на кровать. Кирилл спал, свернувшись калачиком, поджав колени к груди. Рюкзак с космонавтом лежал рядом с ним на подушке, словно это была единственная надежная вещь в этом мире. Игорь смотрел на лицо мальчика — расслабленное, детское, без той взрослой решимости, что была в прихожей.
В груди кольнуло странное чувство. Смесь стыда, жалости и... узнавания. Он помнил свои детские фото. Кирилл был его копией. Не абстрактным «сыном из Новосибирска», не строкой расходов в банковской выписке, а живым человеком, который дышал, мерз и боялся.
— Он храпит, как ты, — раздался шепот за спиной.
Игорь вздрогнул и резко обернулся. В темном проеме двери стояла Аня. В руках она держала смартфон, экран которого отбрасывал на ее лицо призрачный голубоватый свет.
— Аня, иди спать, — прошипел Игорь.
— Ты правда нам врал? — спросила она. В ее голосе не было детской обиды, только холодное любопытство подростка. — Все эти годы?
— Это сложно, Ань. Вырастешь — поймешь.
— Я уже выросла, пап. И я знаю, что «сложно» — это слово, которым взрослые прикрывают слово «подло».
Она развернулась и ушла в свою комнату, не дожидаясь ответа. Игорь остался стоять в коридоре, чувствуя, как рушится невидимая стена авторитета, которую он строил годами.
Утро началось не с запаха кофе, а с лязга медицинских инструментов. Когда Игорь спустился на кухню, сцена, представшая перед ним, напоминала процедурный кабинет.
Кирилл сидел на высоком барном стуле. Он был уже одет в свою вчерашнюю одежду, умыт и причесан. Елена, в строгом домашнем костюме, стояла рядом. На столе был разложен стерильный набор для забора биоматериала.
— Открой рот, пошире, — командовала Елена, вводя ватную палочку за щеку мальчика. — Не дергайся. Вот так. Умница.
— Что происходит? — хрипло спросил Игорь.
Елена аккуратно убрала палочку в пробирку, защелкнула крышку и наклеила стикер, на котором уже было что-то написано ее четким, острым почерком.
— ДНК-тест, — ответила она, не глядя на мужа. — Я вызвала курьера из лаборатории, он будет через десять минут. Экспресс-анализ. Результат будет к вечеру.
— Зачем? — Игорь налил себе воды, руки все еще дрожали. — Ты же сама сказала, что он похож. Сроки сходятся. Я признаю, что это мой сын.
— Юридическая формальность, — отрезала Елена. — В медицине и юриспруденции нет места словам «похож» и «я признаю». Нужны документы. Бумага. Доказательство.
Она повернулась к Кириллу и вдруг улыбнулась. Это была не та дежурная улыбка для пациентов, а что-то более теплое, но оттого еще более пугающее для Игоря.
— Как ты спал, Кирилл?
— Нормально, тетя Лена, — буркнул мальчик. — Только пить хотелось.
— Сейчас позавтракаем. Яйца всмятку любишь?
Мальчик кивнул. Елена принялась готовить, двигаясь по кухне с пугающей эффективностью. Игорь сидел за столом, чувствуя себя мебелью.
— Что мы будем делать дальше? — спросил он, когда курьер забрал пробирки. — С его матерью? Ты говорила про кому.
Елена разбила яйцо в кипящую воду.
— Я уже сделала пару звонков, пока вы спали. Новосибирск, Первая городская больница. Марина Светлова, 34 года. Поступила с обширным субарахноидальным кровоизлиянием. Состояние критическое, но стабильное. Прогноз... — она на секунду замерла с шумовкой в руке, — неблагоприятный. Вероятность выхода из вегетативного состояния менее пяти процентов.
Кирилл перестал жевать хлеб. Он опустил голову, и плечи его задрожали. Игорь дернулся к нему, чтобы обнять, утешить, но Елена оказалась быстрее. Она положила руку мальчику на плечо. Жест был твердым, фиксирующим.
— Не плачь, — сказала она строго. — Слезами ей не поможешь. Ей нужен уход и лучшие специалисты. Я договорилась о телемедицинской консультации с завотделением нейрохирургии через час. Мы посмотрим снимки.
Игорь смотрел на жену широко раскрытыми глазами.
— Ты... ты будешь ее лечить?
— Я кардиолог, Игорь, а не нейрохирург. Но я знаю систему. И у меня есть ресурсы, которых нет у одинокой женщины из Новосибирска.
— Зачем тебе это? — вырвалось у Игоря. — Лена, зачем? Ты должна ненавидеть ее. Ненавидеть его. Выгнать нас обоих к чертям собачьим!
Аня и Максим, которые только что вошли в кухню, застыли в дверях.
