Лондон, конец XIX века. В студии викторианского художника Эдварда Бёрн-Джонса пахло скипидаром и дорогим табаком. Мастер работал над очередным полотном, используя свою любимую палитру — глубокие, насыщенные тона. В гости заглянул коллега, Лоуренс Альма-Тадема. Разговор, как обычно, зашел о секретах ремесла, о пигментах. И тут прозвучала фраза, которая навсегда изменила отношение Бёрн-Джонса к живописи. Это было не просто недоумение. Это был удар под дых. Художник замер с кистью в руке, глядя на тюбик с коричневой краской так, словно это была ядовитая змея. То, что он услышал, не укладывалось в голове цивилизованного человека. Казалось, сама история искусств в этот момент дала трещину, обнажив свою самую темную, самую грязную изнанку. Веками живописцы искали идеальный коричневый. Им нужен был цвет для глубоких теней, для лессировок, дающий теплое, прозрачное свечение. И они его нашли. Пигмент назывался «Mummy Brown» — «Коричневая мумия». Звучало экзотично, загадочно. В эпоху повального
Художник узнал правду о любимой краске и тут же устроил початому тюбику похороны в саду. Позорная страница искусства 1960-х
2 дня назад2 дня назад
10
3 мин