В любой современной клинике есть святой угол.
Нет, не тот, где висят дипломы и фотография «Пётр и благодарный лабрадор». И не шкаф с препаратами.
Это маленькая полочка, где стоит чёрный коробочек с лампочками. Wi-Fi-роутер.
Если он мигает — Бог с нами.
Если перестаёт — всё, апокалипсис.
Ветеринария 2025 года — это уже не только про стетоскоп и градусник. Это про CRM-систему, онлайн-запись, карточки «в облаке», платежи по QR, чат с клиентами, телемедицину, телепатию и ещё пятьдесят слов, которых не знал мой преподаватель.
У нас в клинике утро обычно начинается не с «как там пациенты», а с:
— Интернет есть?
— Висит немного…
— А принтер?
— Опять «ошибка по USB».
— Да что ж вы без меня не можете, — вздыхает администратор Лена, наш штатный шаман по технике, и идёт перезагружать вселенную.
И на этом фоне я, вроде как врач, который когда-то сдавал физиологию, всё чаще ощущаю себя не Пётром, а Петей из техподдержки: переустановите приложение, перезайдите в личный кабинет, да, оплату через СБП тоже принимаем, да, видеозвонок работает.
И вот в один прекрасный день вселенная, видимо, устала слушать наши стенания и решила провести эксперимент.
Началось всё невинно — с моргания света.
Я как раз ставил укол далматинцу с аллергией, когда лампы над столом дружно мигнули, издали страдальческий вздох и погасли.
На секунду.
Этой секунды хватило, чтобы:
— далматинец удивлённо дёрнулся,
— хозяйка вскрикнула: «Ой!» и схватила его за ошейник,
— я успел мысленно сказать всё, что думаю о старой проводке, жизнь которой мы продлили уже всеми возможными силами.
Через секунду загорелось аварийное освещение — тусклые жёлтые плафоны под потолком, как в старом фильме. Но компьютеры не включились.
Совсем.
Монитор моргнул прощально и выдал сообщение, которое всегда звучит как издевательство:
«Нет сигнала».
Из коридора донёсся многоголосый хор:
— Ленааа!
— У нас что с интернетом?
— Печать не работает!
— Карточки не открываются!
Лена выглянула из-за стойки, как диспетчер аэропорта в грозу:
— У нас света нет. Ну, то есть есть… но как будто его нет. Сейчас позвоню.
Я закончил укол по старинке, без подсказок программы, которая обычно добродушно мигает: «вы уверены, что хотите ввести именно эту дозу?». Да, спасибо, родная, я учился шесть лет, чтобы сомневаться вместе с тобой.
Хозяйка, кажется, даже не заметила драму, происходящую у нас за спиной.
— Доктор, а вы всё запишите? — тревожно спросила она. — А то у нас же там в компьютере карточка…
— Запишу, — сказал я и впервые за много лет потянулся не к клавиатуре, а к… бумажной истории болезни. Той самой, которая обычно пылится «на всякий случай».
Ручка царапнула по бумаге так громко, как будто мы вернулись на двадцать лет назад.
Через двадцать минут стало ясно: это не «моргание».
Где-то в районе нашего квартала умер трансформатор, заодно прихватив с собой интернет, связь и остатки нашего спокойствия.
— Телефон городской не работает, — сообщила Лена. — Мобильный еле ловит.
— CRM не открывается, — вторила ей младший доктор. — Я не вижу записанных пациентов.
— Терминал оплаты мёртв, — добавила медсестра. — Карточки шуршат, но без толку.
Клиника дружно превратилась в музей довайфайной цивилизации.
В коридоре сидела приличная очередь:
бабушка с таксой на пледе,
молодой парень с мопсом на руках,
семейная пара с клеткой, где шуршал кто-то пернатый,
да ещё два-три человека, которые периодически с тревогой поднимали телефоны к потолку в надежде поймать хотя бы одну палочку сети.
— Уважаемые, — вышел я в коридор, — у нас временно нет света и интернета. Но врачи на месте, руки тоже при нас, так что будем работать по старинке. Запись — в живую очередь, оплата — как получится. Если кому-то критично — скажите.
