Директор школы смотрел на фиолетовые пятна, которые расползлись по предплечьям Маши, выглядывали из-под рукавов форменного платья. Она сидела на стуле для посетителей, такая маленькая, что ноги не доставали до пола.
- Кто это сделал?
Маша молчала. Она смотрела в окно, где октябрьский ветер гнал по школьному двору жёлтые листья.
Директор повторил вопрос, потом ещё раз, но девочка только качала головой. Не отрицала и не соглашалась.
Просто качала головой, будто хотела вытряхнуть из неё что-то тяжёлое.
Через три дня за ней приехали люди из социальной службы.
***
Маша родилась в Саратове, в панельной пятиэтажке на улице Чернышевского. Матери не стало, когда девочке исполнилось четыре года, и Маша почти не помнила её лица.
Только запах - что-то цветочное, сладкое, похожее на сирень в мае. После похорон отец начал прикладываться к бутылке.
Сначала по выходным, потом каждый вечер, потом с самого утра.
К семи годам Маша научилась определять степень его весёлости по звуку шагов на лестнице. Лёгкие, быстрые шаги означали, что он выпил немного, и вечер пройдёт спокойно.
Тяжёлые, неровные шаги с долгими паузами означали, что он принял на грудь что-то крепкое. В такие вечера Маша пряталась в шкафу среди зимних курток и сидела там, пока отец не засыпал на диване перед телевизором.
Иногда она не успевала спрятаться.
Отец хватал за руки, за плечи, толкал к стене. Кричал, что она виновата в том, что матери не стало, что из-за неё его жизнь превратилась в невыносимое бытие.
Маша старалась не плакать. Она давно поняла, что слёзы только злят его сильнее.
В школе учителя замечали, как девочка замыкается. Слишком тихая и молчаливая для девяти лет.
Она не играла с одноклассниками на переменах, не поднимала руку на уроках, не смеялась над шутками. Сидела за последней партой и рисовала в тетради деревья с густыми кронами, под которыми можно укрыться.
Когда в октябре рукава платья задрались и учительница физкультуры увидела синяки, всё закончилось очень быстро.
***
Людмила и Сергей Воронцовы жили в Энгельсе, через мост от Саратова. Им было по тридцать два года, и последние пять лет они провели в кабинетах врачей.
Анализы, процедуры, операции, снова анализы. Приговор прозвучал в марте: детей у них не будет.
Людмила плакала три дня. Сергей молчал, но ходил в гараж и там колотил молотком по старому верстаку, пока не содрал кожу на костяшках.
Потом они сели за кухонный стол и проговорили всю ночь. К утру решение было принято.
О Маше им рассказала Анжела, подруга Людмилы со студенческих времён. Анжела работала в органах опеки и знала все истории детей, которые попадали в систему.
Историю Маши она пересказала за чаем, коротко, без лишних подробностей. Людмила слушала и чувствовала, как что-то сжимается у неё в груди.
- Девять лет, - повторила она. - Совсем одна.
Сергей кивнул. Он уже всё решил.
Документы собрали за три недели. Дом ребёнка был переполнен, комиссия работала быстро, и в начале ноября Маша переехала в их двухкомнатную квартиру.
Воронцовы приготовили для неё комнату с розовыми обоями и белыми занавесками. На кровати сидел плюшевый медведь.
На столе лежали цветные карандаши и альбом для рисования.
Маша вошла, осмотрелась и села на край кровати. Она не сказала ни слова.
***
Прошла неделя.
Маша выходила из комнаты только чтобы поесть. Она садилась за стол, молча съедала всё, что ей клали на тарелку, и возвращалась к себе.
Дверь она не закрывала, но сидела так неподвижно, что Людмила иногда заглядывала проверить, дышит ли девочка.
Воронцовы не знали, что делать. Они читали книги, консультировались с психологом по телефону, пробовали разные подходы.
Сергей предлагал играть вместе в настольные игры. Людмила звала смотреть мультфильмы.