Елена медленно вытерла руки полотенцем. Она подошла к Игорю вплотную. От нее пахло дорогим парфюмом и антисептиком.
— Не при детях, — тихо сказала она, но так, что услышали все. — И запомни, Игорь. Я не действую на эмоциях. Эмоции — это для слабых. Я устраняю хаос. Ты принес хаос в наш дом. Теперь моя задача — структурировать его и превратить в порядок.
Она вернулась к плите.
— Аня, Максим, садитесь завтракать. Сегодня у нас много дел. После обеда мы поедем покупать Кириллу одежду. В этом, — она указала вилкой на джинсы мальчика, — ходить нельзя. Это антисанитария.
— Покупать одежду? — переспросил Максим. — Он что, останется жить с нами? В моей комнате?
Елена поставила тарелку перед Кириллом.
— Пока его мама болеет — да. Это его дом так же, как и ваш. Он ваш брат. Привыкайте.
День прошел в каком-то сюрреалистическом тумане. Они действительно поехали в торговый центр. Игорь шел позади, как прислуга, неся пакеты, пока Елена деловито выбирала для Кирилла куртки, брюки, белье. Она не спрашивала мнения мальчика, она просто брала то, что считала нужным — качественное, дорогое, неброское. Точно такое же, как у Максима. Она словно стирала его прошлую личность, переодевая его в униформу их семьи.
Вечером, когда дети играли в приставку (Максим с неохотой дал джойстик Кириллу, и тот оказался неожиданно ловким игроком), Елена позвала Игоря в свой кабинет.
На столе лежал ноутбук. На экране светилось заключение лаборатории.
— 99,9%, — сказала Елена, не поворачиваясь. — Кто бы сомневался.
— Хорошо, — выдохнул Игорь. — Теперь официально. Что дальше?
— А дальше вот что, — она открыла другую вкладку. Это была электронная почта. — Я получила снимки МРТ Марины. Ситуация даже хуже, чем я думала. Ее мозг умирает. Вопрос отключения от аппаратов жизнеобеспечения встанет через неделю, максимум две. Родственников у нее нет, кроме Кирилла.
Игорь похолодел.
— Господи...
— Оставь сантименты, — резко оборвала Елена. — Слушай внимательно. Когда она умрет, Кирилл попадет в систему опеки. Детский дом. Ты ведь не записан в свидетельстве о рождении?
— Нет. Там прочерк.
— Отлично. Значит, юридически ты ему никто. Процесс установления отцовства через суд займет месяцы. Мальчика заберут.
Она развернулась в кресле и посмотрела на Игоря своим фирменным взглядом хирурга перед сложной операцией.
— Если только мы не сыграем на опережение.
— Что ты предлагаешь?
— Я уже связалась с юристом. Мы подаем заявление на установление отцовства добровольно, прямо сейчас, на основании теста ДНК. И... — она сделала паузу, — я подаю документы на усыновление.
Игорь поперхнулся воздухом.
— Ты? Ты хочешь усыновить моего внебрачного сына? Лена, это безумие. Ты святая? Или сумасшедшая?
Елена встала. В полумраке кабинета ее лицо казалось высеченным из камня.
— Я не святая, Игорь. И не сумасшедшая. Я прагматик. Этот мальчик — твой сын. В нем твои гены. Он умен, я вижу это по глазам. Максим... скажем честно, Максим мягкий, он в меня. А Кирилл — он боец. Он выжил, добрался сюда один. В нем есть потенциал.
Она подошла к окну, за которым сгущались сумерки.
— А еще... Ты ведь знаешь, что после Максима я не могу иметь детей. А я всегда хотела троих. Судьба сама прислала мне ребенка. Уже готового, взрослого. С твоей кровью. Зачем отказываться от подарка, даже если он в грязной упаковке?
Игорю стало страшно по-настоящему. Он вдруг понял, что Елена не просто решает проблему. Она присваивает её. Она забирает Кирилла себе, отрезая его от прошлого, от матери, даже от самого Игоря. Она собиралась стать ему матерью, богом и создателем новой судьбы.
— А как же я? — тихо спросил он. — Где в этой схеме я?
— Ты? — Елена обернулась, и в ее глазах мелькнуло презрение. — Ты просто донор биоматериала, Игорь. И источник финансирования. Ты будешь играть роль любящего отца, искупающего вину. Идеальная картинка для общества. Но запомни: решения по Кириллу теперь принимаю я. Только я. Ты свое право голоса потерял десять лет назад в новосибирской гостинице.
В этот момент зазвонил телефон Елены. Она взглянула на экран.
— Это реанимация из Новосибирска. Тихо.
Она поднесла трубку к уху.
— Да. Я слушаю. Да. Понимаю. Время смерти?
Игорь замер.