Никто не ушёл.
Только бабушка прижала к себе таксу и сказала:
— Доктор, я при Советах лечила собак при керосиновой лампе. Главное, чтоб вы были.
Мне стало одновременно тепло и стыдно.
Оказалось, что в клинике без электричества есть три главные проблемы:
- Ничего не видно — но это решается фонариками.
- Ничего не печатается — но это решается ручкой и бумажкой.
- Никто не помнит, как лечить без программ, шаблонов и гугла.
Вот третье было самым интересным.
Молодой коллега Саша, который пришёл к нам после модного частного центра, нервно заглянул ко мне в кабинет:
— Пётр, а как ты дозу сердечного считаешь без калькулятора в программе?
— Взвесить, умножить, разделить, — философски ответил я. — В универе учили.
— В универе у нас сразу программа считала, — честно признался он.
Я вздохнул старческим вздохом человека тридцати с хвостиком.
— Давай, — сказал я. — Сейчас устроим полевой практикум. Добро пожаловать в олдскул.
Мы сели с ним над старой настольной книгой, где таблички ещё напечатаны на бумаге, не на экране. Саша сначала морщился, потом даже заинтересовался:
— Прикольно… как будто чит-код узнал, по которому всё это вообще придумали.
Той смене, если вдуматься, повезло: у нас не было прям совсем критичных пациентов.
Но всё равно жизнь подкинула несколько сюжетов.
Первым пришёл кот, классика жанра:
крупный, рыжий, с глазами «я ничего не ел, честно»,
зато животом тугим, как барабан.
— Он с утра в туалет не ходит, — взволнованно тараторила хозяйка. — Носится по дому, кричит, в лоток садится, а там пусто. Я читала в интернете… ну, раньше читала… что это может быть очень опасно.
Я на автомате потянулся за мышкой, чтобы открыть его карточку, посмотреть предыдущие анализы, УЗИ, последние назначения.
Под пальцами — пустота.
Монитор чёрный.
Интернет умер, карточка растворилась в облаке, которое сейчас было где-то очень далеко от нас.
Пришлось делать то, чему нас учили на первом курсе: слушать и щупать.
Я положил кота на стол, осторожно прощупал живот.
Плотный, болезненность при нажатии, мочевой пузырь увеличен.
— Да, — сказал я. — Вы интернет не зря читали. Тут надо не читать, а действовать.
Ещё десять лет назад я бы уже стоял в очереди к УЗИ-аппарату, пока кот продолжал мучиться.
Теперь, без электричества, у нас был только я, катетер и опыт.
И ещё небольшой фонарик в зубах у медсестры, который придавал ей вид пиратского помощника.
Пока я ставил катетер, кот выражал своё отношение к происходящему всеми доступными литературными и не очень словами. Но вскоре напряжение спало, живот стал мягче, хозяева — светлее лицом.
— Доктор, а вы не запишите это в компьютер? — всё ещё тревожилась хозяйка.
— Запишу в мозг, — успокоил я. — А потом в историю, когда свет дадут. Главное, что коту легче.
Саша стоял рядом, внимательно глядя.
— Слушай, — негромко сказал он, — когда нет УЗИ и монитора, всё как-то… чище. Страшнее, но чище.
— Это потому что ответственность ни на что не переложишь, — ответил я. — Нет опции «аппарат не так показал». Есть только ты и животное.
Следующей была белка. Почти.
Молодая пара принесла в коробке маленький серый комочек.
— Мы нашли её под деревом, — объясняла девушка. — Она дышала, но почти не двигалась. Мы уже в интернете прочитали, что…
— В интернете вы сейчас мало прочитаете, — заметил я.
— Да, — вздохнул парень, — у нас же везде этот… нет сети. Мы наугад к вам зашли. Это мышь? Белка? Кого мы вообще спасаем?
Комочек оказался молодым декоративным крысом, который, судя по состоянию, давно хотел, чтобы его нашли.
обезвоживание, истощение, но глаза ещё цеплялись за жизнь.
Обычно в таких случаях мы быстро лезем в базу, смотрим протоколы, веса, схемы, сверяемся с «стандартами».