Маша качала головой и отворачивалась к окну.
- Может, ей нужно больше времени, - говорила Людмила мужу по ночам, когда они лежали в темноте и не могли заснуть.
- Может, - соглашался Сергей. - Но сколько?
Ответа у них не было.
В середине ноября начались дожди. Серое небо нависало над их домом, вода барабанила по подоконникам, и улицы превращались в реки.
Людмила уехала к матери в Саратов, Сергей остался с Машей один.
Вечером он сидел на кухне и слушал, как дождь колотит по стеклу. Гром прокатился над крышами, близкий и тяжёлый.
Сергей вспомнил, что Маша боится громких звуков. Психолог предупреждала об этом.
Он встал и пошёл к её комнате. Дверь была приоткрыта, и он легонько толкнул её.
Петли скрипнули.
Маша сидела на кровати, прижав колени к груди. Глаза её были закрыты.
Когда дверь скрипнула, она свернулась ещё плотнее, обхватила голову руками и забормотала:.
- Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не делайте мне больно.
Я буду хорошей. Пожалуйста.
Сергей замер на пороге. Он стоял и смотрел на этот маленький дрожащий комок на кровати, и что-то разбивалось у него внутри.
Медленно, осторожно, как подходят к раненой птице, он подошёл к кровати и опустился на корточки, чтобы его лицо оказалось на уровне лица Маши.
- Маша, - сказал он тихо. - Тот человек, который сделал тебе больно, далеко отсюда. Он не знает, где ты живёшь.
Он никогда тебя не найдёт. Ты в безопасности.
Девочка не отвечала. Она продолжала дрожать.
- Мы с Людой хотим только одного, - продолжал Сергей. - Чтобы ты была счастлива. Мы никогда не причиним тебе вреда.
Никогда.
Он не прикасался к ней. Просто сидел рядом и ждал.
Гроза постепенно стихала, дождь становился тише, и в какой-то момент Маша разжала руки и посмотрела на него.
В её глазах не было доверия. Только усталость и осторожность загнанного зверька.
- Я посижу здесь, пока ты не заснёшь, - сказал Сергей. - Если хочешь.
Маша кивнула. Это был первый раз, когда она ответила ему.
***
Следующие две недели Сергей и Людмила старались не торопить события. Они разговаривали с Машей спокойно, не требуя ответов.
Оставляли на её столе книги и сладости. Не заставляли выходить из комнаты, но радовались, когда она появлялась.
В конце ноября Людмила предложила поехать в торговый центр. Просто погулять, посмотреть на витрины.
Маша долго молчала, потом кивнула.
Они провели в «Триумф Молле» три часа. Сергей катал Машу на эскалаторе.
Людмила покупала ей мороженое. В магазине игрушек девочка остановилась перед полкой с плюшевыми животными и долго смотрела на рыжего кота с зелёными глазами.
- Хочешь его? - спросил Сергей.
Маша посмотрела на него с недоверием. Потом на Людмилу.
Потом снова на кота.
- Можно?
- Конечно, можно.
Они купили кота. И ещё набор для рисования, и книжку про приключения в лесу, и тёплую шапку с помпоном, потому что зима приближалась, а у Маши не было зимних вещей.
На обратном пути в машине девочка прижимала кота к груди и улыбалась. Это была маленькая улыбка, едва заметная, но Людмила увидела её в зеркале заднего вида и почувствовала, как глаза защипало от слёз.
***
Декабрь принёс снег и перемены.
Маша начала выходить из комнаты не только чтобы поесть. Она садилась на кухне, пока Людмила готовила ужин, и смотрела.
Иногда помогала - мыла овощи, раскладывала тарелки. Людмила рассказывала ей о своём детстве, о бабушке, которая пекла самые вкусные пирожки в Саратовской области, о дедушке, который работал капитаном на речном теплоходе.
Маша слушала и постепенно начала рассказывать сама. Про школу.