— Зафиксируйте, — голос Елены был абсолютно ровным. — Мы берем на себя транспортировку тела. Нет, мальчику пока не сообщайте. Спасибо.
Она положила телефон на стол. Экран погас, погружая комнату в темноту.
— Всё, — сказала она. — Марина умерла.
Игорь опустился в кресло, закрыв лицо руками.
— Теперь Кирилл наш, — произнесла Елена. — Полностью. Иди скажи ему.
— Я? Сейчас?
— Ты отец. Это твоя обязанность. Иди. А я займусь похоронами. У нас должен быть идеальный траур.
Игорь вышел из кабинета на ватных ногах. Он шел по коридору к комнате, где смеялись дети, и чувствовал себя не человеком, а марионеткой, нити от которой крепко сжимала в своих ухоженных руках его жена. Игра закончилась. Началась жизнь по новому сценарию Елены, и этот сценарий пугал его больше, чем любая правда.
Похороны Марины прошли так, как Елена и обещала: безупречно. Черный лакированный гроб, море белых лилий, немногочисленные, но респектабельные гости (коллеги Игоря и Елены, которым представили версию о «дальней родственнице, попавшей в беду»). Кирилл стоял у могилы прямой, как натянутая струна. Он не плакал. Елена держала его за руку в черной кожаной перчатке, и со стороны это выглядело как жест поддержки. Но Игорь, стоявший чуть поодаль, видел иначе: она не поддерживала мальчика, она удерживала его в вертикальном положении, не давая согнуться под тяжестью горя. Она формовала его, пока глина была мягкой.
Прошло полгода.
Весна в этом году выдалась ранняя и злая. Снег сошел быстро, обнажив грязь, но дом Волковых оставался островком стерильной чистоты. Жизнь, казалось, вошла в привычную колею, но колея эта стала глубже и темнее.
Игорь сидел в своем домашнем кабинете, безуспешно пытаясь сосредоточиться на чертежах нового торгового центра. Линии расплывались. В последнее время он чувствовал себя в собственном доме призраком. Он был источником денег и водителем, но реальная власть окончательно перетекла в руки Елены.
Дверь тихо отворилась. Вошел Кирилл. За эти шесть месяцев он вытянулся, раздался в плечах. Исчезла дешевая стрижка и затравленный взгляд беспризорника. Теперь перед Игорем стоял уменьшенный, улучшенный вариант его самого: в безупречной рубашке-поло, с модной укладкой и айфоном последней модели в руке.
— Отец, — сказал Кирилл. Он перестал называть его «папа» через неделю после похорон. — Елена просила передать, что ужин через десять минут. Опаздывать нельзя, сегодня приезжают партнеры из твоей фирмы.
— Спасибо, Кирилл, — Игорь снял очки и потер переносицу. — Как школа? Как успехи в плавании?
— Тренер говорит, я готов к областным, — бесстрастно отчеканил мальчик. — А в школе... Я решил вопрос с Петровым.
— С Петровым? — Игорь нахмурился. — Это тот парень, который задирал Максима? Ты подрался?
— Драка — это примитивно, — Кирилл усмехнулся, и эта усмешка, холодная и снисходительная, была точной копией улыбки Елены. — Я просто выяснил, что его отец работает в подчинении у одного из пациентов Елены. Намекнул Петрову, что у его папы могут быть проблемы с карьерой, если он не отстанет от Макса. Петров теперь носит за Максимом портфель.
Игорь почувствовал, как холодок пробежал по спине.
— Кирилл, тебе всего одиннадцать. Ты не должен... так делать. Это шантаж.
— Это эффективность, — парировал сын. — Елена говорит, что в мире выживает не сильный, а тот, кто владеет информацией. Я защитил брата. Ты ведь этого не сделал.
Он развернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Игорь остался сидеть, глядя на закрытую дверь. Он вспоминал того мальчика в грязной куртке, который дрожал от холода на пороге. Тот мальчик умер вместе с матерью. Елена выпотрошила его душу и заполнила пустоту своими амбициями, цинизмом и стальной волей.
Ужин был великолепен. Елена блистала. Она рассказывала анекдоты, подливала вино партнерам Игоря, и те были очарованы. «Какая у вас потрясающая семья, Игорь! — восклицал грузный мужчина с красным лицом. — И этот мальчик, приемный... Какое благородство! Вы святые люди».
Игорь кивал и улыбался резиновой улыбкой, чувствуя вкус пепла во рту. Аня сидела молча, ковыряя вилкой салат. Она единственная в доме, кто открыто ненавидел «новый порядок», но ее бунт выражался лишь в молчаливом саботаже и запирании в своей комнате. Максим же смотрел на Кирилла с обожанием. Для мягкого, нерешительного Максима новый брат стал защитником, вожаком, идолом.
Когда гости разошлись, Елена подозвала Кирилла.