А тут…
Я поймал себя на том, что шарю в собственной голове: «так, Петя, вспоминай младший курс, дебильные практики, крысы, физиология, растворы…»
Мы поставили крошечную капельницу, согрели крыса в коробке, девушка держала её на руках так нежно, как будто это был младенец.
Парень рядом повторял:
— Держись, братан. Ты не знаешь, но ты теперь наш.
В какой-то момент я понял, что больше всего на свете сейчас боюсь не отсутствия света, а того, что крысу не вытащим.
Потому что у этих двоих в глазах было то самое выражение «мы уже не верим людям, но, может, хоть эту крошку спасём».
Крыс дышал. Редко, но ровно.
— Доктор, а вы уверены, что делаете всё правильно? — шёпотом спросила девушка.
Я честно сказал:
— Уверен, что делаю всё возможное. А правильно — покажет время.
И добавил про себя: «и отсутствие электричества».
Интереснее всего было наблюдать не за пациентами, а за людьми в коридоре.
Когда интернет работает, зал ожидания — это куча параллельных вселенных:
каждый в своём телефоне, животных только иногда погладят, себя — никогда.
Люди не смотрят друг на друга. Максимум — на табло с номерами.
В тот день табло не работало.
Телефоны, лишённые сети, быстро наскучили.
И люди… начали разговаривать.
— А у вас что? — спрашивала бабушка с таксой у айтишника с мопсом.
— Аллергия, — отвечал тот. — На всё. Включая мой труд.
— А у нас спина, — делилась бабушка. — И у меня, и у неё. Мы вместе ноем.
Семейная пара с попугаем обсуждала с хозяйкой кота, как найти нормальный корм.
Какой-то мужчина, пришедший просто за лекарством для своей кошки, рассказывал, что тоже когда-то работал в старой ветстанции, «где всё было на бумаге, но и жили как-то».
Лена, лишённая компьютера и телефона, вдруг обнаружила в себе талант живого регистратора и диспетчера:
— Так, вы за лекарствами — сюда, на табуреточку список, у кого плохо и срочно — ко мне, будем вас вписывать ручкой. Называется “ретро-запись”. У нас спецакция, день без интернета!
Люди смеялись. Дети, пришедшие с родителями, рассматривали чужих животных, спрашивали, можно ли погладить.
Вдруг оказалось, что без экрана в руках человек вполне способен выдержать полчаса в очереди, глядя на живых.
Откровение, конечно.
Ближе к вечеру меня окончательно добила одна фраза.
Пришла женщина с крупным чёрным псом — метисом овчарки, спокойным и мудрым.
Он аккуратно сел у её ног, положил морду на лапы и вздохнул так, как вздыхают только собаки и очень уставшие врачи.
У женщины на лице было что-то между усталостью и смущением.
— Доктор, — начала она с порога, — у нас, наверное, ничего медицински страшного. Но… вы же терапевт? Можно с вами не по протоколу?
— Ветка — это вообще сплошное «не по протоколу», — вздохнул я. — Рассказывайте.
Оказалось, что пёс здоров, привит, обкормлен и обглажен.
Но последние пару месяцев он стал как тень: ходит за ней по пятам, воет, когда она выходит из дома, отказывается оставаться один.
Раньше такого не было.
— Я в интернете читала про тревогу разлуки, — привычно начала она. — Но сейчас интернет лёг, я решила, что… ну… придётся поговорить с живым человеком.
Мы с собакой переглянулись.
— Это вы к нему или ко мне? — уточнил я.
Она улыбнулась впервые за всё время.
— Честно? К обоим. Муж говорит, что я его “заласкала”, что это всё от того, что у меня голова забита. У меня действительно был… тяжёлый год. Но я даже не знаю, где у нас граница: где его тревога, а где моя.
Мы сели, я задал кучу вопросов, собака тем временем устроилась у её ног так, чтобы одной лапой обязательно касаться её ботинка.