Про учительницу рисования, которая хвалила её деревья. Про соседскую кошку, которая приходила к ним во двор и давала себя гладить.
Про мать она не говорила никогда, и Воронцовы не спрашивали.
В середине декабря, за ужином, Маша посмотрела на Сергея и сказала:
- Папа, передай, пожалуйста, соль.
Сергей замер с вилкой в руке. Людмила перестала дышать.
- Что? - переспросил он.
Маша смутилась. Она опустила глаза и начала ковырять еду в тарелке.
- Извините. Я не хотела...
- Нет, - Сергей наконец пришёл в себя. Он взял солонку и протянул ей. - Вот, пожалуйста.
И ты можешь называть меня так. Если хочешь.
Мне... мне будет приятно.
Маша подняла глаза. Она смотрела то на него, то на Людмилу.
- А вас я могу называть мамой?
Людмила кивнула. Она не могла говорить, потому что горло перехватило.
С того вечера всё изменилось. Маша стала частью семьи.
Она смеялась над шутками Сергея, помогала Людмиле украшать ёлку, писала письмо Деду Морозу. В новогоднюю ночь они втроём сидели на диване, смотрели «Иронию судьбы» и ели мандарины.
Маша заснула, положив голову на колени Людмиле, и та боялась пошевелиться, чтобы не разбудить её.
Январь и февраль прошли в счастливой суете. Документы на усыновление двигались медленно, но Воронцовы не торопились.
Маша ходила в новую школу, где никто не знал её прошлого. Учителя отмечали, что она стала общительнее, у неё появилась подруга по имени Вика.
По вечерам они созванивались и болтали о мультфильмах, о домашних заданиях, о мальчике из параллельного класса, который нравился Вике.
Всё было хорошо.
***
В субботу в начале марта Сергей и Людмила уехали в Саратов. Мать Людмилы снова заболела, и нужно было отвезти ей лекарства, посидеть с ней, приготовить еды на несколько дней.
Маша осталась дома. Ей было почти десять лет, она умела разогревать еду в микроволновке, и Воронцовы решили, что несколько часов одиночества ей не повредят.
- Мы вернёмся к пяти, - сказала Людмила. - Никому не открывай дверь. Если что-то случится, звони нам.
- Хорошо, мама.
Маша помахала им из окна, пока машина не скрылась за поворотом. Потом она пошла в свою комнату, взяла рыжего кота и села рисовать.
Она рисовала весенний лес, где снег уже начал таять и между деревьями бежали ручьи.
В два часа дня раздался звонок в дверь.
Маша отложила карандаш. Она вспомнила слова Людмилы и решила не открывать.
Но звонок повторился, потом ещё раз, потом кто-то начал стучать кулаком.
- Открывай! - раздался голос. - Я знаю, что ты там! Открывай, я сказал!
Маша узнала этот голос. Она узнала бы его из тысячи голосов, во сне, под водой, где угодно.
Ноги стали ватными, руки затряслись. Она хотела закричать, но горло сжалось и не выпускало ни звука.
- Маша! - орал голос за дверью. - Это я, твой отец! Открой дверь немедленно!
Она не помнила, как оказалась у двери. Пальцы сами повернули замок.
Дверь распахнулась, и на пороге стоял он.
Отец выглядел хуже, чем раньше. Он похудел, под глазами залегли чёрные круги, щетина покрывала щёки неровными клочьями.
От него пахло перегаром и чем-то кислым, застарелым. Он шагнул в квартиру, оттолкнув Машу, и захлопнул дверь.
- Значит, вот где ты живёшь, - он огляделся. - Неплохо устроилась. Нашла себе новых родителей.
А про родного отца забыла, да?
Маша попятилась. Она прижалась спиной к стене и смотрела на него широко раскрытыми глазами.
- Из-за тебя у меня проблемы, - продолжал отец. - Из-за тебя! Менты приходили, вопросы задавали.
