Память сквозь папиросную бумагу
Среди множества старых бумаг, фотографий и документов Нины Чороховой, оказавшихся однажды у меня совершенно случайно, затесалась маленькая, на первый взгляд незначительная, но на самом деле бесценная реликвия — программка выступления московской балетной школы 1938 года. Каждый раз, беря её в руки, я словно переношусь в довоенную Москву, в атмосферу вдохновенных репетиций и волнения за кулисами.
Всё это достояние попало ко мне благодаря странному и печальному случаю: после смерти Нины, её домашние вещи оказались на помойке, где их обнаружили неравнодушные местные жители — и так документы дошли до меня. Казалось бы, судьба обычной бумаги может быть незавидной, но эта программка сумела выжить, несмотря ни на что. Кстати, Нина Чорохова окончила балетную школу как раз перед войной, была солисткой Большого театра, жила на Фрунзенской. Её имя и жизнь всегда были связаны с искусством, и теперь через этот документ и я причастен к её истории.
Особая прелесть программки — в её исполнении. Она отпечатана на изящной папиросной бумаге, прозрачной и хрупкой, а обложка украшена детским рисунком, живым и непосредственным, словно дыхание самой эпохи. Когда я впервые увидел обложку, невольно задумался: если хотя бы для одного партера Большого театра нужно было столько программок, сколько же детям пришлось их разрисовывать! А ведь, возможно, они делали это не только для партера, но и для всего зала. Какая кропотливая работа, какое терпение — и всё ради великого искусства.
Ещё одна ценность этого артефакта — имена, вписанные в программку. Среди них встречаются М. Плицецкая, тогда ещё ученица IV класса, и Е. Фарманянц. С Майей Михайловной Плисецкой мне довелось работать пятьдесят лет спустя, и это была настоящая творческая удача. А Евгения Герасимовна Фарманянц стала для меня и педагогом по народно-сценическому танцу в институте, и доброй знакомой, принимавшим у себя в крошечной квартире в сталинской высотке у московского зоопарка. Таких встреч не забыть, как не забыть их голоса, их рассказы, их уникальный взгляд на балетную жизнь.
Для искателей балетной старины и историков московской школы, да и просто ценителей Большого театра, станут знакомы и другие фамилии, встречающиеся в программке: Гусева, Гердт, Холфина, Варламова. Это — живая ткань истории, мост между поколениями мастеров, дорог к вершинам сценического искусства.
Возможно, сегодня даже в музее Московской Государственной Академии Хореографии не найдётся подобной программки. А у меня она осталась как крошечная вещь, свидетель великого времени и великой школы, частица которой стала и моей жизнью. Вот такая маленькая штучка хранится среди моих пыльных балетных артефактов — и в этой хрупкой бумаге есть целый мир, наполненный вдохновением, трудами и надеждами.