И я ловил себя на мысли, что вот сейчас я делаю то, ради чего, собственно, и шёл в профессию:
не подбираю коды услуг из выпадающего списка,
не отмечаю галочки «консультация сопутствующая»,
а смотрю в глаза человеку и его псу и пытаюсь понять, где у них общий узел.
Когда электричество есть, на такие разговоры не всегда хватает времени.
«Система подвисла»,
«следующий пациент уже злится в очереди»,
«не забудьте внести в отчёт».
Сегодня система молчала.
И мы успели поговорить — по-настоящему.
В конце приёма я записал ей рекомендации, в том числе… себе тоже:
больше прогулок, меньше новостей, чуть больше границ между «я спасаю всех» и «я имею право выдохнуть».
— А вы сами так умеете? — вдруг спросила она.
— На бумаге — да, — ответил я. — В жизни пока учусь.
Свет включили за пять минут до конца смены.
Это было почти обидно.
Лампы вспыхнули ярко, мониторы дружно пискнули, роутер на святой полочке ожил и зажёг свои зелёные глаза.
Терминал ожил и бодро выдал «готов к приёму платежей».
В коридоре тут же зазвонили телефоны, люди потянулись проверять мессенджеры.
Наш мир вернулся в исходное состояние:
каждый в своём прямоугольнике,
карточки в облаке,
жизнь — в CRM.
Я сел перед монитором, открыл базу, стал послушно вносить истории сегодняшнего дня:
«кот, задержка мочеиспускания, катетеризация…»
«крыс, истощение, инфузионная терапия…»
«собака, возраст, артроз, коррекция образа жизни…»
Программа требовательно ставила красные звёздочки:
«обязательное поле не заполнено»,
«укажите код диагноза»,
«без указания стоимости нельзя закрыть приём».
Я щёлкал галочки, печатал суммы, ставил коды.
И вдруг отловил внутри странное чувство.
В ту пару часов, пока не было света и интернета, клиника была… настоящей.
Шумной, неудобной, местами страшной, но очень живой.
Без подсказок, без чек-листов, без автоматических расчётов.
Были только мы, животные и их люди.
И моя головная боль, в которой, к удивлению, тоже нашлось место для старых формул дозировок.
Конечно, я не против технологий.
Я слишком люблю УЗИ, чтобы играть в романтику «лечить по звёздам».
И слишком ценю CRM, чтобы снова тащить на себе горы бумажных карт.
Но в тот день я поймал себя на простой мысли: я ведь учился не ради того, чтобы правильно нажимать на кнопки.
Не ради отчётов, не ради тарифных планов, не ради сервиса «одним кликом».
Я учился ради того, чтобы однажды стоять в полутёмном кабинете, с фонариком между зубами, рыжим котом на столе и дрожащим подростком у двери — и знать, что даже без света и интернета я всё равно что-то могу.
Чтобы сидеть напротив женщины с собакой и слышать в её истории не только «симптомы», но и то, как у неё у самой сердце рвётся от тревоги.
И иметь время сказать об этом вслух, потому что система «зависла» и никто не гонит.
Чтобы видеть, как люди в очереди разговаривают друг с другом, а не со своими лентами новостей.
И, наверное, ради того, чтобы к вечеру, когда всё включится, я мог себе честно признаться:
если однажды мир окончательно погаснет, я всё равно не останусь без работы.
Потому что у меня есть руки, голова и привычка смотреть не только в экран.
Домой я шёл без музыки в наушниках.
Телефон вибрировал в кармане — чат, сообщения, кто-то срочно выслал фотку на анализ.
Я впервые за долгое время не достал его сразу.
Во дворе меня встретила соседская дворняга, которая по привычке прибежала взять у меня свою положенную порцию чесания за ухом.
Никакого интернета у неё не было и никогда не будет — и она, кажется, не страдала.
Я присел, почесал её за ухом, она довольно зафыркала.
— Ну что, — сказал я ей. — В случае чего, будем лечить при свечах.
Она зевнула, как будто сказала: «мне всё равно, при чём, лишь бы ты был».
И я подумал, что иногда самое полезное, что может случиться с клиникой, — это пара часов темноты.
Чтобы мы вспомнили, ради кого вообще всё это светится.