Найти в Дзене
Грохот Истории

Художник узнал правду о любимой краске и тут же устроил початому тюбику похороны в саду. Позорная страница искусства 1960-х

Лондон, конец XIX века. В студии викторианского художника Эдварда Бёрн-Джонса пахло скипидаром и дорогим табаком. Мастер работал над очередным полотном, используя свою любимую палитру — глубокие, насыщенные тона. В гости заглянул коллега, Лоуренс Альма-Тадема. Разговор, как обычно, зашел о секретах ремесла, о пигментах. И тут прозвучала фраза, которая навсегда изменила отношение Бёрн-Джонса к живописи. Это было не просто недоумение. Это был удар под дых. Художник замер с кистью в руке, глядя на тюбик с коричневой краской так, словно это была ядовитая змея. То, что он услышал, не укладывалось в голове цивилизованного человека. Казалось, сама история искусств в этот момент дала трещину, обнажив свою самую темную, самую грязную изнанку. Веками живописцы искали идеальный коричневый. Им нужен был цвет для глубоких теней, для лессировок, дающий теплое, прозрачное свечение. И они его нашли. Пигмент назывался «Mummy Brown» — «Коричневая мумия». Звучало экзотично, загадочно. В эпоху повального

Цвет с того света

Лондон, конец XIX века. В студии викторианского художника Эдварда Бёрн-Джонса пахло скипидаром и дорогим табаком. Мастер работал над очередным полотном, используя свою любимую палитру — глубокие, насыщенные тона. В гости заглянул коллега, Лоуренс Альма-Тадема. Разговор, как обычно, зашел о секретах ремесла, о пигментах. И тут прозвучала фраза, которая навсегда изменила отношение Бёрн-Джонса к живописи.

Это было не просто недоумение. Это был удар под дых. Художник замер с кистью в руке, глядя на тюбик с коричневой краской так, словно это была ядовитая змея. То, что он услышал, не укладывалось в голове цивилизованного человека. Казалось, сама история искусств в этот момент дала трещину, обнажив свою самую темную, самую грязную изнанку.

Веками живописцы искали идеальный коричневый. Им нужен был цвет для глубоких теней, для лессировок, дающий теплое, прозрачное свечение. И они его нашли. Пигмент назывался «Mummy Brown» — «Коричневая мумия». Звучало экзотично, загадочно. В эпоху повального увлечения Египтом, когда Европу накрыла волна египтомании, такое название было отличным маркетинговым ходом. Художники — народ увлекающийся, они редко задают неудобные вопросы поставщикам. Главное — результат на холсте.

А результат был превосходным. Краска ложилась идеально. Рембрандт, Тернер, Делакруа — величайшие мастера своего времени использовали этот пигмент, создавая бессмертные шедевры. Никто из них, смешивая краски на палитре, не задумывался о происхождении этого порошка. Это была просто «Mummy Brown». Просто бизнес.

Но бизнес этот был построен на циничном и масштабном святотатстве. На протяжении четырех столетий, начиная с XVI века, предприимчивые дельцы наладили бесперебойный трафик из Египта в Европу. Товар был специфический. Это не были специи или ткани. Это были люди. Точнее, то, что от них осталось.

Расхитители гробниц потрошили древние захоронения в промышленных масштабах. Им было плевать, кто перед ними — фараон, жрец или простой ремесленник. Все шло в дело. Высохшие, пропитанные смолами и битумом тела грузили на корабли как обычное сырье. В европейских портах груз встречали аптекари и изготовители красок. Там, в задних комнатах, происходило то, о чем в приличном обществе предпочитали не говорить.

Древние останки перемалывали в мелкий порошок. Иногда в ход шли не только люди, но и мумии священных животных — кошек, ибисов. Никакого уважения к смерти, только голый расчет. Полученную субстанцию смешивали с маслами и фасовали по тюбикам. Представьте себе этот конвейер. Согласитесь, звучит дико. Но для торговцев того времени это был просто выгодный ресурс. Дешевое сырье, высокий спрос.

Именно эту правду и узнал в тот день Эдвард Бёрн-Джонс. Ему объяснили, буквально на пальцах, что его любимый глубокий коричневый цвет — это не минерал и не растение. Это прах древнего человека, чью могилу осквернили ради красивого мазка на холсте.

Реакция художника была мгновенной и эмоциональной. Он не смог смириться с мыслью, что держит в руках чьи-то останки. Для него это было невыносимо. Бёрн-Джонс схватил злополучный тюбик, выбежал в сад и вырыл яму. Он устроил краске импровизированные похороны. Это был жест отчаяния, попытка хоть как-то искупить вину целого поколения художников перед потревоженными мертвецами. Он вернул земле то, что ей принадлежало.

Казалось бы, после такого разоблачения индустрия должна была рухнуть. Но нет. Мир искусства повозмущался и продолжил работать. Слишком уж хорош был цвет. Цинизм ситуации просто зашкаливает: даже зная правду, многие продолжали покупать этот пигмент.

Финал этой истории наступил гораздо позже, и он был до банальности прозаичен. Производство «Коричневой мумии» прекратилось вовсе не из-за моральных терзаний общества. Не было никаких запретов или этических комиссий.

Все закончилось в 1960-х годах. Один из последних лондонских производителей красок, компания C. Roberson & Co, просто объявила, что пигмент больше не выпускается. Причина? У них закончилось сырье. Мумии кончились. Варварский ресурс был исчерпан до дна. История искусства закрыла эту позорную страницу только тогда, когда грабить стало нечего.

Что вы думаете об этой истории? Знали ли вы, какой ценой создавались некоторые шедевры прошлого? Делитесь мнением в комментариях.