Соседи косятся. На работу не берут.
Всё из-за тебя! Я тебя кормил, одевал, а ты что сделала?
Настучала на меня!
- Я не... - начала Маша, но он не слушал.
- Молчи! - он шагнул к ней, и она отшатнулась. - Где они деньги держат? Где?
Маша не понимала. Она смотрела на него и не могла думать, не могла дышать, не могла двигаться.
- Деньги! - повторил он. - Золото! Украшения!
Где они это прячут? Говори!
Она бросилась по коридору к своей комнате. Влетела внутрь, захлопнула дверь и нырнула под кровать.
Там было темно и тесно, пыль лезла в нос, но Маша прижала колени к груди и замерла, как учила себя годами.
Шаги в коридоре. Отец прошёл мимо её комнаты, не остановившись.
Он двигался по квартире, открывал шкафы, выдвигал ящики. Что-то падало, звенело, билось.
Маша зажала уши и закрыла глаза.
Она не знала, сколько времени прошло. Час, два, вечность.
Звуки постепенно стихли. Хлопнула входная дверь.
Наступила тишина.
Маша лежала под кроватью и не шевелилась. Она боялась, что это ловушка.
Что он притаился и ждёт, когда она выйдет. Она лежала и ждала, и время тянулось бесконечно.
Потом она услышала, как открывается входная дверь. Шаги.
Два голоса - женский и мужской.
- Господи, что здесь произошло?!
Это была Людмила. Маша узнала её голос и наконец заплакала.
***
Полиция приехала через двадцать минут. Сергей и Людмила давали показания, а Маша сидела на диване, закутанная в плед, и держала рыжего кота.
Из квартиры пропали деньги, которые Воронцовы откладывали на отпуск, золотые серьги Людмилы и старинные часы, которые достались Сергею от деда.
Отца нашли на следующий день. Он пытался продать часы в ломбарде на окраине Саратова.
Камеры зафиксировали его лицо, а продавец запомнил запах перегара и трясущиеся руки.
Суд состоялся в мае. Маша не присутствовала, но Сергей рассказал ей, что произошло.
- Он кричал, что это компенсация, - сказал Сергей. - Что ты его дочь и он имеет право на возмещение морального ущерба. Судья даже слушать не стала.
Его отправили в колонию на четыре года.
Маша кивнула. Она смотрела в окно, где цвела сирень и воробьи дрались за крошки на подоконнике.
- Он больше не придёт? - спросила она.
- Нет, - Сергей присел рядом с ней. - Никогда. И даже когда он выйдет, он не посмеет приблизиться к тебе.
Мы позаботимся об этом.
Маша повернулась к нему. Она долго смотрела ему в лицо, будто искала там что-то важное.
Потом обняла его, крепко, как никогда раньше.
- Спасибо, папа, - сказала она.
***
Усыновление оформили в июле. Маша Воронцова - так теперь звучало её полное имя.
Она произносила его вслух, когда никто не слышал, и каждый раз улыбалась.
Летом они втроём поехали на море, в Анапу. Маша впервые увидела море и долго стояла на берегу, глядя на волны.
Людмила фотографировала её, Сергей строил замок из песка, и всё было так просто, так правильно, так хорошо.
В сентябре Маша пошла в четвёртый класс. Учителя отмечали её способности к рисованию, и Людмила записала её в художественную школу.
По субботам Маша рисовала натюрморты и пейзажи, а по воскресеньям они всей семьёй гуляли по набережной или ходили в кино.
Иногда по ночам ей снились кошмары. Она просыпалась в холодном поту и лежала в темноте, слушая собственное сердце.
Но потом она вспоминала, где находится, и страх отступал.
Она была дома. Она была в безопасности.
У неё была семья.
Рыжий кот по имени Персик сидел на подоконнике и смотрел на звёзды. Маша подошла к нему, взяла на руки и прошептала:
- Всё хорошо.
И это была правда.