— Ты сегодня был молодцом, — сказала она, поправляя ему воротник. — Правильно отвечал на вопросы про шахматы. Я горжусь тобой.
Впервые за вечер в глазах мальчика мелькнуло что-то живое, детское. Жажда одобрения.
— Я старался, мам.
Это «мам» прозвучало естественно и пугающе легко. Она не была ему матерью, она была его создателем.
— Идите спать, — скомандовала Елена.
Когда дети ушли наверх, Игорь не выдержал.
— Ты делаешь из него монстра, Лена.
Она медленно повернулась к нему, собирая посуду со стола.
— Я делаю из него победителя, Игорь. То, чем ты никогда не был. Ты талантливый архитектор, но ты слаб. Ты плывешь по течению. Ты позволил мне решить проблему с твоим внебрачным сыном, потому что сам боялся ответственности.
— Я боялся разрушить семью!
— Семью? — она рассмеялась, сухо и коротко. — Семья — это корпорация. Она должна быть эффективной. Посмотри на Кирилла. У него твой интеллект, но мой характер. Это идеальное сочетание. Он пойдет далеко. Он станет тем, кем должен был стать Максим, но не смог из-за своей мягкотелости.
— А как же его душа? — прошептал Игорь. — Он же ребенок. Он потерял мать, а ты заставила его забыть её ради комфорта и айфона.
— Душа — это литературная метафора, — Елена поставила стопку тарелок в посудомойку. — Есть психика. Она у него гибкая. Он адаптировался. Он понял правила игры. И он благодарен мне за то, что я дала ему инструменты для победы. Ты хочешь, чтобы он вырос слюнтяем, который плачет над старыми фотографиями? Или мужчиной, который владеет миром?
Игорь подошел к ней вплотную.
— Я боюсь тебя, Лена. И я боюсь его.
— Страх — это хорошо, — она погладила его по щеке. Ее пальцы были холодными. — Страх держит в тонусе. Мы идеальная семья, Игорь. У нас есть успех, статус, и теперь у нас есть наследник, способный удержать и приумножить всё это. Просто смирись. Иди спать. Завтра мы едем выбирать новую машину. Нам нужен минивэн побольше, теперь нас пятеро.
Игорь поднялся в спальню, но не лег. Он достал из сейфа старую фотографию, которую Кирилл привез с собой в рюкзаке. На ней молодая женщина с добрыми, усталыми глазами обнимала маленького мальчика на фоне какой-то хрущевки. Это было единственное, что он смог украсть и спрятать от «чистки», которую устроила Елена в вещах Кирилла.
Он смотрел на фото и понимал, что проиграл. Он не просто впустил чужого ребенка в дом. Он впустил в дом зеркало, которое отразило истинную суть его жизни. Блестящий фасад, за которым скрывалась холодная операционная.
Глубокой ночью Игорь проснулся от жажды. Он спустился на кухню. В темноте у холодильника стоял Кирилл. Он пил молоко прямо из пакета, и струйка бежала по его подбородку.
— Кирилл? — тихо позвал Игорь.
Мальчик вздрогнул, но не испугался. Он вытер рот рукавом пижамы. В лунном свете его глаза казались черными провалами.
— Знаешь, — сказал вдруг Кирилл, глядя на отца в упор. — Я помню, что ты не хотел меня пускать. В тот вечер. Ты хотел закрыть дверь.
Игорь замер.
— Прости меня. Я был в шоке.
— Не надо извиняться, — Кирилл подошел ближе. Голос его стал совсем тихим, почти шепотом. — Елена говорит, что извиняются только виноватые. А победители делают выводы. Я сделал вывод, папа.
Он сделал паузу, смакуя слово «папа» с какой-то извращенной иронией.
— Ты хотел меня выгнать. А она меня приняла. Она дала мне силу. Поэтому, когда придет время... — он улыбнулся той самой, елинской улыбкой, от которой кровь стыла в жилах, — ...я буду на её стороне. Всегда.
Мальчик поставил пакет молока на стол и пошел к лестнице.
— Спокойной ночи, папа.
Игорь остался стоять в темноте кухни. Он слышал, как тикают дорогие настенные часы, отсчитывая секунды его новой, идеальной жизни. Жизни в золотой клетке с двумя хищниками, один из которых уже вырос, а второй только пробовал клыки.
Он подошел к окну. За стеклом, в безупречном саду, стояла садовая скульптура — маленький мальчик с фонарем. Игорь смотрел на него и думал о том, что иногда открывать дверь страшнее, чем держать её закрытой. Но теперь замок был сломан, и ключ от него лежал в кармане у женщины, которая спала наверху сном праведника.
Игорь выключил свет и растворился в темноте собственного дома, который больше ему не принадлежал.
